ту минуту большая, холодная ладонь разом и его нос и губы залепила тяжелой
оплеухой фунта в полтора весом.
что голова его голая, что на ней нет шапки. В ту же секунду его адски
резнула вторая оплеуха, и кто-то взвыл в небесах:
большевика держать треба! О-о! - завопил он...
били, и кто-то выл, и народ раскидывало, и, главное, оратор пропал. Так
пропал чудесно, колдовски, что словно сквозь землю провалился. Кого-то
вынесло из винта, а впрочем, ничего подобного, оратор фальшивый был в
черной шапке, а этот выскочил в папахе. И через три минуты винт улегся сам
собой, как будто его и не было, потому что нового оратора уже поднимали на
край фонтана, и со всех сторон слушать его лезла, наслаиваясь на
центральное ядро, толпа мало-мало не в две тысячи человек.
вслед за расходящимся войском, смешливый Щур не вытерпел и с размаху сел
прямо на тротуар.
каскадами, причем рот сверкал белыми зубами, - сдохну со смеху, как
собака. Как же они его били, господи Иисусе!
бобровом воротнике, как две капли воды похожий на знаменитого покойного
прапорщика и председателя "Магнитного Триолета" Шполянского.
высокий человек в черном пальто. Он заломил папаху на затылок, и прядь
волос светлая налезла ему на брови. Он тяжело дышал и отдувался, словно
ему было жарко на морозе.
и, вытащив маленький золотой портсигар, предложил светлому безмундштучную
немецкую папироску; тот закурил, поставив щитком руки, от огонька на
спичке и, только выдохнув дым, молвил:
маленький, укладистый, аккуратный, в блестящих резиновых галошах. Другой
высокий, широкоплечий, ноги длинные циркулем и шагу чуть не в сажень.
бритый рот прикрыт кашне; не мудрено - мороз. Обе фигуры словно по команде
повернули головы, глянули на труп капитана Плешко и другой, лежащий
ничком, уткнувши в сторону разметанные колени, и, ни звука не издав,
прошли мимо.
высокий повернулся к низкому и молвил хрипловатым тенором.
него внезапно заболел зуб.
шагом, - буду помнить.
каналья... гетман... - Из-под кашне послышалось сипение, - я его, -
высокий выпустил страшное трехэтажное ругательство и не кончил. Вышли на
Большую Житомирскую улицу, и двум преградила путь процессия,
направляющаяся к Старо-Городскому участку с каланчой. Путь ей с площади
был, в сущности говоря, прям и прост, но Владимирскую еще запирала не
успевшая уйти с парада кавалерия и процессия дала крюк, как и все.
пронзительно. Затем шел по истоптанной мостовой человек с блуждающими в
ужасе и тоске глазами в расстегнутой и порванной бекеше и без шапки. Лицо
у него было окровавлено, а из глаз текли слезы. Расстегнутый открывал
широкий рот и кричал тонким, но совершенно осипшим голосом, мешая русские
и украинские слова:
Я написал антологию, украинской поэзии. Я жаловаться буду председателю
Рады и министру. Це неописуемо!
окровавленный, - зробив попытку задержать большевика-провокатора...
золотогалунный хвост и концы двух винтовок. Некто, туго перепоясанный
цветным поясом, шел рядом с окровавленным развалистой походкой и изредка,
когда тот особенно громко кричал, механически ударял его кулаком по шее;
тогда злополучный арестованный, хотевший схватить неуловимое, умолкал и
начинал бурно, но беззвучно рыдать.
подхватил под руку низенького и зашептал злорадным голосом:
молодцы большевики. Клянусь честью - молодцы. Вот работа, так работа!
Видал, как ловко орателя сплавили? И смелы. За что люблю - за смелость,
мать их за ногу.
вывеской:
ступеням вниз, двое стали осторожно постукивать в стеклянную, двойную
дверь.
17
падали в семью, как камни, цели, связанной с загадочными последними
словами распростертого на снегу, цели этой Николка достиг. Но для этого
ему пришлось весь день перед парадом бегать по городу и посетить не менее
девяти адресов. И много раз в этой беготне Николка терял присутствие духа,
и падал и опять поднимался, и все-таки добился.
одного из второго отделения дружины и от него узнал адрес, имя и отчество
Ная.
Софийскую площадь. Но площадь нельзя было пересечь, ну просто немыслимо!
Тогда около получаса потерял иззябший Николка, чтобы выбраться из тесных
клещей и вернуться к исходной точке - к Михайловскому монастырю. От него
по Костельной пытался Николка, дав большого крюку, пробраться на Крещатик
вниз, а оттуда окольными, нижними путями на Мало-Провальную. И это
оказалось невозможным! По Костельной вверх, густейшей змеей, шло, так же
как и всюду, войско на парад. Тогда еще больший и выпуклый крюк дал
Николка и в полном одиночестве оказался на Владимирской горке. По террасам
и аллеям бежал Николка, среди стен белого снега, пробираясь вперед.
Попадал и на площадки, где снегу было уже не так много. С террас был виден
в море снега залегший напротив на горах Царский сад, а далее, влево,
бесконечные черниговские пространства в полном зимнем покое за рекой
Днепром - белым и важным в зимних берегах.
он одолевал и одолевал террасы одну за другой и только изредка удивлялся
тому, что снег кое-где уже топтан, есть следы, значит, кто-то бродит по
Горке и зимой.
войска на Крещатике нет, и устремился к заветному, искомому месту.
"Мало-Провальная, 21". Таков был Николкой добытый адрес, и этот
незаписанный адрес крепко врезан в Николкином мозгу.
не известно... Позвонил у двери флигеля, приютившегося в первом ярусе
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Посняков Андрей
Корнев Павел
Круз Андрей
Каргалов Вадим