девка славная!"
стройные ноги, отчетливо видные под тонкой синей юбкой. Он как будто видел
уже ее голое тело и щупал его, облизываясь и урча.
раздевают, облюбовывают и облизывают эти бесстыдные маленькие глазки.
Лавочник самодовольно хихикнул.
поверить, простите, чтобы такая прекрасная барышня целый день за работой
глаза мозолила. Ваши глазки совсем не для этого созданы!
показалось, что он ее жалеет. И должно быть, она подумала, что он, может, и
в самом деле - хороший, добрый человек.
улыбнулась.
вы позволите мне... например, в театр. Это будет поинтереснее, чем за
книжками сидеть!
новый, легкий и чистый румянец.
например, Чехов... Я, когда читаю что-нибудь Чехова, всегда плачу... У него
все люди такие несчастные, жалкие...
глазами. Потом подумал.
тоном сказал он. - Есть и счастливые... Конечно, кому жрать нечего. А если
человек... Вот я о себе скажу.
приосанившись, приготовился говорить. Но Оленька, с затуманенными глазами,
наивно и мечтательно продолжала:
на самом деле тоже несчастные. Мне бы хотелось быть сестрой милосердия,
чтобы всем несчастным помогать... или монашкой.
своей наглостью выражением. - Разве мало на свете мужчин!
ее он этих слов и мыслей, и она плохо понимала их. Душа ее, как у всех
глухих, сложилась своеобразно и чисто. И глаза ее были спокойны и совершенно
прозрачны.
Я раз две недели прогостила у тетушки в Воронеже... В монастыре... У меня
тетя есть монахиня, старенькая... молчальница... Уже четырнадцать лет
молчит... святая!.. Так как там хорошо было! В церкви тихо-тихо, огоньки
светят... поют так хорошо... Стоишь и не знаешь, на земле или на небе!.. А
то выйдешь за ограду. Монастырь на горе, а внизу река и за нею поля.
Далеко-далеко видно! На лугах гуси кричат, а ласточки так и чиркают вокруг.
Я весной была, так в монастырском саду яблони цвели... Так хорошо иногда
станет, что дух замрет. Так, кажется, сорвалась бы с горы и полетела, как
птица... далеко-далеко.
слезы и губы дрожали. Она и впрямь была похожа на какую-то белую монашку.
красную шею набок.
хорошенькой барышне и без монастыря можно удовольствие получить!
смотрела куда-то вверх и прямо, точно и вправду видела перед собой далекие
поля, голубое небо, широкие реки и белые стены монастырские.
бы смазанный маслом от пота, говорил:
Ольга Ивановна... И как это женщины умудряются: тут вот, кажется, пальцами
обхватишь, а тут, простите за вольность, кругло...
другое, - такое, отчего он вдруг весь побагровел и задышал, как боров. Он
даже протянул куда-то руку, но увидел Максимовну и отдернул. А потом долго
вытирал пот со лба.
тему о том, что все девушки до брака мечтают о монашестве.
так, можно сказать, в гроб вгонят!.. Так ли, Максимовна?
о вас, Василий Степанович, этого сказать нельзя... Вы сами всякую в пот
вгоните!..
откровенно прищуренными глазками.
придется! Покойная жена моя даже сердилась иной раз, право! Бугай ты,
говорит, ненасытный!..
личико девушки склонялось все ниже и ниже, как надломленная былинка. И было
страшно слышать этот жирный торжествующий хохот зверя.
вдруг всплеснула руками и заплакала. Плакала она долго, опустив
светловолосую голову к коленям, и мягкие плечи ее вздрагивали, а пряди
волос, упавшие вниз, колыхались, как пух.
тяжелый, и странно маленькой, слабой и хрупкой казалась в нем девичья
фигурка.
IX
комнату табачного дыма, к нему пришла Оленька.
ласковую большую руку Аладьева и села у стола так, что лицо ее осталось в
тени и только бледные руки были ярко освещены лампой.
голосе спросил Аладьев.
из полумрака. Было в ней что-то надломленное, как березка, сломанная ветром.
уронив руки на колени.
хорошую книжку приготовил... Там героиня на вас похожа, такая же милая и
тихая, и в монастырь ушла, как вы мечтаете...
задрожали так, что даже Аладьев заметил.
девушки. - А что так?
щеки, уши и шея.
лицу его пробежала какая-то судорога.
ответила Оленька.
отвращения скользнула у него по лицу. Но он сейчас же спохватился и
напряженно-ласково сказал:
уже сбежала с ее щек, и лицо опять было бледно, как у белой монашки. Девушка
о чем-то думала, а Аладьев скорбно смотрел на нее и представлял себе вместе
лавочника, похожего на какое-то животное, и эту тоненькую, хрупкую женскую
фигурку. Тяжелое чувство - не то жалость, не то гадливость, не то ревность -
шевелилось у него в душе. Вдруг Оленька колыхнулась. Она, видимо, что-то
хотела сказать и не смогла. Губы тряслись, грудь дышала со страшным трудом,
и смертельная бледность все больше и больше разливалась по склоненному лицу.
И странное волнение охватило Аладьева. Он вдруг почувствовал приближение
момента, еще непонятного ему, но страхом, радостью, гордостью и стыдом
всколыхнувшего всю душу.
На мгновение она подняла лицо, и Аладьев увидал большие, что-то
спрашивающие, молящие и скорбные глаза. С минуту они молча смотрели в глаза
друг другу, и было во взгляде девушки что-то положительно страшное.
заломить свои тонкие гибкие руки, но вместо того вдруг встала.
тоже.
незаметно ломая пальцы опущенных рук.