Мы должны обо всем поговорить! Так надо! Где твое купе? Ты остановишься в
гостинице, а насчет билета я побеспокоюсь.
ты делаешь? Ты серьезно?
тебя.
казалось, сразу сделали ее недоступной, чужой, опытной.
запаздывал: звонок дали раньше времени. Дроздов, еще не понимая и весь
сопротивляясь ее словам, спросил:
Толя, ведь война кончилась. А ты в армии! Ну, нет, не то я говорю! Совсем
не то я говорю!..
сутки! Я возьму вещи! Где твое купе?
спасения, подошла к площадке вагона и проговорила неестественно
зазвеневшим голосом: - Сергей, пожалуйста, спустись и познакомься, это
Толя Дроздов...
напряженным лицом спустился на перрон, неуверенно протянул ему тонкую
руку.
параллельном классе, в пятьсот девятнадцатой школе... Голубев.
непонимающими глазами посмотрел на Веру. - Кто это?
помнишь его?
инженер-геолог. Он все же не все понял в ту минуту, когда поезд тронулся.
слово? Ведь есть другие слова!"
ночь, тишина и пустота на платформе. Бумажки, поднятые ветром, садились на
пыльные акации в конце перрона. Шум поезда стих. В последний раз из
темноты степи донесся глухой рев паровоза.
тяжело, горько...
как-то виновато и спешаще пожала Вера, пахло слабым запахом сирени. Вера
замужем?.. Нет, этого не может быть! Почему же не может быть?..
загорались красные огоньки папирос, около ворот, в тени тополей по-летнему
белели платья; там стояли группами, разговаривали, смеялись; на углу
кто-то остановил его, закричал в лицо:
равнодушно и слепо глядел на прохожих, на зажженные витрины; потом так же
бесцельно остановился на площади, где над крышей дома стремительно
перебегали, гасли и светились неоновые буквы кинорекламы: "В "Орионе" -
"Небо Москвы"; тут возле яркого подъезда кинотеатра на углу бойко
продавали цветы, жареные семечки, табак и папиросы; парень в заношенной
гимнастерке, с подвижным лицом, на костылях топтался на ступенях, провожая
прохожих смешливыми глазами, выкрикивал сипловато:
Покупайте, братцы, братцы-ленинградцы! Товарищи, подходи, друга не
подводи! "Казбек" есть! Рубль штучка, на пятерку - кучка! Покупай,
товарищ, "Казбек" с разбегу! - Он заметил Дроздова. - Берешь?
подводи! - Парень превесело стал пересыпать золотистый табак из ладони в
ладонь. - Бери, в карман клади, фронтовику вдвое сбавлю цену и глазами не
моргну! Бери, кореш...
рублей, потом, пошарив по карманам, добавил еще пять, сказал:
девяносто второй гвардейской служил... Под Генераловкой - миной!.. Пришел,
брат, женился, деньжонок не хватает.
доброжелательно:
нависшими деревьями над тротуаром, затем опять вышел на освещенную улицу и
как-то поразился вдруг, вспомнив парня на костылях: из городского парка
совсем по-мирному доносились звуки оркестра, как будто войны никогда не
было.
фонарей, горевших вдоль песчаных дорожек, праздничные потоки народа на
липовых аллеях.
оркестр. Было свежо, ветрено, пахло липой, близкой водой. Все скамьи перед
эстрадой были заняты, сбоку и позади рядов стояли; дымки папирос овевали
головы мужчин. Вокруг зааплодировали, на эстраде дирижер раскланивался;
как у птицы крылья, растопыривались фалды его фрака. Справа лысый мужчина
не без нервозности поправил очки и оглушительно захлопал, ерзая, кряхтя,
толкая Дроздова локтем; слева светловолосая девушка с книгой на коленях
сидела безучастно, задумчиво подперев пальцем висок, и глядела на огни
рампы.
руку от виска, мельком посмотрела на пего серыми глазами, и он, погасив
папиросу, сказал глухо:
дрогнули, она сказала шепотом: - Я вас знаю, кажется... Вы из первой
батареи, из артиллерийского училища? Я не ошиблась?
музыку.
спокойно пригласила Дроздова: - Пойдемте. Я напишу ему записку.
записку, а он глядел на ее быстро бегающий по листку карандаш, ждал
безмолвно.
госпиталь, куда ему давно уже надо прийти для проверки. Рентген не такая
уж страшная вещь, чтобы так бояться его. Наконец, скажите ему, что весь
госпитальный персонал зол на него. Записку же можете прочитать перед всей
батареей, чтобы Алексей Дмитриев понял: даже сестры ему начинают писать
любовно-медицинские письма.
в троллейбус и помахала книгой, крикнув ему: "Только не забудьте! Ладно?"
- и когда троллейбус тронулся и его огни смешались с огнями улицы, он еще
стоял, не до конца понимая, почему так но хотелось ему возвращаться в
училище: у него было такое чувство, как будто он обманул кого-то и жестоко
обманули его.
папиросы. - Знает ли он это?"
переулок; впереди над вершинами акаций во дворах еще догорала узкая желтая
полоса заката. Здесь все было тепло, провинциально, уютно, как в детстве