внимательно глядя, чтоб след ненароком не оставить. Заполз в чащобу и замер.
Потом хрустнула ветка, что-то звякнуло, и из лесу к Легонтову скиту один за
другим вышли все двенадцать. Одиннадцать поклажу несли (взрывчатка,
определил старшина), а двенадцатый сильно хромал, налегая на палку. Подошли
к скиту, сгрузили тючки, и раненый сразу сел на ступеньку. Один начал
перетаскивать взрывчатку в избу, а остальные закурили и стали о чем-то
говорить, по очереди заглядывая в карту.
ведь, в двух шагах от немцев сидел, наган в кулаке тиская, все слова слышал
и ничего не понимал. Всего-то знал он восемь фраз из разговорника, да и то
если их русский произносил -- нараспев.
в планшет заглядывали, рукой махнул, и десятка эта, вскинув автоматы,
подалась в лес. И пока она в него втягивалась, тот, что тючки таскал, помог
раненому подняться и вволок его в дом.
теперь прояснилось, и дело решало время: немцы не по ягодки к Синюхиной
гряде направлялись. Не желали они, стало быть, вокруг Легонтова озера
кренделя выписывать и упорно целились в перемычку. И шли туда сейчас
налегке: брешь нащупывать.
сначала. Одно держало: оружие. Без него и думать было нечего поперек
фрицевского пути становиться.
два, богатство, а как взять это богатство, Васков пока не знал. На рожон
лезть после бессонной ночи с простреленной рукой расчета не было, и потому
Федот Евграфыч, прикинув, откуда ветерок тянет, просто ждал, когда немец из
избы вылезет.
свою гибель: пить им там, что ли, захотелось. Вылез осторожно, с автоматом
под рукой и двумя флягами у пояса. Долго всматривался, слушал, но
отклеился-таки от стены и к колодцу направился. И тогда Васков медленно
поднял наган, затаил дыхание, как на соревнованиях, и плавно спустил курок.
Треснул выстрел, и немца с силой швырнуло вперед. Старшина для верности еще
раз выстрелил в него, хотел было вскочить, да чудом уловил вороненый блеск
ствола в щели перекошенной двери и замер. Второй -- тот, раненый --
прикрывал своего, все видел, и бежать к колодцу -- значило получить пулю.
воздух: гулкую, тревожную, и все. Вмиг притопают немцы, прочешут лес, и
кончилась служба старшины. Второй раз не убежишь.
настороженно и не сигналил. Видел, как товарищ его рылом в сруб уперся, еще
дергаясь, видел, а на помощь не звал. Ждал... Чего ждал?..
Плевать ему на умирающего, на приказ, на друзей своих, что к озерам ушли: он
сейчас только о том думает, чтоб внимание к себе не привлечь. Он невидимого
противника до ужаса боится и об одном лишь молится: как бы втихую отлежаться
за бревнами в обхват толщиной.
героем, и, поняв это, старшина вздохнул с облегчением.
обогнул скит и подобрался к колодцу с другой стороны. Как он и рассчитывал,
раненый фриц на убитого не глядел, и старшина спокойно подполз к нему, снял
автомат, сумку с запасными обоймами с пояса и незамеченным вернулся в лес.
Тут уж рисковать приходилось, и он рисковал -- и пронесло. Вломился в
соснячок, что к гряде вел, и тогда только отдышался.
прятались, если не подались на восток. Но хоть и велел он им отходить в
случае чего, а не верилось сейчас Федоту Евграфычу, что выполнили они приказ
его слово в слово. Не верилось и не хотелось верить.
двинулся к Синюхиной гряде путем, по которому сутки назад шел с Осяниной.
Тогда все еще живы были. Все, кроме Лизы Бричкиной...
спектакль фрицам устраивали. А Федот Евграфыч про это не подумал и, не найдя
их ни в камнях, ни на старых позициях, вышел на берег уже не для поисков, а
просто в растерянности. Понял вдруг, что один остался, совсем один, с
пробитой рукой, и такая тоска тут на него навалилась, так все в голове
спуталось, что к месту этому добрел уже совсем не в себе. И только на колени
привстал, чтоб напиться, шепот услышал:
подобрав. Кинулся к ним: тут, в воде, и обнялись. Повисли на нем обе сразу,
целуют -- грязного, потного, небритого...
Обнял девчат своих за плечи, да так они втроем и пошли на ту сторону. А
Комелькова все прижаться норовила, по щеке колючей погладить.
хоть вполглазика?
Вот так Федотом и зовите. Или Федей, как маманя звала...
сидору своему кинулся. Только развязывать стал, Женя спросила:
требовалось. Старшина не ответил. Молча мешок развязал, достал черствый
хлеб, сало, фляжку. Налил в три кружки, хлеба наломал, сала нарезал. Роздал
бойцам и поднял кружку.
Лиза Бричкина в болоте утопла. Выходит, что с Соней вместе троих мы уже
потеряли. Это так. Но ведь зато сутки здесь, в межозерье, противника кружим.
Сутки!.. И теперь наш черед сутки выигрывать. А помощи нам не будет, и немцы
идут сюда. Так что давайте помянем сестренок наших, там и бой пора будет
принимать. Последний, по всей видимости...
13
света невзвидишь., А отвалит -- и ничего, вроде можно дышать, жить,
действовать. Как не было.
тянет, что не дай бог никому.
готовиться стали. Весь сидор свой перетряхнул, по три раза вещь каждую
перещупал -- нету, пропали.
без запала -- просто кусок железа. Немой кусок, как булыжник.
ответ, засияли.
непривычки, понятное дело, командира трудно по имени называть.
разгуляешься, как с десятка полоснут. Но, надо полагать, свой лес выручит.
Лес да речка.
речку из винтовки бей, а автомат прибереги. Как форсировать начнут, он очень
даже пригодится. Очень. Поняла ли?
какое есть...
умножили и поэтому продвигались медленно, за каждый валун заглядывая. Все,
что могли, прочесали и появились у берега, когда солнце стояло уже высоко.
Все повторялось в точности; только на этот раз лес напротив них не шумел
девичьими голосами, а молчал затаенно и угрожающе. И диверсанты, угрозу эту
почувствовав, долго к воде не совались, хоть и мелькали в кустах на той
стороне.
и ориентиры указав. А на себя взял тот мысок, где сутки назад Женька
Комелькова собственным телом фрицев остановила. Тут берега почти смыкались,
лес по обе стороны от воды начинался, и для форсирования водной преграды
лучшего места не было. Именно здесь чаще всего немцы и показывали себя,
чтобы вызвать на выстрел какого-либо чересчур уж нервного противника. Но
нервных пока не наблюдалось, потому что Васков строго-настрого приказал
своим бойцам стрелять тогда лишь, когда фрицы полезут в воду. А до этого --
и дышать через раз, чтоб птицы не замолкали.
досланы и винтовки с предохранителей сняты, чтобы до поры до времени и
сорока не затрещала. И старшина почти спокойно на тот берег глядел, только
рука проклятая ныла, как застуженный зуб.
надрывалась. И все это сейчас Федот Евграфыч примечал, оценивал и по
полочкам раскладывал, чтоб поймать момент, когда фрицам надоест в гляделки