Чтение 8–й страницы книги ~Парадокс Зенона~

Изредка - яйцо всмятку; это предел! Больше ему ничего не надо. "Мясо,
молоко, сметана... усложняют потребности... и человек не может пить из
другого источника".

Он пьет из другого...

Жена преподает в школе домоводство, подрабатывает: шьет на людей; по
большей части, перекраивает обноски. Растет дочка Ида. Они переселились в
другой полуподвал, но теперь это отдельная двухкомнатная квартира.
Водопровод и уборная, как водится, на дворе, но квартира не холодная,
вопреки опасениям.

Иногда он чувствует в себе вопрос: и это жизнь?.. Когда его списали
после ранения, он мог - он должен был! - вернуться в Томск. Ради матери. Как
ждали его! Но ему нужно было в Оренбург, он жаждал взятия Оренбурга и ничего
не помнил, кроме этого.

А что помнил дядя Саул, когда оставался в Форштадте до безнадежной
рукопашной схватки, в которой и погиб? Почему нельзя было уйти из Оренбурга
и продолжать борьбу?..

Дядю уже не ждала мать. Но она была жива, когда он вступил в боевую
организацию эсеров. Он не знал, что будет с матерью, если его приговорят к
повешению?..

Иосиф не воображает себя таким непреклонным, беззаветным борцом, как
дядя Саул, нет. Какой он борец? Просто тогда, в девятнадцатом, он слишком
надеялся, что Оренбург возьмут, надеялся чуть-чуть сверх меры и задержался в
Троицке. Войди красные в Троицк не в тот день, в который они вошли, а на
следующий - он успел бы уехать к родным.

Еще летом семнадцатого отец почти весь капитал перевел в Китай, в
отделения американских и шведского банков. Семья была готова уехать в
Харбин. Впоследствии до Иосифа дошли слухи - она и уехала до прихода в Томск
красных. Отец, помнит Иосиф, подумывал осесть на Аляске, чтобы

снова, как в молодости, заняться торговлей пушниной. Скорее всего, он
так и

сделал. Он был еще нестар, энергичен.

С родителями уехали дочери с мужьями, живут теперь на Аляске или
где-нибудь в Сиэтле, в Сан-Франциско.

И он бы там жил... Не задержись он в Троицке.

Что есть, то есть, он живет в Оренбурге, и никто во всей стране не
ходит на работу с таким чувством, как он.

18

На войну его не взяли из-за ранения. Нет, он не воевал, объяснил он в
военкомате, ему было неполных шестнадцать, когда шел бой за Троицк:
перебегал улицу, и - случайная пуля в грудь.

Так и шло время. Появился зять - плечистый, видный: можно сказать,
красавец. Толя Вывалов. На пару лет моложе Иды. Толя превосходно танцевал
фокстрот, буги, любил ходить в кино, любил почитать. Русак, он обожал
еврейскую кухню (не имел бы ничего и против французской). Был не дурак
выпить. О работе же думал с зубовным скрежетом. В конце концов закрепился

в клубе нефтяников в качестве электрика. К зарплате "добирал"
браконьерством: с дружками глушил рыбу; при случае, заваливали лося.

Толя с Идой и родившаяся у них дочка жили в квартире Дворина.
Пятидесятые годы перевалили за переломную середку. Дозволительно поругивать
кое-что в не столь давнем прошлом. Все более в ходу скепсис относительно
героики труда.

"Старикашечка-Абг'ашечка", - называл Толя тестя за глаза. Вот с кого
делать жизнь! Такое времечко просидел в тепле и уюте. Беломор-канал,
лесоповал и прочее - а он с молодости сидел в музее на стуле, ни хрена не
делая. Война - а у него, видите ли, давнее тяжелое ранение. В детстве
наткнулся грудью на сук, вот вам и ранение. Чтобы еврей не сумел это
использовать?

Старикашечка-Абг'ашечка - профессор в своем роде. Профессор безделья.

Бездельник-профессионал!

Еврей - что вы хотите? Лучше евреев никто не умеет беречь себя. Зря,
что ли, Толя женился на еврейке? Он - папа еврейской девочки, он в семье,
которая умеет беречь себя, то-то.

Толины дружки, и отнюдь не только они, завидев на улице Дворина,
выражали одну и ту же мысль: "Вот ловкий жид! Сорок лет пердит в музее, ни
х...я не делает и каждый день жрет куг'очку! И, конечно, косит под русского,
нормальное дело. Рабинович - а заделался Двориным!"

19

Меж тем разоблачение культа личности шло в рост. Рывдина посмертно
реабилитировали. Из музея были убраны упоминания о его предательстве.
Областная газета рассказала о "выдающейся деятельности товарища Рывдина в
период гражданской войны". Например, 4 апреля 1918 товарищ Рывдин и другие
руководители организовали отпор белым бандам и их разгром. Оказывается,
белые были остановлены у дома Зарывнова (губисполкома), не смогли взять дом
Панкратова (ревком) и уже к полудню были выброшены из города.

Дворин не вышел на работу. В зной и безветрие у него вдруг начался жар.
Воспаление легких мучило полмесяца. Он как-то обломно состарился. Густые
волосы почти сплошь поседели, мешки под глазами отвисли, иссеченные мелкими
морщинками.

Появившись в музее, он сидит на своем стуле у стены изнемогший,
немо-безучастный. В пустой зал вошел юноша интеллигентного вида. Приблизился
к картине "Набег белых..."

Старик на стуле неуловимо изменился. Какой зоркий, впивающийся взгляд.
Юноша и не заметил, что кто-то встал рядом.

- Как прут...

- А? - посетитель повернулся к старику-еврею.

Посетитель слышит: были взяты губисполком, ревком, взят весь город,
белые маршировали по нему с песней...

- Это выдумали в период культа личности! - юноша возмущен.

Старик смеется мелким, квохтающим, недобрым смехом.

- Марш с песней не выдумали в период культа личности! Я вам больше
скажу...

День-другой - он подходит еще к одному... Еще... "Ну, наши им задали!"
-

"Конечно... К ночи того же дня освободили эти здания". Тихое,
настойчивое:

"Было в семь раз меньше...", "Не имели артиллерии..."

Вот как упорен старик. Настоящий осколок культа... И вдруг людей
осенило: он был провокатором!

Вспомнилось, как он заговаривал с людьми в музее "в то время...", "в
самое-самое... когда по ночам черный ворон..." Провоцировал, вкрадчивый
еврей, гадина: "Я вам больше скажу..." - а потом человека ночью... Вот что
он делал все те годы, Иуда! Питался человеческой кровью!

Два пенсионера (тот и другой побывали директорами музея в те времена)
проговорились: до них доходило, какие двусмысленные разговоры ведет Дворин.
И сомнений не возникло, что он работает на НКВД. Конечно, не подали вида -
поостереглись. А вы бы не поостереглись? В ту пору один из директоров
опасливо поделился с завотделом культуры. В облисполкоме подумали - и
выделили Дворину отдельную двухкомнатную квартиру.

Отдельную двухкомнатную - низовому служащему музея!.. Директор жил в
коммуналке!

20

Погубить сотни людей, чтобы получить квартиру! чтобы, когда все сидят
на пайке, каждый день "кушать куг'очку"! (В НКВД ему платили подушно!)
Жидюга... Ирод... Искариот... Нет проклятия, какое не пало бы на Дворина.

На улице на него показывали детям: "Этот старик посадил твоего
дедушку!" Он посадил пол-Оренбурга, жидовская тварь. Он-он-он!.. Если бы не
побаивались Толю Вывалова, Двориным выбили бы окна.

Однажды, когда Дворин шел вечером домой, у его ног разбилась брошенная
сверху бутылка. В другой раз из подъезда навстречу выскочил мужчина в темных
очках, ударил в лицо кулаком и убежал.

Оставался год до пенсии, но ему предложили уйти "по собственному" во
избежание осложнений... Показали жалобы посетителей, к которым он пристает с
"измышлениями".

Кем ему теперь работать? Искал место билетера в кино, вахтера в
общежитии - не брали... Наконец устроился гардеробщиком в столовую. И тут же
стали говорить: ага, не те времена, никого не посадишь, и еврей нашел другое
теплое местечко. Таскает домой краденое мясо!

Хотя знали: мясо - гардеробщик?

А поглядите, кто завстоловой? Еврей. То-то и пригрел! Ну, не совсем
еврей: жена - еврейка. Какая разница? Одна кодла. Вообще-то, и она не то
чтобы еврейка - ее сестра замужем за евреем... Все евреи - не евреи,
ха-ха-ха! Обычные жидовские штучки. Надо смотреть, кому идут кости и жилы, а