Чтение 12–й страницы книги ~Грозная птица галка~

30.

Несколько человек лежат за большим надгробным камнем.

- Как хотите, господа, а жечь избу нельзя! - прочувствованно сказал
Усольщиков.

Поручик смотрел с досадой:

- Атаковать? Он еще не менее двоих подстрелит, швырнет гранаты, а

стариков все равно убьет! Надо стрелять по окнам, под прикрытием огня -
к домику. Бросить на него факела. Как военный заявляю: иначе никак!

- Э-эх, - тяжело вздохнул Усольщиков, - был бы жив капитан Толубинов,
сказал бы, что делать: и как военный, и как русский человек.

Поручик в ярости привстал с земли:

- А я не р-русский?

- Русский, господин Кумоваев, безвинных живьем не пожжет! Да прилягте
вы! - Дюжий купец с силой придавил поручика к земле.

Тот поперхнулся злым смехом:

- А как же Пудовочкин? Тоже нерусский? Или, скажете, не жег еще
безвинных, а только... к-хм, шлепал?

- Русский он. И большинство его отрядников - тоже. Я не возражаю. Но
они - про-оклятые! Они отдалися, они - потерянные. Это уметь надо
пости-игнуть, тут - тайна...

- Ах, тайна! - Олег Кумоваев отвернулся.

Усольщиков, остыв, предложил мирным тоном:

- А не отпустить его к лешему? Взамен стариков?

- Как это исполнить? - сдерживаясь, спросил поручик.

- Пусть берет сторожа с женой, идет с ними к лесу. Мы будем
приглядывать с отдаленья. У леса подойду к нему безоружный, с конем: скачи,
подлец!

- Ускачет! - офицер усмехнулся. - А на прощанье вас и стариков
пристрелит.

- Совершенно-с так оно и будет, - заверил Василий Уваровский.

- Ах, цар-рица немецкая, яп-понский городовой! - смятенно воскликнул

Усольщиков. - Ну не может того быть, чтобы нельзя было не жечь
стариков!

Поручик старался придать лицу безразличие.

- Вам угодно выставлять меня извергом, а я вам объясняю: как только они
попали ему в руки, они - уже мертвые. Мы ничем не можем им помочь, как не
можем воскресить тех, кого он убил раньше!

- Вот что, господа, - произнес до того молчавший Бутуйсов, -
предложу-ка я себя в заложники. Знаю, знаю, что вы скажете: он и меня
возьмет, и их не отпустит. Ну и пусть! Пронесу револьвер или хоть ножичек,
улучу момент - и...

- Никогда-с! - возразил Уваровский. - Он вас без поднятых рук не
подпустит. А как войдете - обыщет.

- Если уж так, - энергично заявил Усольщиков, - то лучше я пойду! Все ж
таки, Борис Алексеич, - с дружественной мягкостью обращался он к бывшему
приставу, - я немного помоложе и посильнее вас.

Подполз на четвереньках доктор Зверянский.

- Раненых перевязал, - сообщил он, - их домой унесли. А несчастному
Бортникову я впрыснул морфий: разорваны кишечник, печень... Ну, а вы,
господа: когда берем негодяя?

Ему объяснили. Доктора тотчас объяло воодушевление:

- Пойду я! От моего постояльца-комиссара, господа, я знаю: этот
мерзавец охотно показывается врачам, беспокоится о здоровье.

- Пойдете - и что? - спросил поручик с тоскливой иронией.

- Дам ему пилюлю, отвлеку его, а тут вы подберетесь...

- Шутка-с! - обронил Уваровский. - Не станет он сейчас брать пилюли-с.
Не то время.

Остальные поддержали приказчика.

- Но другому он тем более не доверится! - доктор вдруг вскочил на
могильный холмик, встал во весь рост: - Господин Пудовочкин! Я - врач! Вам
нужен врач?

Пудовочкин мгновенно навел винтовку.

31.

Каждое движение правой руки стоило боли. Он прицеливался, скрипя
зубами. Боль пульсировала под мышкой, отдавалась в локтевой сустав.

- Впустите меня! - крикнул Зверянский.

Раненый убрал палец со спускового крючка.

- Идите сюда, доктор! Советская власть вам зачтет.

Зверянский подхватил чемоданчик с инструментами, неторопливо направился
к домику. Левая рука согнута, кисть поднята на уровень головы; доктор,
улыбаясь, показывает окошку растопыренные пальцы.

Усольщиков, лежа за могилой, перекрестил его в спину, пробормотал:

- И немолод, и - врач, а - сорвиголова! О-ох, болит душенька...

- Это называется: потери растут! - бросил поручик.

Впустив Зверянского, заперев дверь, гигант указал стволом пистолета на
чемоданчик:

- Покажьте саквояжик.

Глянув в него, скользнул к одному окошку, к другому. Понаблюдав,
повернулся к доктору. Тот стоял, подняв мускулистые руки, кряжистый,

гладко выбритый, тугощекий. "А как в клетку к тигру входят... -
мелькали мысли, - или на войне изо дня в день - вставай и иди: под пули, на
колючую проволоку, на штыки, под сабли конников..."

- Дрожите, - умилился Пудовочкин. Левой ручищей похлопал доктора по
карманам.

"Какие ангельски чистые глаза! - с ужасом подумал тот. -
Какоедобродушие! Хоть в няньки к младенцу нанимай".

- По имени-отчеству как будете?

Зверянский ответил. Спросил, нельзя ли опустить руки?

- Угу.

Доктор глубоко вздохнул, чтобы не так учащенно вздымалась грудь.
Огляделся в тесной низкой избе. Ярулкин сидел на лавке у стены; глаза
полузакрыты, под носом и на подбородке запеклась кровь. Рядом, поставив ноги
на пол, лежала боком на лавке его жена, молча следила за пришельцами.
Пудовочкин, посматривая в окно, спросил доктора:

- Вас мой комиссар прислал?

- В какой-то мере...

Зверянский, волнуясь, соображал: что он, собственно, сможет здесь
сделать? Не дал ли маху, придя сюда?

- Он не захвачен? Отбивается? Что с ним?

- У него все в порядке. Ваш отряд, впрочем, истреблен!

- Ой ли?

Доктора пронял озноб: до того неузнаваемо изменились глаза Пудовочкина.
Они точно уменьшились, остекленели. В Зверянского впились ледяной испытующий
ум и злоба. Через мгновение глаза сделались мутными, как бы пьяными. И лишь
затем опять стали прозрачно-добродушными, простецкими.

- Ну, вы обманывать не будете, - тепло сказал Пудовочкин. - Стало быть,
перебили недотеп. Чего там - других наберем...

Миг - и он у окошка. Трижды стрельнул в него из пистолета. Вот он уже
возле другого окна, у которого стоит "винчестер". Быстро прицеливаясь,
послал три пули из него.

- Подбираться начали, хулиганы! - И беззлобно рассмеялся.

Из-за могил донеслось:

- В дом не стрелять! Там доктор!

- Теперь будут нянькаться, - любовно заметил Пудовочкин. - Вон этих, -
кивнул на Ярулкиных, - спалили б со мной за милую душу. А с вами - никак и
никогда! Я эту публику знаю. У них - фасон! Не пускали вас ко мне идти, а?
Эх, и отменно вы им поднас...!

У доктора защипало корни волос. "Если я ничего не смогу и он окажется
прав, - резнуло по нутру, - о! Лучше броситься на его пулю."

Те, кто пытался приблизиться к избенке, в растерянности лежат за
могильным холмиком. Поручик извивается, кусает руку. Пуля раздробила ему
голень.

32.

Отдаваясь в руки убийце, Зверянский почему-то думал, что поведет себя
находчиво. Теперь он ужасался, что не в силах хитрить.

Пудовочкин сказал:

- Комиссара моего вы спрятали, а он прислал вас меня вызволить?

Тут бы и подтвердить, войти в игру, но он с оторопью услышал
собственные слова:

- Видите ли, чтобы вы знали... я - вам враг!

Доктор мысленно проклинал себя, в ярости хотел повернуться и уйти и
вдруг вспомнил, что уйти ему не дадут. От мысли, что он мог об этом забыть,
ему стало еще хуже.

- Хорошие вы люди - какие с фасоном! - нежно смотрел Пудовочкин. -
Обмана не выносите. Без благородства никак не живете. - Он сидел на полу
сбоку от окошка. - Прибыли, стало быть, старичков спасать? Каким манером?

Доктор стоял перед ним: руки на груди, взгляд устремлен поверх головы
гиганта. "Какое безрассудство - прийти сюда! - билась мысль. - А все
характер: вспыхнул как спичка и прямиком в клетку."