Чтение 19–й страницы книги ~Любовник смерти~

- Один пришел, без колоды, - спокойно заметил господин Неймлес. - Уверен. Да и делиться со своими не хочет, больно к-куш хорош.

- Прошу вас, господин Розенфельд, - показал чернявый на занавеску, отделявшую угол с диванами (называется "альков"). - Нет-нет, только после вас.

И попечители спрятались за штору. Седой еще успел шепнуть:

- Ах, господин Неймлес, господин Неймлес! Мы вам поверили, не погубите! - и на лестнице загремели шаги.

Упырь без стука толкнул дверь, вошел. Прищурился после ярко освещенной улицы. Сказал Эрасту Петровичу:

- Ну чё, жидяры, хрусты заготовили? Ты, что ль, дед, отслюнивать будешь?

- Во-перьвых, здравствуйте, молодой человек, - молвил господин Неймлес дребезжащим старческим голосом. - Во-вторих, не шарьте глазами по комнате - никаких денег здесь нет. В-третьих, садитесь уже за стол и дайте с вами поговорить, как с разумным человеком.

Упырь двинул сапогом по предложенному стулу - тот с грохотом отлетел в угол.

- Болталу гонять? - процедил он, сузив свои водянистые глаза. - Будет, погоняли. Слово Упыря железное. Завтра будете печь свою мацу на головешках. От синагоги. А чтоб до братьев твоих лучше дошло, я щас тебя, козлину старого, немножко постругаю.

Выхватил из голенища финский ножик и двинулся на Эраста Петровича.

Тот не двинулся с места.

- Ай, господин вимогатель, напрасно ви тратите мое время на всякие глупости. У меня и без вас жизни осталось с хвост поросенка, тьфу на это нечистое животное. - И брезгливо сплюнул на сторону.

- Это ты, дед, в самую точку угадал. - Упырь схватил инженера за фальшивую бороду, а кончик ножа поднес к самому лицу. - Для начала я тебе глаз выколю. Потом нос поправлю, зачем тебе такой крючище? А после загашу и тебя, и твоего паскуденка.

Господин Неймлес смотрел на страшного человека совершенно спокойно, зато у Скорика от ужаса отвисла челюсть. Здрасьте вам, домаскарадились!

- Перэстаньте пугать Мотю, он и так мишигер, - сказал Эраст Петрович. - И уберите эту вашу железяку.

Сразу видно, господин бандит, что ви плохо знаете еврэев. Это такие хитрые люди! Ви себе обратили внимание, кого они к вам випустили? Ви видите здесь председателя попечительского совета Розенфельда, или ребе Беляко-вича, или, может, купца первой гильдии Шендыбу? Нет, ви видите старого больного Наума Рубинчика и шлемазла Мотю, которых никому на свете не жалко. Мне самому себя не жалко, у меня эта ваша жизнь вот здесь. - Он провел ребром ладони по шее. - А "загасите" Мотю - сделаете большое облегчение его бедным родителям, они скажут вам: "Большое спасибо, мосье Упырь". Так что давайте уже не будем друг друга пугать, а побесэдуем, как солидные люди. Знаете, как говорят в русской дерэвне? В русской дерэвне говорят: ви имеете товар, у нас имеется купец, давайте меняться. Ви, мосье Упырь - молодой человек, вам нужны деньги, а еврэям нужно, чтоб ви оставили их в покое. Так?

- Ну так. - Упырь опустил руку с ножом, облизнул лоснящиеся губы. - Так ты ж залепил, что хрустов нет.

- Денег нет... - Старый Рубинчик, хитро сверкнув глазами, немножко помолчал. - Но зато есть серебро, очень много серебра. Вас устроит очень много серебра?

Упырь вовсе спрятал нож в сапог, захрустел пальцами.

- Ты не крути. Дело говори! Какое серебро?

- Ви себе слыхали про подземный клад? Вижу по блеску в ваших маленьких глазах, что слыхали. Этот клад закопали еврэи, когда приехали в Москву из Польши еще при царице Екатерине, да простит ей Бог все ее прегрешения за то, что не обижала наших. Теперь такое чистое, хорошее серебро уже не делают. Вот, послушайте, как звенит. - Он достал из кармана горстку серебряных чешуек, тех самых древних копеек (а может, не тех, а похожих - кто их разберет) и позвенел ими перед носом у доилыцика. - Больше ста лет серебро лежало себе, и всё было тихо. Иногда еврэи брали оттуда ионемножку, если очень нужно. А теперь нам туда доступа нет. Один хитровский поц нашел наше сокровище.

- Слыхал я эту байку, - кивнул Упырь. - Выходит, правда. Ваши, что ль, каляку с семьей порезали? Лихо. А еще говорят, жид мухи не пришлепнет.

- Ай, я вас умоляю! - рассердился Рубинчик. - Зачем ви говорите такие гадости, типун вам на язык! Еще не хватало, чтобы и это свалили на еврэев. Может, это ви зарэзали бедного поца, почем мне знать? Или Князь. Ви знаете, кто такой Князь? О, это ужасный бандит. Не в обиду вам будь сказано, еще ужасней вас.

- Но-но! - замахнулся на него Упырь. - Ты от меня настоящих ужастей еще не видал!

- И не надо. Я и так вам верю. - Старик выставил вперед ладони. - Дело не в этом. Дело в том, что господин Князь узнал про клад и ищет его днем и ночью. Теперь нам туда и сунуться боязно.

- Ох, Князь, Князь, - пробормотал Упырь и оскалил желтые зубы. - Ну, дед, сказывай дальше.

- А дальше - что дальше. Вот вам наше деловое прэдложение. Ми показываем вам те место, ви и ваши хлопцы выносят серебро, а после делим по-честному: половина нам, половина-таки вам. И это, поверьте мне, молодой человек, выйдет не двадцать тысяч, а много-много больше.

Упырь думал недолго.

- Годится. Сам всё вытащу, никого мне не надо. Только место укажите.

- У вас есть часы? - спросил Наум Рубинчик и скептически уставился на золотую цепочку, свисавшую из Упырева кармана. - Это хорошие часы? Они правильно идут? Ви должны быть в ерошенковском подвале, в самом дальнем, где такие кирпичные тумбы, нынче ночью. Ровно в три часа. Вот этот самый Мотя, бедный немой мальчик, встретит вас там и проводит куда надо. - Сенька поежился под цепким змеиным взглядом, которым одарил его Упырь, и пустил с отвисшей губы нитку слюны. - И еще хочу сказать вам одну вещь, напоследок, чтоб ви запомнили, - задушевным голосом продолжил старый еврей, осторожно взяв доильщика за рукав. - Когда ви увидите клад и перенесете его в хорошее место, ви себе скажете: "Зачем я буду отдавать половину этим глупым еврэям? Что они мне сделают? Я лучше оставлю всё себе, а над ними буду смеяться". Можете ви так себе подумать?

Упырь завертел головой по углам комнаты - нет ли иконы. Не нашел и забожился так, всухую:

- Да чтоб меня громом пожгло! Чтоб мне век на киче торчать! Чтоб меня сухотка взяла! Когда со мной по-хорошему, то и я по-хорошему. Христом-Богом!

Дед послушал-послушал, головой покивал и вдруг спросил:

- Ви знали Александра Благословенного?

- Кого? - вылупился на него Упырь.

- Царя. Двоюродного прадедушку нашего государя императора. Ви знали Александра Благословенного, я вас спрашиваю? По вашему лицу я вижу, что ви не знали этого великого человека. А я видел его, почти как сейчас вижу вас. То есть не то чтобы ми с Александром Благословенным были знакомы, ни боже мой. И он-то меня не видал, потому что лежал мертвый в гробу. Его везли в Петербург из города Таганрога.

- Ты зачем мне про это толкуешь, дед? - сморщил лоб Упырь. - Чё мне твой царь в гробу?

Старик наставительно поднял желтый палец:

- А то, мосье разбойник, что если ви нас обманете, вас тоже повезут в гробу, и Наум Рубинчик придет на вас посмотреть. Всё, я устал. Идите себе. Мотя отведет вас куда нужно.

Отошел в сторону, сел в кресло и опустил голову на грудь. Через секунду раздался тонкий, жалостный храп.

- Крепкий дедок, - подмигнул Сеньке Упырь. - Гляди, рыжий, чтоб ночью был, где ведено. Надуешь - я тебе язык вокруг шеи намотаю.

Повернулся по-кошачьи, мягко, да и вышел вон.

Едва внизу хлопнула дверь, как из-за шторы выскочили два еврея.

Затараторили хором:

- Что вы ему такое наговорили? Какое еще серебро? Зачем вы это выдумали? Где мы теперь возьмем столько старинных монет? Это настоящая катастрофа!

Эраст Петрович, немедленно восставший ото сна, не перебивал галдящих гвиров, а занимался своим делом: снял ермолку, седой парик, отцепил бороду, потом достал из мешка скляночку, смочил вату и начал протирать кожу, отчего старческие пятна и дряблость волшебным образом исчезли.

Когда образовалась пауза, кротко сказал:

- Нет, не выдумал. Клад д-действительно существует.

Попечители уставились на него, как бы проверяя, не шутит ли. По господину Неймлесу, впрочем, было видно: нет, отнюдь не шутит.

- Но... - осторожно, словно к душевнобольному, обратился к нему чернявый, - но вы понимаете, что этот бандит вас обманет? Заберет весь клад и ничего не отдаст?

- Непременно обманет, - кивнул инженер, снимая лапсердак, выцветшие плисовые штаны и калоши. - И тогда случится то, что напророчил Наум Рубинчик: Упыря повезут в гробу. Только не в Петербург, а на Б-Боже-домку, в общую могилу.

- Зачем вы разделись? - с тревогой спросил седой. - Не пойдете же вы в таком виде по улице?

- Прошу извинить за д-дезабилье, господа, но у меня совсем мало времени. Нам с этим юношей пора делать следующий визит. - Эраст Петрович повернулся к Скорику. - Сеня, не стой, как памятник задумчивому П-Пушкину, раздевайся. Прощайте, господа.

Гвиры снова переглянулись, и тот, что старше, сказал:

- Что ж, доверимся вам. Теперь у нас все равно нет иного выхода.

Оба с поклоном удалились, а инженер достал из мешка черкеску с газырями, мягкие кожаные чувяки, папаху, кинжал на ремешке и в два счета обратился в кавказца. Сенька во все глаза глядел, как господин Неймлес приклеивает поверх своих аккуратных усиков другие, смоляной черноты, и такого же колера разбойничью бороду.

- Вы прямо Имам Шамиль! - восхитился Скорик. - Я в книге на картинке видал!

- Не Шамиль, а К-Казбек. И не имам, а абрек, спустившийся с гор, чтоб завоевать город неверных гяуров, - ответил Эраст Петрович, меняя седые брови на черные. - Разделся? Нет-нет, догола.

- К кому мы теперь? - спросил Сенька, обхватив руками бока - не больно-то жарко было нагишом стоять.

- К его сиятельству, твоему бывшему п-патрону. Надень вот это.

- Какому сия... - Сенька не договорил, поперхнулся. Так и застыл, держа в руках что-то шелковое, невесомое, вынутое инженером всё из того же мешка. - К Князю?! Да вы что?! Эраст Петрович, миленький, он же меня порешит! И слушать ничего не станет! Увидит - и сразу завалит! Он бешеный!

- Да нет же, не так. - Господин Неймлес развернул короткие шелковые подштанники с кружавчиками. - Сначала п-панталоны, потом чулки с подвязками.

- Бабское белье? - разглядел Скорик. - Зачем оно мне?

Инженер извлек из мешка платье, высокие ботинки на шнуровке.

- Вы что, хотите меня девкой нарядить?! Да я лучше сдохну! ,

Это у них с Масой с самого начала так задумано было, догадался Сенька. Потому и рожу бритвой обскребли. Ну уж кукиш! Сколько можно измываться над человеком?

- Не надену и все тут! - решительно объявил он.

- Дело твое, - пожал плечами Эраст Петрович. - Но если Князь тебя узнает, то обязательно, как ты выражаешься, з-завалит.

Сенька сглотнул.

- А без меня, обойтись никак невозможно?

- Возможно, - сказал инженер. - Хоть это и затруднит мою з-задачу. Но дело даже не в этом. Тебе потом будет стыдно.

Немного посопев, Скорик натянул скользкие девчачьи портки, чулки в сеточку, красное платье. Эраст Петрович надел на страдальца светлый парик с букольками, стер с лица густую жидовскую конопатость, зачернил ресницы.

- Ну-ка, губы т-трубочкой.

И жирно намазал Сенькин рот сладко-пахучей помадой.

После протянул зеркальце:

- Полюбуйся, какая вышла красотка. Скорик не стал смотреть, отвернулся.

КАК СЕНЬКА СТАЛ МАМЗЕЛЬКОЙ

- Хоп-хоп, чумовые! - гаркнул лихач на вороных, и красавцы кони встали, как вкованные. Коренник изогнул точеную шею, покосился на извозчика бешеным глазом, топнул по булыжнику кованым копытом - полетели искры.

Хорошо подкатили к нумерам "Казань", важно. И Боцман, что со своей тележки свистульками торговал, и толпившаяся вкруг него мелюзга повернулись к шикарному (три рубля в час!) ландо, уставились на кавказца и его спутницу.

- Здэсь жди! - велел джигит лихачу, кинул блёсткий золотой империал.

Спрыгнул, не коснувшись ногой подножки. Ряженого Сеньку взял за бока и легко поставил наземь, двинулся прямо к воротам. Боцману сказал не заветное "иовс", как Скорик учил, а коротко, веско обронил:

- Я - Казбек.

И Боцман ничего, в дудку не шумнул, только прищурился. Кивнул восточному молодцу - заходи, мол. На Сеньку глянул мельком. Можно сказать, вовсе не заинтересовался его персоной, отчего тугой узел, закрутившийся у Скорика в брюхе, малость поослаб.

- Г-грациозней, - сказал во дворе Эраст Петрович своим обычным голосом. - Не маши руками. Двигай не плечами, а бедрами. Вот так, хорошо.

На стук дверь приоткрылась, высунулся незнакомый Сеньке парнишка. Новый шестерка, догадался Скорик, и в сердце - надо же - будто шильцем кольнуло. Взревновал, что ли? Чудно.

Пацанок Сеньке не понравился. Плоскорылый какой-то и глаза желтые, чисто у кота.

- Чего надо? - спросил.

Господин Неймлес и ему сказал то же:

- Я - Казбек. Князю скажи. (У него выговорилось "Кинязу".)

- Какой еще Казбек? - шмыгнул носом шестой, и был немедленно ухвачен за этот самый нос двумя железными пальцами.

Абрек гортанно выругался, сочно приложил плоско-рылого башкой о косяк, потом оттолкнул - тот грохнулся на пол.

Тогда Казбек вошел, переступил через лежащего и решительно зашагал по коридору. Сенька, ойкая, поспевал следом. Оглянулся, увидел, что шестерка держится за лоб, ошеломленно хлопает глазами.

Ой, Господи-Господи, что ж это будет-то?

В большой комнате Авось и Небось, как всегда, резались в карты. Сала не было, но на кровати, положив ноги в сапогах на решетку, лежал Очко и чистил ножиком ногти.

К нему-то кавказец и направился.

- Ты валет? К Князю веди, говорить хочу. Я - Казбек.

Близнецы перестали шлепать картами. Один (так Сенька и не научился разбирать, кто из них кто) подмигнул барышне, другой тупо воззрился на серебряный кинжал, висевший на поясе у гостя.

- Казбек надо мною. Один в вышине, - безмятежно улыбнулся Очко и пружинисто поднялся. - - Пойдемте, коли пришли.

Ни о чем не спросил, просто повел и всё. Ох, не к добру.

Князь сидел за столом страшный, опухший - не иначе, пил много. На красавца, каким Скорик его впервые увидал (всего-то месяц тому!) был мало похож. И рубашка, хоть из атласа, какая-то мятая, сальная, и кудри спутаны, и физиономия небрита. На столе кроме пустых бутылок и всегдашней склянки с огурцами почему-то стоял золотой канделябр без свечей.

Сенькин враг поднял на вошедших мутные глаза, спросил кавказца:

- Ты кто? Чего тебе?

- Я - Казбек.

- Кто?

- Должно быть, тот самый, что недавно с Кавказа приехал с двадцатью джигитами, - негромко сказал Очко, опершись о стену и складывая руки на груди. - Я тебе говорил. Три месяца как появились. Марьинских фартовых прижали, девок под себя забрали и все керосиновые лавки.

Абрек усмехнулся - вернее, дернул углом рта.

- Вы, русские, в наши горы пришли и не уходите. А я к вам пришел и тоже уйду не скоро. Соседи будем, Князь. Соседи по-разному жить могут. Можно резать друг друга, это мы умеем. А можно быть кунаками. По-вашему - кровными братьями. Выбирай, как хочешь.

- Мне один хрен, - лениво ответил Князь. Опрокинул стопку, закусывать не стал. - Живи, пока под ногами не мешаешься, а надоешь - можно и порезаться.

Очко вполголоса предупредил:

- Князь, с ними так нельзя. Он один пришел, а остальные, надо полагать, вокруг затаились. Свистнет - возьмут нас в кинжалы.

- Пускай берут, - процедил Князь. - Поглядим, кто кого. Да ладно, Очко, ты очко-то не поджимай. - Он засмеялся, довольный шуткой, которая по-культурному называлась "каламбур". - Чего набычился, Казбек? Я смеюсь. Князь - человек веселый. Кунаками так кунаками. Давай поручкаемся.

Встал и руку протянул. У Скорика немножко отлегло, а то уж думал всё, со святыми упокой.

Однако абрек руку жать не захотел.

- У нас в горах пальцы тискать мало. Делом нужно доказать. Кунак кунаку самое дорогое подарить должен.

- Да? - Князь махнул рукой от плеча. - Ну, проси чего хочешь. У Князя душа как скатерть - белая да широкая. Вот, гляди. Подсвечник червоного золота. Давеча у одного купчины взял. Хошь подарю?

Казбек отрицательно покачал головой в косматой папахе.

- А чего хочешь? Говори.

- Смерти хочу, - тихо, яростно сказал кавказец.

- Чьей смерти? - опешил Князь.

- Твоей. Говорят, она для тебя дороже всего. Вот и отдай мне ее. Тогда будем с тобой кунаки до гроба.

Скорик первым допетрил, про что речь, и зажмурился от ужаса. Ну, теперь точно всё. Сейчас кровянка фонтаном брызнет, и его, Сенькина, тоже. Ой, мама-мамочка, встречай с ангелами своего сынка Сеню.

Очко тоже сообразил. С места не двинулся, но пальцы правой руки тихонько скользнули в рукав левой. А там, в рукаве, ножики на кожаной манжетке. Как метнет парочку, тут гостям дорогим и амба.

До Князя последнего дошло. Он рот разинул, ворот рванул, стали видны вздувшиеся на шее жилы, а крик пока еще не выплеснулся - от свирепости перехватило горло.

Казбек же как ни в чем не бывало продолжил:

- Отдай мне свою женщину, Князь. Хочу ее. А я тебе вот, лучшую из своих мамзелек привел. Стройная, гибкая, как горная коза. На, бери. Не жалко.

И Сеньку на середку комнаты вытолкнул.

- А-а! - взвизгнул Скорик. - Мама! Но его писка почти что не слышно было - так громко взревел Князь:

- Зубами! Глотку! Падаль!!!

Схватил со стола большую двузубную вилку, чем огурцы достают, и хотел броситься на абрека, но у того в руке откуда ни возьмись блеснул маленький черный револьвер.

- Ты - руки на плечи! - приказал Казбек валету, а Князю вовсе ничего не сказал, только глазом сверкнул.

Очко приподнял бровь, оценивающе разглядывая черную дырку дула. Показал кавказцу пустые руки, коснулся пальцами плеч. Князь, заматерившись, швырнул вилку на пол. Он смотрел не на револьвер, а в глаза обидчику и в ярости грыз собственные губы - по подбородку стекла красная струйка крови.

- Всё одно убью! - хрипло крикнул он. - Ив Марьиной Роще достану! За это - кишки вырву, на колбасу пущу!

Казбек поцокал языком:

- Вы, русские, как бабы. Мужчина не кричит, тихо говорит.

- Так она и с тобой, с тобой?! - не слушал Князь. Смахнул злую слезу, заскрежетал зубами. - Стерва, сука, нет больше моего на нее терпения!

- Як тебе как к мужчине пришел, честно. - Абрек сдвинул густые черные брови, голубые глаза сверкнули холодным пламенем. - Мог украсть ее, но Казбек не вор. По-хорошему говорю: дай. Не дашь - тогда по-плохому возьму. Только думай сначала. Не даром беру...

Он показал на съежившегося Сеньку.

Князь оттолкнул ни в чем не повинного Скорика так, что тот отлетел к стенке и сполз на пол:

- На кой мне твоя лахудра мазаная!

Хоть Сенька и ушибся плечом, хоть и было ему страшно, но эти слова, вроде бы обидные, прозвучали для него слаще музыки. Не нужен он Князю, слава те Исусе!

- Мамзельку я тебе так, в довесок даю, чтоб без бабы не остался, - засмеялся джигит. - А самое дорогое, что у меня есть и что я тебе подарю - серебро, много серебра. У тебя никогда столько не было...

- Я тебе это серебро в пасть вобью, свинья поганая! - перебил Князь и еще долго выкрикивал бессвязные угрозы и ругательства.

- "Много" - это сколько, уважаемый? - спросил Очко, когда Князь захлебнулся ненавистью и умолк.

- Не одна телега нужна, чтоб увезти. Знаю, вы давно то серебро ищете, а нашел я. За Смерть - отдам.

Князь хотел было снова раскричаться, но Очко поднял палец: тихо, молчок

- Ты про клад ерохинского каляки? - вкрадчиво спросил валет. - Нашел, значит? Ох, ловок, сын Кавказа.

- Да, теперь клад мой. А захотите - будет ваш. Князь мотнул головой, будто бык, отгоняющий слепней.