Чтение 4–й страницы книги ~Алмазная колесница (том 1)~

- Не нужно так говорить. Я вся в вашем распоряжении. - Немного поколебавшись, деликатно спросила. - Не угодно ли отдохнуть с какой-нибудь из барышень? Есть очень славные. Обещаю - забудете об усталости.

- Не стоит, - вежливо поблагодарил телеграфный корреспондент. - Возможно, мне придется прогостить у вас две-три недели. Если я вступлю в особенные отношения с кем-то из ваших... пансионерок, это может вызвать ревность и склоку. Ни к чему.

Беатриса кивнула, признавая резонность довода.

- Я размещу вас в апартаменте из трех комнат, с особым входом. Это отделение для клиентов, готовых платить за полную приватность. Вам там будет удобней всего.

- Отлично. Ваши убытки, разумеется, будут возмещены.

- Благодарю. Помимо отгороженности от основной части дома, где по ночам иногда бывает довольно шумно, в апартаменте есть и другие удобства. Комнаты соединены потайными дверьми, что может оказаться кстати.

Рыбников хмыкнул:

- Держу пари, что там есть и фальшивые зеркала, через которые удобно вести секретное фотографирование. Как в Артуре, помните?

Графиня улыбнулась и промолчала.

Квартирой Рыбников остался доволен. Потратил несколько часов на обустройство, но в не совсем обычном смысле этого слова. К уюту и комфорту эти домашние хлопоты отношения не имели.

Лег Василий Александрович за полночь и устроил себе царский отдых, какого не имел уже давно - проспал целых четыре часа, вдвое против обычного.

Слог второй, в котором Маса нарушает нейтралитет

Пассажир из шестого купе не разочаровал Эраста Петровича. Напротив, версия выглядела чем дальше, тем перспективней.

На станции Фандорин отыскал возницу, который увез торопливого субъекта с берега Ломжи. Показания хорошенькой дамы подтвердились - крестьянин сказал, что немец и в самом деле отвалил сотню.

- Почему немец? - спросил инженер.

Возница удивился:

- Да нешто наш кинет сотню, когда тут красная цена пятиалтынный? - Подумав, добавил. - И говор у него чудной.

- Какой именно "чудной"? - допытывался Эраст Петрович, но туземец объяснить этого не сумел.

Гораздо труднее было установить, куда брюнет отправился далее. Начальник станции отговаривался незнанием, дежурный блеял и не смотрел в глаза, местный жандарм стоял по стойке "смирно" и прикидывался стоеросовой дубиной. Тогда, опять-таки вспомнив о словах бесценной свидетельницы, инженер спросил в лоб, где маневровый паровоз.

Жандарм моментально покрылся крупными каплями пота, дежурный побледнел, а начальник покраснел.

Выяснилось, что паровоз, вопреки правилам и инструкциям, на всех парах укатил брюнета вдогонку за пассажирским поездом, шедшим на час раньше курьерского. Сумасшедший брюнет (относительно его национальности мнения свидетелей расходились: начальник станции счел его французом, дежурный поляком, а жандарм "жидком") совал направо и налево такие деньжищи, что устоять было невозможно.

Сомнений больше не оставалось: именно этот человек и нужен Фандорину.

Поезд, за которым погнался интересный пассажир, прибывал в Москву без четверти десять, так что времени оставалось в обрез.

Инженер дал телеграмму московскому представителю управления, а по совместительству начальнику Волоколамского участка подполковнику Данилову: встретить подозреваемого (следовало подробное описание) на вокзале; ни в коем случае не задерживать, а приставить самых толковых агентов в штатском и организовать слежку; более ничего не предпринимать до прибытия Эраста Петровича.

Движение по Николаевской дороге в связи с крушением остановилось, в петербургскую сторону выстроилась длинная очередь из пассажирских и грузовых составов, но в московском направлении дорога была чиста. Фандорин затребовал новейший пятиосный "компаунд" и, сопровождаемый верным камердинером, понесся на восток со скоростью восемьдесят верст в час.

* * *

Последний раз Эраст Петрович был в родном городе пять лет назад, - втайне от всех, под вымышленным именем. Высшая московская власть недолюбливала отставного статского советника, причем до такой степени, что даже самое короткое пребывание во второй столице могло закончиться для него очень неприятным образом.

После того как Фандорин, пусть без соблюдения формальностей, но все же вернулся на государственную службу, ситуация сложилась престранная: облеченный доверием правительства и наделенный широчайшими полномочиями инженер в московской губернии продолжал считаться персоной нон-грата и в своих поездках старался не заезжать далее станции Бологое.

Но вскоре после нового года случилось происшествие, положившее конец этому многолетнему изгнанию, и если Эраст Петрович до сих пор не выбрался в родные палестины, то лишь по чрезвычайной загруженности работой.

Стоя рядом с машинистом и рассеянно глядя в жарко пылающую топку, Фандорин думал о предстоящем свидании с городом своей молодости и о событии, благодаря которому эта встреча стала возможной.

Событие было громкое - не только в переносном, но и в буквальном смысле. Московского генерал-губернатора, заклятого фандоринского недоброжелателя, прямо посреди Кремля разорвала на куски эсэровская бомба.

При всей неприязни к покойнику, человеку малодостойному и для города вредному, Эраст Петрович был потрясен случившимся.

Россия тяжко болела, ее лихорадило, бросало то в жар, то в холод, из пор сочился кровавый пот, и дело здесь было не только в японской войне. Война лишь выявила то, что и так было ясно всякому думающему человеку: империя превратилась в анахронизм, в зажившегося на свете динозавра с огромным телом и слишком маленькой головой. То есть по размерам-то голова была здоровенная, раздутая множеством министерств и комитетов, но в этой башке прятался крохотный и неотягощенный извилинами мозг. Всякое хоть сколько-то важное решение, любое движение неповоротливой туши было невозможно без воли одного-единственного человека, который, увы, и сам был не семи пядей во лбу. Но даже если бы он был титаном мысли, разве возможно в век электричества, радио, рентгена управлять огромной страной единолично, да еще в перерывах между лаун-теннисом и охотой?

Вот и шатало бедного российского динозавра, могучие лапы заплетались, тысячеверстный хвост бессмысленно волочился по земле. Сбоку наскакивал, вырывая куски мяса, юркий хищник нового поколения, а в недрах исполинского организма разрасталась смертоносная опухоль. Чем лечить больного великана, Фандорин не знал, но уж во всяком случае не бомбами - от сотрясения маленький мозг ящера и вовсе ошалеет, исполинское тело задергается в панических конвульсиях, и Россия умрет.

Как обычно, избавиться от мрачных, бесплодных мыслей помогла мудрость Востока. Инженер выудил из памяти подходящий к случаю афоризм: "Благородный муж знает, что мир несовершенен, но не опускает рук". А за ним вспомнился и еще один, уже не теоретического, но практического свойства: "Если в душе недовольство, определи фактор, нарушивший гармонию, и устрани его".

Фактор, нарушивший гармонию души Эраста Петровича, должен был с минуты на минуту прибыть в Москву, на Николаевский вокзал.

Только бы не сплоховал подполковник Данилов...

* * *

Данилов не сплоховал. Петербургского гостя встретил лично, прямо на запасном пути, куда прибыл "компаунд". Крутая физиономия подполковника светилась от возбуждения. Сразу после рукопожатия принялся докладывать.

Хороших агентов у него ни одного нет - всех переманили в Летучий отряд Охранного отделения, где и жалованье лучше, и наградные, и свободы больше. Посему, зная, что господин инженер по пустякам тревожить не стал бы, Данилов тряхнул стариной и, взяв в помощь своего заместителя штабс-ротмистра Лисицкого, очень дельного офицера, проследил за объектом самолично.

Тут ажитация бравого Николая Васильевича стала инженеру понятна. Засиделся подполковник в кабинете, истомился без настоящего дела, оттого и кинулся с такой охотой играть в казаки-разбойники. Надо будет сказать, чтобы перевели на оперативную работу, мысленно пометил себе Фандорин, слушая азартный рассказ о том, как Данилов с помощником переоделись купчишками, как ловко организовали слежку на двух пролетках,

- В Петровско-Разумовском? - переспросил он. - В такой д-дыре?

- Ах, Эраст Петрович, сразу видно, что вы давненько у нас не бывали. Петровско-Разумовское теперь район фешенебельных дач. Например, та, куда мы проводили Брюнета, снята неким Альфредом Радзиковским за тысячу рублей в месяц.

- За тысячу? - поразился Фандорин. - Что же это за Фонтенбло такое?

- Именно что Фонтенбло. Сад в десятину, оранжерея, собственная конюшня, даже гараж. Я оставил штабс-ротмистра вести наблюдение, с ним двое унтер-офицеров, разумеется, в цивильном. Люди надежные, но, конечно, не профессиональные филеры.

- Едем, - коротко сказал инженер.

* * *

Лисицкий - писаный красавец с залихватски подкрученными усами - и вправду оказался человеком дельным. В кустах просидел не впустую, успел многое выяснить.

- Живут с размахом, - рапортовал он, иногда, на польский манер, смещая ударение на предпоследний слог. - Электричество, телефон, даже собственный телеграф. Ванная с душем! Два экипажа с чистокровными рысаками! В гараже авто! Гимнастический зал с велосипедными снарядами! Прислуга в кружевных фартучках! В зимнем саду вот такущие попугаи!

- Про попугаев-то вы откуда знаете? - не выдержал Фандорин.

- Так я был там, - с хитрым видом сообщил штабс-ротмистр. - Ходил в садовники наниматься. Не взяли - сказали, есть уже. Но в оранжерею заглянуть позволили, там один у них - большой любитель флоры.

- "Один"? - быстро переспросил инженер. - А сколько их всего?

- Не знаю, но компания немаленькая. Я слышал с полдюжины разных голосов. Между прочим, - со значением сообщил Лисицкий, - между собой говорят по-польски.

- О чем? - вскричал подполковник. - Вы же знаете язык!

Молодой офицер развел руками:

- При мне ничего существенного не говорили. За что-то хвалили Брюнета, называли "лихой башкой". Зовут его, кстати, Юзек.

- Это польские националисты из социалистической партии, я уверен! - воскликнул Данилов. - Читал в секретном циркуляре. Они спутались с японцами, те обещают в случае победы выговорить для Польши независимость. Их предводитель недавно ездил в Токио. Как бишь его...

- Пилсудский, - сказал Эраст Петрович, разглядывая дачу в бинокль.

- Да, Пилсудский. Видно, получил в Японии и деньги, и инструкции.

- П-похоже на то...

На даче происходило какое-то движение. Блондин в рубашке без воротничка и широких подтяжках, стоя у окна, кричал что-то в телефонную трубку. Раз, другой громко хлопнула дверь. Донеслось конское ржание.

- Похоже, к чему-то готовятся, - шепнул на ухо инженеру Лисицкий. - Уж с полчаса, как зашевелились.

- Не больно-то с нами церемонятся господа японские шпионы, - рокотал во второе ухо подполковник. - Конечно, наша контрразведка работает из рук вон, но это уж наглость: обустроиться с таким комфортом, в пяти минутах от Николаевской железной дороги. Зацапать бы их, голубчиков, прямо сейчас. Да жаль, не наша юрисдикция. Охранные с губернскими потом живьем сожрут. Если б в полосе отчуждения - другое дело.

- А мы вот что, - предложил штабс-ротмистр, - вызовем наш взвод, обложим дачу, а брать сами не будем, сообщим в полицию. Тогда не придерутся.

Фандорин в дискуссии участия не принимал - вертел головой, что-то высматривая. Воззрился на свежеструганный столб, торчащий на обочине.

- Телефонный... Послушать бы, о чем толкуют...

- Каким образом? - удивился подполковник.

- Да отвод сделать, от с-столба.

- Простите, Эраст Петрович, но я ничего в технике не смыслю. Что такое "отвод"?

Однако Фандорин ничего объяснять не стал - он уже принял решение.

- Тут ведь близко платформа нашей Николаевской д-дороги...

- Так точно, Петровско-Разумовский полустанок.

- Там должен быть телефонный аппарат. Пошлите жандарма. Только живо, не теряя ни секунды. Вбегает, отрезает провод вместе с трубкой, под корень, и скорей обратно. Времени на объяснения не тратить - показать удостоверение, и всё. Марш!

Несколько мгновений спустя донесся быстро удаляющийся топот сапог - унтер понесся выполнять задание и через каких-нибудь десять минут примчался обратно со срезанной трубкой.

- Удачно, что длинный, - обрадовался инженер и поразил жандармов: скинул элегантное пальто и ловко, зажав в зубах складной нож, вскарабкался на столб.

Немного поколдовал над проводами, спустился вниз, держа в руке трубку - от нее вверх тянулся шнур.

Сказал штабс-ротмистру:

- Держите. Раз знаете польский, будете слушать.

Лисицкий пришел в восхищение:

- Какая гениальная идея, господин инженер! Поразительно, что никто раньше не додумался! Ведь это же можно на телефонной станции учредить особый кабинет! Подслушивать разговоры подозрительных лиц! Сколько пользы для отечества! И как цивилизованно, в духе технического прогре... - Офицер оборвал сам себя на полуслове, предостерегающе вскинул палец и страшным шепотом сообщил. - Вызывают! Центральную!

Подполковник и инженер подались вперед.

- Мужчина... Просит нумер 398... - отрывисто шептал Лисицкий. - Там тоже мужской... По-польски... Первый назначает встречу... Нет, не встречу - сбор... На Ново-Басманной... У дома Варваринского акционерного общества... Операция! Он сказал "операция"! Всё, разъединился.

- Что за операция? - схватил за плечо помощника Данилов.

- Не сказал. Просто "операция", и всё. В полночь, а сейчас почти половина десятого. То-то они и суетятся.

- На Басманной? Дом Варваринского общества? - Эраст Петрович, сам не заметив, тоже перешел на шепот. - Что там, не знаете?

Офицеры, переглянувшись, пожали плечами.

- Нужна адресная к-книга.

Того же унтера снова отправили в набег на полустанок: вбежать в контору, схватить со стола справочник "Вся Москва", и со всех ног обратно.

- На полустанке решат, что в железнодорожной жандармерии служат психические, - посетовал подполковник, но больше для проформы. - Ничего, после всё вернем - и трубку, и книгу.

Следующие десять минут прошли в напряженном ожидании. Бинокль чуть не вырывали друг у друга из рук. Видно было неважно - начинало темнеть, но на даче горели все окна, по шторам мелькали торопливые тени.

Навстречу запыхавшемуся унтер-офицеру кинулись втроем. Эраст Петрович на правах старшего схватил потрепанный том. Сначала посмотрел, что за номер 398. Оказалось, "Большая Московская гостиница". Перешел к разделу "Табель домов", открыл на Ново-Басманной - и кровь застучала в висках.

В доме, принадлежащем Варваринскому акционерному обществу, располагалось управление Окружного артиллерийского склада.

Заглянув через инженерово плечо, подполковник ахнул:

- Ну конечно! Как это я сразу... Ново-Басманная! Там же склады, откуда отправляют снаряды и динамит в действующую армию! Всегда хранится не менее, чем недельный запас боеприпасов. Но это же, господа... Это неслыханно! Чудовищно! Если они задумали взорвать - мало не пол-Москвы разнесет! Ну, полячишки! Пардон, Болеслав Стефанович, я не в том смысле...

- Что взять с социалистов? - вступился за свою нацию штабс-ротмистр. - Пешки в руках японцев, не более. Но каковы азиаты! Воистину новые гунны! Никаких представлений о цивилизованной войне!

- Господа, господа! - перебил Данилов, его глаза загорелись. - Нет худа без добра! Артиллерийские склады примыкают к мастерским Казанской железной дороги, а это...

- А это уже наша территория! - подхватил Лисицкий. - Браво, Николай Васильевич! Обойдемся без губернских!

- И без охранных! - хищно улыбнулся его начальник.

* * *

Подполковник и штабс-ротмистр явили истинное чудо распорядительности: за два часа подготовили хорошую, обстоятельную засаду. Вести диверсантов от Петровско-Разумовского не стали - слишком рискованно. По ночному времени в аллеях дачного поселка было пусто, да и, будто нарочно, вовсю светила луна. Разумнее было сосредоточить все усилия в одном месте, где у злоумышленников назначен сбор.

На акцию Данилов вывел весь наличный состав отделения, кроме занятых на дежурстве - 67 человек.

Большую часть жандармов расставил (вернее, разложил, ибо команда была "лежать тихо, не высовываться") по периметру складской территории, с внутренней стороны стены. За старшего там был Лисицкий. Сам подполковник с десятком лучших людей спрятался в здании дирекции.

Для того чтоб железнодорожной жандармерии позволили хозяйничать во владениях артиллерийского ведомства, пришлось поднять с постели начальника складов, старенького генерала, еще успевшего повоевать с Шамилем. Тот так разволновался, что и не подумал придираться к тонкостям юрисдикции - сразу на всё согласился и лишь поминутно глотал сердечные капли.

Видя, что Данилов отлично справляется и без него, инженер от руководства засадой устранился. Они с Масой расположились в подворотне, напротив складских ворот. Это место Фандорин выбрал неслучайно. Если жандармы, не привычные к такого рода операциям, кого-то из диверсантов упустят, путь беглецам преградит Эраст Петрович, уж от него-то не уйдут. Подполковник, впрочем, понял подобный выбор инженера по-своему; в тоне окрыленного приготовлениями Николая Васильевича появилась легкая снисходительность: мол, понимаю и не осуждаю, человек вы штатский, под пули лезть не обязаны.

Едва все расположились по местам, едва нервный генерал, согласно инструкции, погасил у себя в кабинете свет и прижался лицом к оконному стеклу, как с Каланчевской площади донесся звон башенных часов, и минуту спустя на темную улицу с двух сторон вкатились пролетки - две от Рязанского проезда, одна от Елоховской. Съехались перед зданием управления, из экипажей вылезли люди (Фандорин насчитал пятерых, да трое остались на козлах). Зашушукались о чем-то.

Инженер вынул из кармана красивый плоский пистолет, изготовленный на заказ бельгийским заводом Браунинга, передернул затвор. Камердинер демонстративно отвернулся.

Ну же, вперед, мысленно поторопил Эраст Петрович поляков и вздохнул - надежды на то, что даниловские орлы хоть кого-то возьмут живьем, было немного. Ничего, кто-то из злодеев должен остаться при лошадях. Счастливчик, его минует жандармская пуля, он попадет в руки к Фандорину.

Переговоры закончились. Но вместо того чтобы двинуться к дверям управления или прямо к воротам, диверсанты снова расселись по пролеткам. Щелкнули кнуты, все три пролетки, набирая скорость, понеслись прочь от складов, в сторону Доброй Слободы.

Что-то заметили? Изменили план?

Эраст Петрович выбежал из подворотни.

Коляски уже скрылись за углом.

Инженер сдернул с плеч свое замечательное пальто и побежал в том же направлении.

Слуга подобрал брошенное пальто и, пыхтя, затрусил сзади.

Когда подполковник Данилов и его жандармы выскочили на крыльцо, на Новой Басманной улице было пусто. Стук копыт затих вдали, в небе сияла безмятежная луна.

* * *

Оказалось, что Эраст Петрович Фандорин, ответственный сотрудник серьезнейшего ведомства, человек не первой молодости, не только умеет лазить по столбам, но и фантастически быстро бегает, притом не производя шума и оставаясь почти невидимым - бежал он вдоль самых стен, где ночные тени гуще всего, лунные пятна огибал или перемахивал гигантским прыжком. Больше всего инженер был сейчас похож на призрак, стремительно несущийся вдоль темной улицы по каким-то своим потусторонним делам. Хорошо, не встретился какой-нибудь поздний прохожий - беднягу ждало бы нешуточное потрясение.

Пролетки Фандорин нагнал довольно скоро. После этого стал бежать потише, чтобы не сокращать дистанцию.

Погоня, впрочем, продолжалась недолго.

За Фон-Дервизовской женской гимназией коляски остановились. Встали колесо к колесу, один из кучеров собрал в пучок вожжи, остальные семеро направились к двухэтажному дому со стеклянной витриной.

Один повозился с дверью, махнул рукой, и вся компания исчезла внутри.

Эраст Петрович, высунувшись из-за угла, соображал, как подобраться к кучеру. Тот стоял на козлах, зорко поглядывая по сторонам. Все подходы были ярко освещены луной.

Тут подоспел запыхавшийся Маса. Поняв по лицу Фандорина, что тот вот-вот приступит к решительным действиям, перебросил через плечо фальшивую косу, сердито зашептал по-японски:

- Я вмешаюсь, только если сторонники его величества микадо станут вас убивать. А если вы сами станете убивать сторонников его величества микадо, то на мою помощь не рассчитывайте.

- Отстань, - ответил Эраст Петрович по-русски. - Не мешай.

Из дома донесся приглушенный крик. Медлить больше было нельзя.

Инженер беззвучно перебежал к ближайшему фонарю, спрятался за него. До кучера оставалось с десяток шагов.

Достав из кармана украшенный монограммой портсигар, Фандорин швырнул его в противоположную сторону.

Кучер дернулся на звон, повернулся к фонарю спиной.

Это-то и требовалось. В три прыжка Фандорин преодолел разделявшее их расстояние, вскочил на подножку и сдавил вознице шею. Тот обмяк, инженер аккуратно уложил его на брусчатку, возле дутых шин.

Отсюда можно было разглядеть вывеску, висевшую над дверью.

"ИОСИФ БАРАНОВ. БРИЛЛИАНТОВЫЕ, ЗОЛОТЫЕ И СЕРЕБРЯНЫЕ ИЗДЕЛИЯ", прочел инженер и пробормотал:

- Ничего не понимаю.

Перебежал к витрине, заглянул внутрь - благо в магазине зажглось несколько электрических фонарей.

Внутри было темно, лишь мелькали проворные тени. Но вдруг внутренность помещения озарилась нестерпимо ярким сиянием, во все стороны рассыпался огненный дождь, и стало видно стеклянные прилавки, снующих вдоль них людей и дверцу сейфа, над которой склонился человек с газосварочным аппаратом - самоновейшей конструкции, Эраст Петрович видел такой на картинке во французском журнале.

На полу, прижавшись к стене, сидел связанный человек, по виду - ночной сторож: рот заклеен пластырем, по разбитой голове стекает кровь, безумные глаза таращатся на сатанинское пламя.

- До чего д-докатилась японская агентура! - обернулся Фандорин к подошедшему камердинеру. - Неужто у Японии так плохо с деньгами?

- Сруги его веричества микадо не грабят, - ответил Маса, разглядывая живописное зрелище. - Это нарётчики. "Московские рихачи" - я читар в газете: наретают на авто ири на рихачах, очень рюбят прогресс. - Лицо японца просияло улыбкой. - Как хорошо! Господин, я могу вам помогать!

Эраст Петрович уже и сам понял, что стал жертвой заблуждения - принял обычных варшавских бандитов, прибывших на гастроли в Москву, за диверсантов. Сколько времени потрачено впустую!