Чтение 22–й страницы книги ~Алмазная колесница (том 2)~

После того, как хрип прекратился и самоубийца мешком обвис на веревках, Асагава перерезал путы. Труп сполз на пол, по паркету стала растекаться темная лужа.

Эпитафия, произнесенная инспектором, была сдержанно-уважительной :

- Сильный человек. Настоящий акунин. Но главный акунин в этой истории не японец, а иностранец. Какой стыд!

Фандорина мутило. Хотелось как можно скорее уйти из этого проклятого места, но пробыли они там еще порядком.

Сначала уничтожали следы своего присутствия: собрали обрезки веревки, поправили портрет микадо и распятье, разыскали и выковыряли пулю, выпущенную из фандоринского "герсталя".

С европейской точки зрения получался полный абсурд: начальник имперской полиции зачем-то явился среди ночи в свой служебный кабинет, сел в кресло, откусил себе язык и умер. Эрасту Петровичу лишь оставалось надеяться, что по-японски это, возможно, будет выглядеть менее диковинно.

Потом, по настоянию Асагавы, битый час рвали на мелкие кусочки все многочисленные досье. Только после этого наконец удалились - тем же манером, что вошли, то есть через окно уборной.

Из всего архива не уничтожили лишь папку "Окубо". В ней - страница с зашифрованной схемой, изъятые донесения и три листка с клятвой, написанной кровью. В сочетании с показаниями свидетеля, князя Онокодзи, который не только знал о тайной деятельности Суги, но и связан с самим Булкоксом, совершенно достаточно. Скоро все узнают, отчего покончил с собой интендант полиции.

Но прежде того следовало довести дело до конца - добыть улики против англичанина. Если удастся, произойдет решительное посрамление Британии и полная победа российских интересов. Шутка ли - английский резидент устроил политическое убийство великого человека! Пожалуй, дойдет до разрыва дипломатических отношений.

Если Булкокс вывернется и выйдет сухим из воды (зацепить его пока особенно не за что), то придется довольствоваться разоблачением Суги. Тоже немало.

Докладывать Доронину или погодить? Пожалуй, рано. Сначала нужно попробовать прищемить хвост достопочтенному, а для этого, вероятно, придется действовать не вполне дипломатическими методами. Опять же тут было еще одно обстоятельство, несущественное с точки зрения большой политики, но чрезвычайно важное для Фандорина. Вот эту-то деликатную проблему, совершенно приватного свойства, он и обдумывал, поглядывая в окно на поблескивающие под солнцем рисовые поля.

Асагава вдруг открыл глаза и задумчиво сказал, будто вовсе и не спал, а тоже был занят аналитическими размышлениями:

- А ведь подлец Онокодзи нарочно загнал нас в ловушку.

- Почему вы так думаете?

- Папки "Онокодзи" в архиве не было.

Фандорин прищурился:

- Вы хотите сказать, что синоби выполнили заказ сполна? Проникли в архив и выкрали папку с компрометажем?

- Раз мы сумели найти рычаг, наверняка нашли его и ниндзя. Они куда опытней в подобных вещах, да и осторожней. Если действовали вдвоем, то уж, надо думать, не полезли в тайник вместе, как мы с вами, а один остался караулить снаружи.

- Почему же тогда они не похитили весь архив? Это могло бы стать для них мощным инструментом влияния! Наконец, секреты стоят больших денег!

Инспектор удивленно воззрился на собеседника:

- Что вы! "Крадущиеся" убивают, крадут, шпионят, но они не занимаются шантажом и вымогательством! Это противоречит их традициям и кодексу чести.

Эраст Петрович и в самом деле забыл, что в Японии у всех и у каждого, даже у злодеев, непременно имеется какой-нибудь кодекс. В этом, пожалуй, было нечто умиротворяющее.

- Значит, Онокодзи получил свою п-папку? Ну разумеется. Иначе он не говорил бы об архиве Суги так спокойно. Получить получил, однако платить клану Момоти за выполненную работу не пожелал. Знал, что отвечать придется не ему, а старшему самураю. Князь использовал его и обрек беднягу на смерть.

- Да что сейчас говорить о самурае? - Асагава взмахнул кулаком. - Как вы не понимаете? Онокодзи знал, что мы угодим в ловушку, и не предупредил нас. Он рассчитывал, что Суга нас уничтожит! Клянусь, я вытрясу из негодяя его черную душу!

* * *

Душа чуть было не вылетела из князя безо всякой тряски - едва он услышал о смерти интенданта.

Локстон еще гремел ключом от камеры, Асагава еще грозил кулаком через запертую решетку, а князя уже пора было откачивать. После первых же криков разъяренного инспектора ("Что, не ждал!? Думал, Суга нас прикончит? А вышло наоборот!") Онокодзи вскочил с нар, сделался белее мела и бухнулся в обморок.

- Вот те на, - удивился сержант. - Всю ночь куролесил, парижские шансонетки распевал. Хвастал, что утром будет на свободе.

- Воды, - коротко попросил Асагава.

Плеснул арестанту из стакана в лицо, принялся хлопать по щекам, и потомок феодалов очнулся. Завсхлипывал, застучал зубами.

- Вы... вы убили его? Всё, теперь мне конец.

Князя колотило так, что голова болталась на тонкой шее. И дело, кажется, было не только в том, что кончилось действие морфия, - Онокодзи здорово перетрусил. Сначала Фандорин решил, что это он так испугался Асагаву, возмездия за свое коварство. Но вскоре титулярный советник понял, что ошибался.

Начать с того, что арестант и не пытался изворачиваться. Совсем наоборот!

- Я не думал, клянусь! Они говорили, что мышеловка сделана очень искусно! Это он сам виноват, - лепетал князь, хватая Эраста Петровича за руку и будто оправдываясь за то, что ловушка не сработала. - Вы скажите это ему, скажите!

- Кому "ему"? - весь подался вперед Фандорин. - Мы обязательно скажем, но кому?

Онокодзи хлопнул себя ладонью по губам. Глаза округлились от ужаса.

- Никому, - быстро сказал он. И, сам себе противореча, жалобно простонал. - Всё, теперь он меня убьет...

- За то, что вы стали причиной смерти интенданта?

Аристократ кивнул. Ну, этот себе язык откусывать не станет, подумал вице-консул. Да и стреляться тоже. Похоже, англичанину все же не вывернуться!

- Не бойтесь, князь. Мы сумеем вас от него защитить.

Онокодзи лишь помотал головой.

- Вы думаете, мы не знаем, кого вы так б-боитесь? Знаем. Суга перед смертью назвал его. Это Булкокс.

- Что "Булкокс"? - выпятил глаза Локстон. - При чем тут Булкокс?

- Алджернон Булкокс был во главе заговора, направленного против Окубо, - отчетливо выговаривая каждое слово, объяснил Фандорин - не столько для сержанта, сколько для Онокодзи. - Суга действовал по указке англичанина. Так?

Вопрос был адресован арестованному. Тот, не открывая глаз, кивнул.

- Что за нация эти англичане! - взорвался сержант. - Мало им Индии, мало морей! Хотят подмять под себя весь мир! И добро б еще действовали честно! Вот что я вам скажу, джентльмены. Старушка Британия взяла себе слишком много воли. Давно пора поставить ее на место. Нечего им делать в Японии. Есть страны поприличней, которые и торгуют честно, и в политику не лезут.

В этом титулярный советник был с американцем совершенно согласен, хоть и подозревал, что под "странами поприличней" тот имеет в виду отнюдь не Российскую империю.

- Я не хочу на свободу, - сказал вдруг Онокодзи, глядя на Фандорина. - Меня убьют. Позаботьтесь обо мне. Я вам пригожусь.

- Вы расскажете всё, что вам известно, о тайных делах Булкокса, и тогда сержант Локстон разрешит вам жить в муниципальной тюрьме столько, сколько понадобится.

- Нет! Здесь он меня в два счета найдет!

Видя, что человек не в себе, Эраст Петрович мягко сказал:

- Хорошо. Я дам вам убежище в российском консульстве. Но при условии полной откровенности.

- Я всё расскажу. Про Булкокса. Но не сейчас. Мне плохо. А скоро станет еще хуже. Нужен укол. Я усну, а потом... потом мы поговорим. Только уведите меня отсюда! Быстрей! Он... он наверняка знает, что я арестован. О Суге тоже знает! И сразу догадается. Он очень умен!

Локстон фыркнул:

- Ишь, как его запугал проклятый англичашка!

Вдруг сзади донеслось:

- О ком это вы, сержант? Уж не обо мне ли?

Все обернулись. На пороге тюремного отсека стоял Твигс - как всегда, при галстуке и в тугих воротничках, под мышкой порыжевший от времени докторский саквояж.

- Нет, док, это я не о вас, это я... - смутился начальник муниципальной полиции, но Асагава громко закашлялся, и Локстон не очень складно закончил. - Это я совсем о другом англичаш... о другом англичанине.

Эраст Петрович поймал взгляд инспектора, тот слегка пожал плечами. Этот жест означал: Твигс-сэнсэй, конечно, человек в высшей степени достойный, но тут затронуты государственные интересы и престиж его отчизны, поэтому о Булкоксе лучше умолчать.

- Ну что ночная экспедиция? - жадно спросил врач. - Признаться, я до рассвета не мог глаз сомкнуть. Ужасно за вас волновался. Рассказывайте же!

Рассказали. Почти всё - не упомянули лишь о малопочтенном достопочтенном.

- Значит, доказательства против Суги у вас есть, а самого Суги уже нет? - резюмировал доктор, вытирая лысину платочком. - Но это чудесно! Почему у вас, джентльмены, такие озадаченные лица?

Последовал новый обмен взглядами, и опять инспектор пожал плечами, но теперь уже в ином смысле: мол, поступайте, как знаете.

- В бумагах интенданта мы обнаружили схему, в которой все записи сделаны какими-то странными з-значками. - Эраст Петрович показал листок. - Мы знаем, что это участники заговора, но не можем прочесть имен...

- Дайте-ка...

Твигс сдвинул очки на самый кончик носа, впился взглядом в бумагу. Потом вдруг перевернул ее вверх ногами.

- Постойте, постойте... Где-то я видел нечто подобное...

- Вспоминайте, доктор, вспоминайте! - наперебой воскликнули все трое.

- Криптограммы, которыми пользовались ниндзя. Вот что это такое, - торжественно объявил Твигс. - У синоби существовала собственная система фонетической письменности, для секретных корреспонденции.

- Интендант Суга не синоби, - усомнился Асага-ва. - Это исключено. Он из хорошей самурайской семьи.

- Что с того? Он мог выучить их азбуку, как это в свое время попытался сделать я. Вы знаете, что меня очень интересует история ниндзя. Вот так, с ходу, я вам эти значки не прочту, но если покопаться в моих старых записях, может быть, кое-что и удастся расшифровать. Обещать не могу, но попробую.

- Мы знаем, как читается одно из слов. - Фандорин показал на центральный кружок. - Это имя главаря.

- О, это очень важно! Тут есть буквы, встречающиеся в других словах. Говорите скорей, что тут написано?

Титулярный советник тихо произнес:

- Булкокс.

Доктор побагровел. Когда до него дошел весь смысл этого сообщения, негодованию мистера Твигса не было предела. Он произнес целую филиппику в адрес проходимцев, которые пятнают честь и принципы великой империи, а закончил так:

- Если ваши сведения верны, то достопочтенный Булкокс преступник. Он будет разоблачен и понесет заслуженную кару!

Асагава недоверчиво спросил:

- И вам безразлично, что пострадает честь отчизны?

Горделиво расправив плечи и воздев палец, Твигс сказал:

- Честь отчизны, мой дорогой Асагава, блюдет не тот, кто покрывает ее преступления, а тот, кто не боится ее от них очистить.

После этой сентенции возникла пауза. Слушатели задумались, прав ли доктор, и, судя по тому, что инспектор поморщился, сержант кивнул, а вице-консул вздохнул, пришли к неодинаковым выводам.

Асагава вернул разговор в деловое русло:

- Раз мы все заодно, предлагаю обсудить план действий. Задача не из легких. На это понадобится время... Куда вы?

Вопрос был адресован Фандорину, который вдруг тряхнул головой, словно придя к некоему решению, и направился к выходу.

- Посовещайтесь пока без меня, г-господа. У меня неотложное дело.

- Постойте! А как же я? - кинулся к решетке Онокодзи. - Вы обещали дать мне убежище!

Невозможно передать, до чего Эрасту Петровичу, всецело захваченному своей идеей, не хотелось сейчас возиться с этим слизняком.

Но слово есть слово.

Было в начале

И останется в конце.

Слово есть Слово.

Осенний листок

Всю ночь Маса не спал, тревожился.

Вечером, сделав вид, что поверил, будто господину вдруг понадобилась газета, вышел из дома, но ни в какой "Гранд-отель", конечно, не пошел, а притаился за деревом. Незамеченным проследовал за господином до станции и, когда увидел, что тот собирается в Токио, хотел было тоже взять билет. Однако тут появился инспектор Асагава. По тому, как он прошел мимо господина, не поздоровавшись, стало ясно: у них какое-то общее дело.

Маса заколебался. Инспектор Асагава - настоящий ёрики, его не обманешь. В два счета заметит слежку. К тому же человек он серьезный, ответственный. Такому можно доверить господина.

В общем, не поехал. Из-за этого и терзался. Дело, на которое отправился господин, судя по всему, было нешуточное. В сумке, которую он собрал тайком от Масы, лежал костюм ночного лазутчика. До чего же трудна жизнь вассала, который не может объясниться с человеком, которому служит! Если б знать язык северных варваров, Маса сказал бы господину: "У вас нет и не будет помощника верней и старательней меня. Вы больно раните мое сердце и мою честь, пренебрегая моей помощью. Я всегда и всюду обязан быть с вами, это мой долг". Ничего, господин очень умен, с каждым днем он знает всё больше японских слов, и недалек день, когда с ним можно будет разговаривать на человечьем языке, без жестов и гримасничанья. Тогда Маса сможет служить по-настоящему.

Пока же он делал то, что мог: во-первых, не спал; во-вторых, не пустил к себе в постель Нацуко, хоть та надулась, да и Масина карада очень хотела (ничего, потерпит - карада должна подчиняться духу); в-третьих, восемьсот восемьдесят восемь раз произнес надежное заклинание от ночных напастей, которому его научила одна куртизанка. У этой женщины властелин сердца был ночной грабитель. Всякий раз, когда он отправлялся на дело, она не принимала клиентов, а зажигала благовония и молилась пузатому богу Хотэю, покровителю тех, чья судьба зависит от удачи. И всякий раз ее возлюбленный утром возвращался с мешком за плечами, полным добычи, а главное живой и невредимый - вот какое это сильное заклинание. Но однажды глупая женщина сбилась со счета и на всякий случай помолилась с запасом. Так что же? В ту самую ночь злосчастного грабителя схватили стражники, и назавтра его голова уже щерилась на прохожих с моста через Сакурагаву. Куртизанка, конечно, пронзила себе горло заколкой для волос, и все сказали: туда ей и дорога, безответственной дуре.

Чтобы не обсчитаться, Маса собирал кучками рисовые зернышки. Произнесет заклинание - отложит, произнесет - отложит. Маленькие кучки, по восемь зерен, соединялись в большие, состоявшие из десяти маленьких. Когда больших куч набралось одиннадцать, давно уже настало утро. Маса не спеша, нараспев, произнес молитву еще восемь раз. Доложив последнюю рисинку, выглянул в окно и увидел, как к воротам консульства подъезжает сияющая черным лаком карета, неописуемого великолепия, и запряжена целыми четырьмя лошадьми. На козлах сидел важный кучер, весь в золотых позументах и шапке с перьями.

Дверца распахнулась, и на тротуар легко спрыгнул господин. Правда, без мешка за плечами, но живой и невредимый. И потом, разве карета - это меньше, чем мешок? Ай да заклинание!

Маса бросился встречать.

Еще чудесней была перемена, произошедшая с господином. После той проклятой ночи, когда он вышел из павильона раньше обычного и всю дорогу до дома спотыкался, будто слепой, лицо у господина сделалось похоже на маску Земляного Паука из театра Но: темное, застывшее, а нос, и без того длинный, заострился - смотреть страшно.

Отчего О-Юми-сан выбрала красноволосого англичанина, понятно: тот гораздо богаче, у него большой красивый дом, и слуг восемь, а не один. Господин ужасно страдал от ревности, и, глядя на него, Маса тоже весь извелся. Даже стал подумывать, не убить ли негодную? Конечно, господин опечалится, но все же это лучше, чем губить свою печень, ежеминутно представляя себе, как любимая извивается в объятьях другого.

Но вот случилось чудо, и злые чары рассеялись. Маса сразу это увидел. То ли благодаря доброму богу Хотэю, то ли по какой иной причине, но господин исцелился. Его глаза светились уверенностью, уголки рта больше не загибались книзу.

- Маса, большое дело, - сказал он по-японски, сильным голосом. - Очень большое. Помогать, хорошо?

Из кареты тощим задом вперед вылез какой-то человечек в мятом, запачканном сюртуке, развернулся и чуть не упал - так его качнуло.

Судя по горбоносой физиономии, холеной коже, изящным ручкам - из аристократов.

- Он... жить... дом, - сказал господин, нетерпеливо щелкая пальцами, потому что не сразу мог вспомнить нужные слова.

Значит, гость, понял Маса и вежливо поклонился незнакомцу. Тот икнул и снова пошатнулся. То ли больной, то ли пьяный - не поймешь.

Вошли в дом, причем господин ступал как-то боком, словно загораживая своего гостя от окон Грязного Человека.

Господин прошелся по коридору, немного подумал и показал:

- Там. Он жить там.

Маса хотел объяснить, что там жить нельзя, это кладовка. В ней чемоданы, мешок с рисом, банки с маринованной редькой и корнем имбиря, но господин слушать не стал.

- Сутеретти, сутеретти, - дважды повторил он непонятное слово. Потом, пробормотав "Тёруто!" (это слово Маса знал, оно значило "тикусё!"), принес из кабинета словарь и перевел. - Стеречь. Ты он стеречь. Понимать?

- Понимать, - кивнул Маса.

Так бы сразу и сказал. Схватил горбоносого за шиворот, затолкал в кладовку. Тот жалобно захныкал, обессиленно сел на пол.

- Вежливо, - строго приказал господин, снова воспользовавшись словарем. - Стеречь. Строго. Однако вежливо.

Вежливо, так вежливо. Маса принес из своей комнаты тюфяк, подушку, одеяло.

Сказал пленнику:

- Прошу вас устраиваться поудобнее.

Аристократ плаксиво попросил о чем-то господина по-английски. Маса узнал только знакомое слово "пуриидз".

Тяжело вздохнув, господин достал из кармана коробочку, где лежали крошечные бутылочки с какой-то жидкостью и шприц, вроде тех, какими прививают оспу. Отдал коробочку плаксе и запер дверь кладовки.

- Смотреть. Стеречь. Строго. Вежливо, - повторил он, зачем-то покачав направленным вверх указательным пальцем.

Повернулся, чуть не бегом выскочил из квартиры.

Сел в карету. Уехал.

* * *

Первую минуту Эраст Петрович по инерции еще думал о посаженном в кладовку свидетеле. На Масу можно положиться. Не отойдет от двери и никого не подпустит. Черт знает, что слуга обо всем этом думает. К сожалению, не объяснишь - слов не хватит.

Число бед, за которые предстояло держать ответ, у титулярного советника увеличивалось не по дням, а по часам. Мало ему было ночного вторжения в обитель японского правопорядка, мало гибели начальника полиции, теперь к этому прибавилось сокрытие постороннего лица на территории консульства без ведома начальства. О спрятанном князе говорить нельзя никому - ни Доронину, ни Сироте. Во всяком случае, пока.

Однако, если это самоуправство еще можно было как-то сохранить в тайне, то акция, которую титулярный советник намеревался предпринять далее, должна была неминуемо привести к громкому скандалу.

Странно, но Эраста Петровича сейчас это совершенно не волновало.

Покачиваясь на мягких подушках наемного фиакра, самого лучшего, какой только нашелся в каретном сарае фирмы "Арчибальд Гриффин" ("Отличные Лошади, а также Удобнейшие Экипажи на все случаи жизни с почасовой оплатой"), Фандорин был очень доволен собой. Идея, заставившая его покинуть коллег в разгар важнейшего совещания, пленила титулярного советника своей простотой и несомненной исполнимостью.

Забрать О-Юми у злодея, да и дело с концом. Не слушать ее, не дать опомниться. Просто посадить в карету и увезти.

Это будет честно и мужественно, по-русски.

С самого начала следовало это сделать, даже когда Булкокс еще не угодил в злодеи. Какое отношение к любви имеют политические заговоры? Никакого. Наверняка О-Юми ждала от любимого именно такого поступка. А он раскис, утратил волю, погряз в унынии и жалости к себе.

По-хорошему, надо было одеться торжественным образом - фрак, цилиндр, крахмальная рубашка, как того требовала важность события, но не хотелось терять ни единой минуты.

Карета пронеслась по булыжным мостовым Блаффа, лихо остановилась у владения номер 129. Кучер, сняв шляпу, распахнул дверцу, и вице-консул медленно сошел на землю. Пригладил волосы, подкрутил щеточкой усы, несколько поникшие от ночных приключений, оправил сюртук.

Ну, с Богом!

Войдя в калитку, поневоле остановился - вспомнил о булкоксовых псах. Но свирепых церберов видно не было. Вероятно, днем их сажали на цепь.

Твердым шагом Фандорин пересек лужайку. Что О-Юми? Верно, еще спит, она ведь ложится после восхода...

Дотронуться до бронзового звонка не успел, дверь распахнулась сама собой. На пороге стоял важный лакей в ливрее. Титулярный советник протянул визитную карточку с двуглавым орлом:

Consulat de l'Empire de la Russie