Чтение 25–й страницы книги ~Алмазная колесница (том 2)~

Зрение - первым,

Последним умирает

Осязание.

Голова с плеч

В сумерках, на исходе длинного дня Асагава наведался к тридцать седьмому пирсу. Причал был особенный, полицейский, для арестованных лодок. Там уже третью неделю стояла "Каппа-мару", большая рыбацкая шаланда, задержанная по подозрению в контрабанде. В последнее время вдоль залива повадились шастать джонки из Гонконга и Аомыня. Курсировали в нейтральных водах, ждали безлунной ночи, когда с берега подойдут быстроходные лодки и заберут ящики с вином, мешки с кофе, тюки табака, плетеные короба с опиумом. Братья Сакаи, чья шаланда, попались и теперь сидели в тюрьме, а их суденышку инспектор придумал полезное применение.

Осмотрел трюм. Сухой, просторный. Сразу видно, что рыбу тут давно не перевозили. Тесновато, конечно, и жестко, но ничего, не князь. Хотя нет, как раз князь, поневоле улыбнулся Асагава.

А придумал он вот что. Забрав у вице-консула важного свидетеля, посадить его в трюм "Каппа-мару", отогнать лодку подальше от берега, бросить якорь. Руль и парус забрать с собой, капстан запереть - чтоб князю с морфийного дурмана не взбрело в голову поднять якорь. Пусть покачается на волнах денек-другой. Не сбежит, и никто его не тронет. А на причал надо будет поставить караульного - мол, для присмотра за конфискованными плавучими средствами.

Сейчас, в непозднее время, около причала маячили люди, но перед рассветом здесь не будет ни души. Должно пройти гладко.

Убедившись, что с шаландой всё в порядке, инспектор отправился восвояси.

Минувшая ночь и последовавший за нею день были полны событий. У каждого человека в жизни обязательно есть момент, который является высшей точкой его существования. Очень часто ты не отдаешь себе в этом отчета, и лишь потом, оглядываясь назад, спохватываешься: вот ведь оно, то самое, ради чего я, должно быть, родился на свет. Но уж поздно, туда не вернешься и ничего не поправишь.

Асагава же знал, что переживает высший момент своей жизни именно сейчас, и был твердо намерен не разочаровать карму. Кто бы мог подумать, что сын и внук обыкновенного ёрики окажется в центре большой политики, будет держать в своих руках судьбу империи? Разве не от него зависит, куда повернет Япония, что за сила станет ею править?

Бахвалиться было не в характере инспектора, но нынче день и в самом деле был особенный, таким днем можно гордиться. Вот он и позволил себе немножко погордиться, ведь не вслух же.

Начальник Прибрежного участка Йокогамской туземной полиции жил на холме Ногэ, снимал номер в гостинице "Момоя". Заведение было из скромных, но опрятное, плата несущественная, стол выше всяких похвал (на первом этаже находилась отличная лапшевня), кроме того имелось и еще одно обстоятельство, немалого для холостого мужчины значения.

Это самое обстоятельство (оно было женского пола и звалось Эмико; ему-то или верней ей-то и принадлежала "Момоя") сразу же, самолично, принесло в комнату ужин.

Асагава, сменивший тесную европейскую одежду на тонкую юкату, сидел на подушке и блаженно смотрел, как хлопочет Эмико - посыпает горячую лапшу порошком из сушеных водорослей, наливает из кувшинчика подогретый сакэ. Коленкоровая папка с документами была спрятана под расстеленный тюфяк.

Она не ушла и после того, как инспектор, поблагодарив, принялся шумно всасывать обжигающую соба, то и дело подхватывая палочками из отдельной плошки свою любимую маринованную редьку. Судя по румянцу на щеках Эмико, по опущенному взгляду, было понятно, что она пребывает в любовном томлении. Хоть Асагава смертельно устал, да и до рассвета следовало хоть сколько-то поспать, обижать женщину было невежливо. Поэтому, закончив трапезу чашкой превосходного ячменного чая, он произнес фразу, которая имела для них обоих особенный смысл:

- Какая ты сегодня красивая.

Эмико вспыхнула, прикрыла лицо широким рукавом. Прошелестела:

- Ах, зачем вы такое говорите...

А сама уже развязывала шнурок, которым был закреплен пояс кимоно.

- Иди сюда, - протянул к ней руки инспектор.

- Нехорошо. Посетители ждут, - лепетала она глухим от страсти голосом и одну за другой тянула шпильки из волос.

От нетерпения даже не размотала до конца пояс. Высвободила одно плечо, другое, порывисто стянула кимоно через голову, самым неграциозным образом. Такой-то она ему больше всего и нравилась. Жаль, что сегодня любовь ему не в радость.

- Ждала всю прошлую ночь... - прошептала она, переползая на четвереньках на ложе.

Асагава покосился - не торчит ли из-под тощеватого футона папка - и лег первым.

Когда Эмико со стоном опустилась на него сверху, в позвоночник впился жесткий угол, и довольно ощутимо, но делать нечего, пришлось терпеть.

Но вот долг вежливости был исполнен и хозяйка упорхнула, Асагава, кряхтя, растер вмятину на спине и задул лампу. По неизменной с самого детства привычке лег на бок, положил под щеку ладонь и немедленно уснул.

Через бумажные перегородки доносились всевозможные звуки: в харчевне галдели клиенты, по лестнице скользили служанки, в соседнем номере храпел сосед, торговец рисом. Весь этот шум был обычным и спать не мешал, хотя сон у инспектора был чуткий. Когда с потолка на циновку упал таракан, Асагава сразу открыл глаза, и рука сама собой нырнула под деревянную подушку, где лежал револьвер. Во второй раз инспектор проснулся оттого, что задребезжала крышка на маленьком фарфоровом чайнике, который он всегда ставил рядом с изголовьем. Землетрясение, но совсем маленькое, сразу понял Асагава и опять уснул.

После третьего пробуждения заснуть уже не довелось.

В лапшевне творилось нечто из ряда вон выходящее. Кто-то орал истошным голосом, трещала мебель, а потом донесся пронзительный крик хозяйки:

- Асагава-сан!

Значит, нужно спуститься - по пустякам Эмико тревожить его не стала бы. Должно быть, снова буянят иностранные матросы, как в тот раз. В последнее время повадились шляться по туземным кварталам - там выпивка дешевле.

Инспектор со вздохом поднялся, натянул юкату. Револьвер брать не стал, незачем. Вместо огнестрельного оружия прихватил дзиттэ - железный штырь с двумя закорючками по бокам. В прежние времена таким отражали удар меча, но дзиттэ годился и чтоб отбить нож или просто стукнуть по башке. Этим орудием Асагава владел в совершенстве.

Папку в комнате оставлять не стал, сунул сзади за пояс.

К облегчению инспектора, буянили не иностранцы, а двое японцев. По виду обыкновенные тимпира, шантрапа самого мелкого пошиба. Не якудза, а так, крикуны. Но сильно пьяные и в кураже. Стол перевёрнут. Разбито несколько мисок. У старого корзинщика Лиги, который часто засиживается допоздна, расквашен нос. Других посетителей нет, видно, разбежались. Только в углу сидит какой-то рыбак с медно-бурой, прокопченной ветрами мордой. Этому хоть бы что, знай тянет палочками лапшу, по сторонам не смотрит.

- Это Асагава-доно, главный начальник полиции! Ну, теперь вы за все ответите! - крикнула Эмико, которой, кажется, тоже досталось - прическа съехала на сторону и рукав надорван.

Подействовало.

Один тимпира, с красной повязкой на голове, попятился к двери.

- Не подходи! Мы не местные! Уйдем - больше нас здесь не увидишь!

И выхватил из-за пазухи нож, чтоб полицейский не совался.

- Как "уйдем"? - взвизгнула Эмико. - А кто платить будет? Сколько посуды перебили! И стол пополам треснул!

Кинулась на обидчиков с кулаками, бесстрашная.

Но второй буян, с глубокими оспинами на лице, наотмашь врезал ей по уху, и бедняжка грохнулась на пол без чувств. Старый Яити, вжав голову в плечи, кинулся вон из харчевни.

Асагава и так не выпустил бы мерзавцев, но за Эмико решил проучить их как следует.

Первым делом подбежал к двери и загородил проход, чтоб не удрали.

Те двое переглянулись. Красный поднял нож на уровень плеча, рябой вытащил оружие посерьезней - короткий меч вакидзаси.

- А ну, разом! - крикнул он, и оба одновременно бросились на Асагаву.

Только где им было тягаться с мастером дзиттэ. Удар ножа он отбил попросту, локтем, а клинок меча зацепил крюком, рванул, и вакидзаси отлетел в дальний угол.

Не теряя ни единого мгновения, Асагава приложил красного железным концом по запястью, выбил нож. Рябой ретировался к стойке, уперся в нее спиной. Другой тимпира прижался к нему. Больше не шумели, руками не размахивали, рожи у обоих посерели от страха.

Асагава не спеша направился к ним, помахивая своим орудием.

- Прежде чем вы отправитесь в участок, я немного поучу вас, как нужно вести себя в приличных заведениях, - сказал он, свирепея от мысли, что выспаться так и не получилось.

Тем временем медномордый рыбак допил из миски остатки бульона, вытер рот рукавом. Наклонившись, поднял с пола вакидзаси, взвесил на ладони и вдруг, безо всякого замаха, метнул.

Клинок вошел в спину инспектора чуть выше коленкоровой папки.

Асагава обернулся, лицо его было сердитым и недоуменным. Покачнулся, с трудом удерживаясь на ногах.

Тогда тимпира в красной повязке молниеносным движением выхватил из-под одежды короткий прямой меч. Легко, будто отмахиваясь от мухи, дернул рукой слева направо, и голова инспектора соскочила с плеч, весело покатилась по полу.

Даже слетев с плеч,

Несколько секунд еще

Живет голова.

Фотокарточка жены

В слове "Булкокс", если писать его слоговой азбукой, получалось шесть букв: бу-ру-ко-ку-су. В кружочке, расположенном в центре таинственной схемы, значка было только два. Впрочем, это ничего не значило: японцы любят сокращать слишком длинные иностранные слова и фамилии, причем как раз до первых двух слогов. Стало быть, в кружке написано "бу-ру".

Доктор положил на стол еще с вечера приготовленную тетрадь - записи пятилетней давности, посвященные истории японских ниндзя. Секретная азбука клана профессиональных убийц была именно там, тщательно скопированная из одного старинного трактата.

Мирно сияла зеленая лампа, по углам кабинета густели уютные тени. Дом спал. Обе дочки, Бет и Кэт, уже помолились, легли спать. По давно заведенному обычаю, которым Твигс очень дорожил, перед сном пришли поцеловать отца - Бет в правую щеку, Кэт в левую.

Старшая превратилась в настоящую красавицу, вылитая покойница Дженни, подумал Твигс (эта мысль приходила к нему каждый вечер, когда он желал дочкам доброй ночи). Кэт пока была гадким утенком и, судя по широченному рту и длинному носу, красоткой не станет, но за нее он тревожился меньше, чем за старшую. Та молчунья, ей бы всё романы читать, а эта живая, веселая, молодым людям такие нравятся. Уже несколько раз повторялось одно и то же: появится у Бет какой-нибудь ухажер, а потом, глядишь, взял и переметнулся к младшей сестре - с ней проще и веселей.

Средневековые ниндзя для тайной переписки использовали не общепринятые иероглифы, а особую азбуку, так называемые "буквы синдай", очень древнее письмо, напоминающее следы, какие оставляет проползшая по мокрому песку змея.

Ну-ка, посмотрим, как этими каракулями пишется знак "бу".

Теперь "ру".

А что в кружке? Совсем другие значки. Первый похож на три змейки.

Второй - на целый клубок змей.

Погодите-ка, сэр! Обе эти закорючки в азбуке тоже есть. Первая - это слог "то", вторая - слог "ну" или просто "н".

Хм. Твигс озадаченно почесал переносицу. Какое еще тону! Причем здесь тону! Не складывается.

Видимо, записи в схеме не просто сделаны секретной азбукой ниндзя, но еще и дополнительно зашифрованы - одна буква обозначает другую. Что ж, так еще интересней.

Доктор плотоядно побарабанил пальцами по столу, предвкушая долгую и увлекательную работу. Отпил из стакана крепого чаю, потер ладони.

Вперед, сэр!

Из всех наслаждений, отпущенных человеку, самое изысканное - шевелить мозгами.

Итак, итак, итак.

Нам известно, что "бу" Суга обозначает буквой "то", а "ру" - буквой "ну". В других кружках эти значки тоже встречаются: первый - три раза, второй - один раз.

Идем дальше.

Он взял лупу, всмотрелся в кружок внимательней. Что это за малюсенькие черточки над тремя змейками? Грязь? Нет, это написано тушью. Похоже на нигори, знак озвончения, при помощи которого слог "ка" превращается в "га", "та" в "да", "са" в "дза". Всё правильно: "бу" - слог звонкий, обязательно должно быть нигори.

Твигс задумчиво срисовал кружок и в нем два значка.

Без шифровки это читалось бы так: "то" с озвончением (иначе говоря "до") плюс "ну" или "н".

Погодите, погодите...

Доктор взволнованно потер лысину, приподнялся на стуле. Но тут, в самый ключевой момент, тихонько заурчал прикрепленный над столом ночной звонок - собственноручное изобретение Ланселота Твигса: электрические провода были протянуты от дверного звонка в кабинет и спальню, чтобы поздние пациенты не будили девочек.

Раздосадованно он направился к двери, но не дошел - остановился в коридоре. Нельзя! Мистер Асагава строго-настрого предупреждал: никаких ночных визитеров, дверь никому не открывать.

- Доктор! Это вы? - донеслось из-за двери. - Доктор Твигс? Я увидел табличку на вашей двери!

- Ради Бога, помогите!

Взволнованный, чуть не плачущий мужской голос с японским акцентом.

- Я Джонатан Ямада, старший приказчик фирмы "Саймон, Эверс энд компани". Ради Господа нашего Иисуса, откройте!

- Да что случилось? - спросил Твигс, и не думая открывать.

- У моей жены начались роды!

- Но я не акушер. Вам нужен доктор Бакл, он живет на...

- Я знаю! Я и вез жену к мистеру Баклу! Но перевернулась коляска! Здесь, за углом! Доктор, умоляю! У нее рана на голове, кровь! Она умрет, доктор!

Раздалось сдавленное, глухое рыдание.

Если б что другое, Ланселот Твигс, наверное, не открыл бы, ибо был человеком слова. Но вспомнилась бедняжка Дженни, собственная беспомощность и безысходное отчаяние.

- Сейчас... Сейчас.

Он приоткрыл дверь, не снимая цепочки. Увидел пухлого японца в котелке и сюртуке, с трясущимся, залитым слезами лицом. Тот немедленно повалился на колени, воздел к доктору руки.

- Умоляю! Скорее!

Больше на улице никого не было.

- Знаете, я нездоров, - смущенно пробормотал Твигс. - На улице Хоммура-дори живет доктор Альберти, отличный хирург. Это всего десять минут отсюда...

- Пока я буду бежать туда, моя жена истечет кровью! Спасите!

- Ну что с вами будешь делать...

Слово, конечно, нужно держать, но есть ведь еще и врачебная клятва...

Со вздохом он снял цепочку. Приказчик Джонатан Ямада всхлипнул:

- Благодарю, благодарю! Позвольте поцеловать вашу руку!

- Глупости! Входите, я только переобуюсь и возьму инструменты. Подождите в прихожей, это одна минута.

Доктор быстро направился в кабинет - взять саквояж и прикрыть секретную схему. Или лучше захватить ее с собой? Нет, наверное, не стоит.

Приказчик то ли не расслышал, что ему следует дожидаться в прихожей, то ли плохо соображал от волнения - так и тащился за доктором, всё лепеча что-то о поцелуе и о руке.

На пороге кабинете воскликнул:

- По крайней мере позвольте пожать вашу благородную руку!

- Это ради Бога. - Твигс протянул ему ладонь, левой кистью взялся за створку двери. - Я должен на секунду уединиться...

Расчувствовавшийся Джонатан Ямада стиснул руку доктора что было мочи.

- Ой! - вскрикнул Твигс. - Больно!

Поднес руку к глазам. На нижней фаланге среднего пальца выступила капелька крови. Приказчик засуетился:

- Ради Бога простите! У меня перстень, старинный, родовой! Иногда проворачивается, великоват. Оцарапал? Оцарапал? Ах, ах! Мне нет прощения! Я перевяжу, я платком, он чистый!

- Не нужно, ерунда, - поморщился Твигс, зализывая ранку языком. - Так я сейчас. Обождите.

Прикрыл за собой дверь, подошел к столу и вдруг покачнулся - что-то потемнело в глазах. Схватился руками за край столешницы.

А приказчик, оказывается, не остался в коридоре, тоже влез в кабинет и теперь бесцеремонно шарил среди бумаг. Взял схему, поднес к глазам, кивнул.

Но Твигсу сейчас было не до странного поведения Джонатана Ямады, доктор чувствовал себя совсем нехорошо.

Он смотрел на фотопортрет Дженни, что стоял на тумбочке, помещенный в серебряную рамку, и не мог оторвать от карточки взгляда.

Подретушированная жена тоже смотрела на Ланселота, улыбалась ему доверчиво и ласково.

Всё меняется,

Но не лицо на старой

Фотокарточке.

Дон-дон

Эраст Петрович спал недолго, то и дело поглядывая на часы, а в половине четвертого тихонько встал. С полминуты смотрел на спящую О-Юми, испытывая чрезвычайно сильное чувство, которое было бы непросто выразить словами: никогда еще мир не казался ему таким хрупким и одновременно таким прочным; он мог рассыпаться стеклянными осколками от малейшего дуновения ветра, а мог и выдержать напор самого неистового урагана.

Сапоги титулярный советник надел в коридоре. Тронул за плечо Масу, который сидел на полу перед кладовкой, опустив подбородок на грудь. Тот сразу вскинулся.

- Иди спать, - шепотом сказал Фандорин. - Нэру. Теперь я покараулю.