Чтение 12–й страницы книги ~Скелет из пробирки~

Медицинские эксперименты проводились в большинстве концлагерей Германии. Опыты над обмороженными людьми, изучение порога их выживаемости, исследования свойств крови, проблема лечения бесплодия. Пожалуй, самым известным среди врачей-экспериментаторов был Йозеф Менгеле. Он занимался операциями без анестезии, переливанием крови, изучением реакций человека на различные стимулирующие вещества, искусственную перемену пола, удаление органов и конечностей. Еще его интересовали близнецы, то, как они переносят обширные полостные операции. "Парным" людям везло, их оперировали под наркозом, в отличие от других несчастных. Когда советские солдаты ворвались в Аушвиц, они не смогли сдержать слез при виде операционной, посреди которой стоял стол с хитроумной системой креплений.

Кстати, большинство этих, с позволения сказать, докторов получило на Нюрнбергском процессе различные сроки, семеро были казнены, но Менгеле удрал. Он скончался только в конце 70-х в Аргентине. Сколько людей погибло в результате бесчеловечных экспериментов, неизвестно, но принято считать, что речь идет о сотнях тысяч. Но самое ужасное состоит в том, что плодами этих научных работ мир пользуется до сих пор. Впервые о связи табака и рака легких заявили именно врачи фашистской Германии в своих работах, датированных серединой сороковых годов. Современная авиация и подводники используют защитные системы, основы которых были разработаны в немецких концлагерях. Женщины, идущие на искусственное оплодотворение, и не предполагают, что первыми, на ком пытались опробовать эту методику, были молодые польки из Освенцима. На результаты некоторых тех экспериментов опираются генетики и гематологи.

Врачи-убийцы осуждены, но их имена живут в науке - вот такой страшный, невероятный парадокс. Вряд ли кто из нас, покупая в аптеке лекарство, задумывается над тем, в результате каких экспериментов появились на свет таблетки.

Кирилл Боярский был одним из первых, кто ворвался в ревир <Ревир - больница в концлагере>. Ужас, который испытал молодой парень, сам медик, не описать словами. Немцы, понимая, что советские войска неотвратимо наступают, умертвили всех "больных" и уничтожили документы. Изуродованные трупы, у большинства из которых не имелось конечностей, а тела покрывали жуткие шрамы, не успели сжечь в крематории Фашисты бежали в последний момент, советские войска ворвались в Горнгольц буквально на багажниках автомобилей, увозивших мучителей тысяч ни в чем не повинных людей.

Когда тела бедных узников стали относить в крематорий, обнаружилось, что в ревире есть живое существо. В бачке, где валялись окровавленные простыни, на самом дне дрожала маленькая, худенькая, беловолосая и голубоглазая девушка, одетая в полосатую робу. На одной ее руке был выколот номер, правая нога изуродована раной, из которой сочилась кровь. Нашел несчастную Кирилл Боярский. От пережитого ужаса девушка потеряла голос и только мычала, отбиваясь от Кирилла Сколько бы ни объяснял Боярский, что не сделает ей зла, как ни пытался вытащить бедолагу из бака, ничего не получалось. Ее так и привезли в больницу вместе с грязным бельем.

Кирилл начал навещать девушку и вскоре узнал ее историю. Звали узницу Анна-Мария, ей было всего шестнадцать лет, которые она провела в глухой польской деревушке. Но примерно месяц назад ее схватили и отправили в Горнгольц. Сначала она работала уборщицей и чуть не сошла с ума, убирая ампутированные конечности и слушая дикие, нечеловеческие вопли, которые издавали обрубки, лишенные рук и ног. Но потом она поняла, что имеет очень авторитетного ангела-хранителя, потому что ее, Анну-Марию, не привязывают к операционному столу. Счастье длилось тридцать дней. Но потом девушке сделали операцию, и вновь ей повезло. Ногу просто разрезали, а не отняли полностью.

Ночью начался переполох. По отделению забегали врачи со шприцами. Анна-Мария не знала, что за лекарство в них было, но ничего хорошего от фашистов она не ждала.

А на границе города Горнгольц уже вовсю грохотали советские пушки, близилось освобождение. Ужасно умирать, зная, что спасение рядом. Анна-Мария, превозмогая боль, слезла с кровати и спряталась в бачке. В общей суматохе ее не заметили.

Кирилл не знал польского. После пережитого ужаса Анна-Мария заикалась, к тому же она позабыла почти все слова на родном языке. Как юноше и девушке удалось договориться - непонятно, но они полюбили друг друга. Кирилл женился на спасенной польке, она отбросила имя Анна, став просто Марией, уехала в СССР. Первое время, пока Маша осваивала русский язык, в ее речи был акцент, потом пропал и он. Из Анны-Марии получилась Мария Григорьевна Боярская - талантливый токсиколог.

Началась другая, счастливая жизнь. Кирилл защитил диссертацию, сначала кандидатскую, потом докторскую. Мария помогала ему в исследованиях. Супруги занимались изучением ядов, имели много патентов на мази и капли. В семье подрастали две девочки-погодки: Аня и Любаша, и долгое время все шло хорошо.

Анечка вышла замуж, родила дочку Алиночку. Люба никак не могла устроить личную жизнь. Вообще, несмотря на то, что их разделял всего год, дочки у Марии Григорьевны получились разными. Аня - серьезная, вдумчивая, училась на одни пятерки, легко поступила в медицинский институт, потом пошла в аспирантуру. Девушка самостоятельно выучила немецкий, он как-то словно влетел ей в голову. Любочка же оказалась легкомысленной троечницей и наотрез отказалась идти в медицину. Люба пошла в иняз. Языки давались ей так же легко, как и старшей сестре, в особенности немецкий.

- Мне кажется, - сказала она как-то матери, - что я владею немецким с детства, похоже, я его просто вспоминаю.

Мария Григорьевна перекрестилась рукой, на внутренней стороне которой виднелся номер, и сурово сказала:

- Слава богу, ни одного немца в нашем роду не было.

- Ну откуда ты знаешь, - усмехнулась Любочка.

- Мои родители поляки, - напомнила Мария Григорьевна.

- Польша и Германия рядом, - настаивала Люба, - может, и имелась у нас в роду немецкая кровь.

- Ты знаешь, где мы познакомились с папой, и понимаешь, что я не испытываю никакой радости, слыша от тебя подобные умозаключения, - отрезала Мария Григорьевна.

- Ой! - испугалась Люба. - Прости...

Мария Григорьевна только качала головой. В этом была вся Любаша: сначала ляпнет, потом соображает. Анечка другая - разумная, молчаливая, послушная.

Потом скончался Кирилл Боярский. Его смерть словно открыла неисчислимую череду несчастий. Через некоторое время в семью пришла новая трагедия.

Анечка с мужем, молодым, подающим большие надежды токсикологом, поехала на субботу и воскресенье на дачу. Маленькую Алину, болевшую ветрянкой, оставили дома. Мария Григорьевна очень любила своего зятя. Анечка и тут проявила разумность: выбрала в спутники жизни аспиранта своего отца, давно принятого в доме на правах родственника.

Жарко натопив печку, молодая пара выпила бутылку вина, заснула и.., не проснулась. Нашли их во вторник, когда страшно взволнованная столь долгим отсутствием детей Мария Григорьевна попросила соседа съездить на дачу и проверить, не случилось ли чего. Анечка и ее муж отравились дымом. Очевидно, они, практически никогда не имевшие дела с печкой, слишком рано закрыли вьюшку. Вполне вероятно, что кто-нибудь из супругов мог бы проснуться и поднять тревогу, но дело усугубила бутылка вина. Выпив "Арбатское", и Анечка, и Алексей спали без задних ног.

На похоронах почти помешавшаяся Мария Григорьевна твердила:

- Алиночка! Посадите ее около меня, не отпускайте Любаша, держи девочку.

Но страшный рок преследовал семью. Не успела Любаша выйти замуж за очень симпатичного парня по имени Игорь, как он скончался от простой случайности. Решили сделать шашлык, собрали гостей. Игорь начал нанизывать мясо на шампур и поранил руку. Моментально обработали рану антисептиком.

- Ерунда, - отмахнулся парень, - заживет как на собаке.

Но уже вечером с температурой сорок его отправили в больницу. И здесь опять все было против Любочки. Происшествие случилось на даче, в страшную жару. Игоря поместили в крохотную больничку, до Москвы было далеко. Но квалификация врачей в районной больничке оставляла желать лучшего, они пользовались примитивными лекарствами, суперсовременных антибиотиков в клинике не водилось.

Мария Григорьевна мигом оценила ситуацию и поспешила в столицу. Но когда она с двумя московскими профессорами и сумкой, набитой медикаментами, явилась в больничку, тело зятя уже отправили в морг, а Любочка, заламывая руки, бегала по стертому от частого мытья старому линолеуму.

Больше Люба замуж выходить не хотела. Она решительно говорила:

- Нет. Надо мной висит проклятие. Наверное, Анечка на том свете не хочет, чтобы в нашем доме появился мужчина. Боится, как он станет относиться к Алине.

Мария Григорьевна очень переживала, пыталась вразумить дочь, но та не слушала мать.

Впрочем, Люба отмахивалась и от других советов Марии Григорьевны. Она открыла секс-шоп. Вернее, сначала небольшую палатку. Мать страшно переживала, что дочь занялась таким неприличным делом. Боялась, как бы Алина не узнала, чем торгует тетка. И еще Мария Григорьевна мигом краснела, когда слышала вопрос: "Что делает ваша дочь?"

Старушка туманно отвечала:

- Бизнесом владеет, только не спрашивайте о деталях, я их не знаю. Крутится, как и все.

Но и в коммерческих делах Любе не везло. Она, понадеявшись на удачу, расширила свою торговую точку и прогорела.

- Вы не поверите, как мне было ее жаль, - качала головой Инга, - и Марию Григорьевну тоже. Словно рок над ними висит.

- Нет, не поверю, - я решительно прервала Горскую. Инга осеклась:

- Почему?

- Потому что вы дали Любе денег в долг, а потом заставили ее переписать на себя магазин! Горская покачала головой.

- Кто наплел вам эти глупости?

- А что, не так?

- Нет, конечно, - завела было Инга, но тут же спохватилась:

- Вы не журналистка!

- Почти угадали.

- Зачем вы явились сюда?

- Я расследую убийство Любы Боярской.

- Люба умерла своей смертью, - сердито возразила Инга.

- Ее убили, - спокойно парировала я.

- Ну что можно было получить в результате ее убийства? У Любы в кармане сидела вошь на аркане, - напряглась Инга. - И вообще. Вы кто?

Я мило улыбнулась.

- Разрешите представиться: частный детектив Виола Тараканова, а вот имя своего клиента не назову, эта информация конфиденциальная. Насчет же того, что у Любы ничего не было... А магазин? Между прочим, получили его вы, воспользовались, так сказать, чужой грядкой, теперь собираете урожай.

- Вы.., вы.., вы намекаете... Я поморщилась.

- Какие уж тут намеки! Сначала вы опутываете Любу долгами, а затем прибираете к рукам предприятие.

- С ума сошла! - заорала Инга, вскакивая с места. - Все было не так!

- А как?

- Вот еще, стану я перед вами оправдываться.

- Не надо.

- Нет уж, послушайте.

Я подавила смешок: во многих людях живет трехлетний ребенок, толкающий их говорить "нет" на любые чужие предложения.

- Все на самом деле обстояло по-другому, - чуть успокоилась Инга. - Мы ведь дружили со студенческой скамьи много лет.

- Это еще не гарантия хороших отношений, - возразила я.

Глава 14

- Может, ты и права, - отбросила в запале церемонное "вы" Инга, - только не в нашем случае. Когда Люба затеяла историю с магазином, еще с тем, с первым, маленькой палаткой, я как раз осталась без работы.

Фирма, в которой Инга работала переводчиком, накрылась медным тазом, сотрудников выставили на улицу. Это только кажется, что найти службу классному специалисту легко. Вовсе даже нет. Одни места, куда Ингу брали с распростертыми объятиями, не устраивали ее из-за маленькой зарплаты, другие пугали двенадцатичасовым рабочим днем, в третьих попросту не было ставок, а становиться внештатным сотрудником не хотелось. Инга осела дома, и тут появилась Люба со своими безумными идеями. Сама Инга ни за что бы не пустилась в идиотскую авантюру, но неожиданно ее муж Юра встал на сторону Любы.

- Давай, рискни, - уговаривал он жену, - возьми деньги, ну те, что нам за гараж заплатили, и попробуй. И Инга согласилась.

- Наш магазинчик изначально был оформлен на двоих, - объясняла она сейчас, - мы вложили в него одинаковые суммы.

Сначала дело быстро стало приносить доход. Люба воспряла духом и подбила Ингу на расширение.

- Лишних денег у нас не имелось, - прояснила ситуацию Горская, - вообще говоря, следовало подождать, подкопить средств, но Любаше, как капризному ребенку, хотелось всего и сразу, поэтому она предложила такой вариант.

У Инги и Юры была доставшаяся в наследство плохонькая однокомнатная квартира в убогом месте, да еще на первом этаже. Сдать такую жилплощадь практически невозможно.

- Вы продаете халупу и вкладываете средства, - тараторила Любочка, - а когда пойдет прибыль, я верну вам половину денег. Пойдет?

Горские согласились. Им тоже в то время показалось, что проект замечательный.

Но бог торговли отвернул свой взор от секс-шопа. Отчего-то покупатели, бегом спешившие в ларек, не появлялись в просторном торговом зале. Оборот упал практически до нуля, нечем было даже платить за электричество. Из экономии уволили продавцов и сами встали к прилавкам, бухгалтерию отдали в руки Юры, но все равно крах ожидал предприятие со дня на день.

Потом заплаканная Люба принесла документы.

- Вот, - сказала она Инге, - я переписала все на тебя.

- Зачем? - изумилась Горская.

- Хоть так верну вам часть затрат, - пояснила Люба.

- Вот глупость придумала! - рассердилась Инга. Но дело было сделано, магазин перешел в ее единоличное пользование.

Правда, через некоторое время Любаша повеселела, начала вести разговоры о том, что у нее скоро появятся деньги.

- Где же ты их возьмешь? - поинтересовалась практичная Инга.

- Секрет, - радовалась Любочка, - большой такой секрет от маленькой компании.

Но, видно, что-то сорвалось. Люба стала нервной, дергалась от каждого телефонного звонка. Затем заболела и умерла.

- И вот ведь какая штука, - грустно говорила Инга, - не прошло и недели после похорон, как в "Твои грезы" толпами пошли покупатели. Народ просто сметал с прилавков товар. Ей-богу, поверишь в судьбу, карму и прочую чепуху. Любане богатство в руки не давалось. Стоило бедняге умереть, как заклятие исчезло. А я пожинаю сейчас плоды того дерева, которое мы сажали вместе...

И тут в моей сумочке запиликал мобильный.

- Да! - нервно выкрикнула я.

- Уже прочитала небось? - поинтересовался Федор.

- Что?

- "Сплетник". Не расстраивайся, выкручиваемся как можем, - затараторил пиаршик, - надеюсь, сейчас волна уляжется. Ты только попроси своего мента больше не ставить нас в кретинское положение...

В ухо понеслись гудки. Ладно, с этим разберемся чуть позже.

- Скажите, Инга, есть ли, кроме вас, на свете человек, который желал бы Любе смерти?

- Что значит "кроме вас"? - возмутилась женщина. - Между прочим...

Я схватила ее за плечо.

- Не знаю почему, но я верю вам. Люба ушла на тот свет без вашей помощи.

- Спасибо, - ехидно улыбнулась Инга, - очень тронута столь быстрой и радикальной переменой в ваших взглядах.

Но мне было не до ее ерничания.

- Только что вы сказали, что считали Любашу своей сестрой.

- Да, это так, - кивнула Инга.

- Неужели не хотите, чтобы убийца был наказан!

- Поймите, - усталым голосом откликнулась Горская, - Любаня никому не причинила зла. Милый, слегка взбалмошный человечек Она и этой оздоровительной системой, сгубившей ее, увлеклась вполне искренне. Люба была большим ребенком. Видит яркую игрушку - хватает, не дают - начинает топать ногами и валиться на пол в истерике. Чуть подержит в руках и бросит - надоело, подавай новую. Но в ней абсолютно отсутствовали сволочизм и вредность. Любочка легко давала в долг, не подличала, не уводила чужих мужей. Никаких постыдных тайн в ее биографии не существовало. За что ее было убивать?

Я пожала плечами.

- И тем не менее я сердцем чувствую: смерть Боярской не случайна. Кстати, вот странность: скончалась Вика Виноградова.

- Это кто такая? - изумилась Инга.

- Вы не знаете? Подруга Любы, похоже, близкая.

- Такой не было. Впрочем... Инга на секунду задумалась.

- Да, припоминаю, Вика... Понимаете, я ведь уже говорила, что Любочка была излишне увлекающейся натурой. В последний год она открыла для себя Интернет. Лично мне представляется очень глупым сидеть одной, в душной комнате и общаться незнамо с кем посредством гибрида телевизора с пишущей машинкой. По мне, так лучше в кино сходить или в театр. Но Любаня пребывала в восторге. Все время рассказывала о людях с дикими кличками, вываливая на меня совершенно неинтересную информацию. Некая Дыня поступает в аспирантуру, у Джун заболел хомяк, а Комок подцепил на отдыхе гонорею Вы когда-нибудь слышали что-нибудь более идиотское? Да, сейчас припоминаю, Вика из этих. Причем, похоже, из более-менее нормальных, во всяком случае, она обреталась в Интернете под своим именем. Вроде она переводчица! Да, точно, теперь я окончательно вспомнила! Я приходила к Любаше на Восьмое марта, Мария Григорьевна стала в очередной раз упрекать дочь, что та занялась бизнесом, да еще таким стыдным, и бросила фразу:

- Вокруг тебя полно замечательных друзей. Вот Вика, твоя новая подружка из Интернета, тоже переводчица, а получила приглашение съездить в Лондон, поработать.

Я заинтересовалась и спросила:

- Вы знаете эту Вику?

- Нет, - ответила Мария Григорьевна, - никогда в глаза ее не видела, но Люба очень часто о ней рассказывала, похоже, Вика приятный человек.

Я молча смотрела в пол. Да, получается, что Вика была в последнее время более близка Любе, чем Инга. Ведь ей, а не Горской адресовалось письмо, в котором Люба писала: "Меня убивают, только не понимаю как".

- У Любочки не было не то что врагов, - бубнила Инга, - даже недоброжелателей. Хотя.., подожди, есть одна особа.., но это просто невозможно!

- Кто? - накинулась я на Ингу. - Говорите скорей.

- Мать Игоря, свекровь Любы, - пояснила Горская. - Она на его похоронах такой скандал устроила. Ткнула пальцем в невестку и как заорет: "Ты его убила, ты!" Стала кидаться на вдову. Еле-еле оттащили.

- Ну, похороны - дело нервное, - протянула я, - возможно, потом жалела, что скандал устроила.

- А вот и нет, - возразила Инга. - Она после всего пару раз звонила Любе, говорила гадости. В середине мая я встретила ее в магазине, подошла, поздоровалась и спросила:

"Вы знаете, что Любочка умерла?"

В глазах пожилой женщины мелькнула радость, и она заявила:

"Так и должно было случиться. Бог все видит и ничего не прощает! Надеюсь, она попала прямиком в ад".

- У вас есть ее координаты?

Инга открыла стол, вытащила записную книжку.

- Пишите. Фаина Семеновна Чижик. Фамилия у нее такая дурацкая. Собственно говоря, Люба ей всегда не нравилась, но открытую форму война приняла, когда Любаша отказалась менять свою фамилию на Чижик. Ну не хотелось ей, чтобы люди потешались. Фаина Семеновна дико обозлилась, она-то считает, что фамилия уникальна. В общем, бред, нормальному человеку в голову не придет конфликтовать по такому поводу.

Я встала.

- Спасибо. Да, еще последний вопрос: среди ваших знакомых нет ли тетки по имени Анна Петровна?

- Вроде нет, - ответила Инга.

- Если вспомните, позвоните мне, - попросила я и ушла. Добежав до метро, я первым делом купила газету "Сплетник" и стала перелистывать страницы. Что же тут вывело Федора из себя? Нужная информация нашлась в конце. В середине полосы красовалось цветное, яркое фото. Женщина с оскаленными зубами, одетая в белую прозрачную блузку, из-под которой вульгарно просвечивает черный лифчик, стоит около кажущегося огромным Олега. Фотограф выбрал немного странный ракурс. Я выглядела тщедушной, коротконогой и скрюченной Куприн, напротив, смотрелся угрожающе. На его лице застыла мрачная, даже угрюмая гримаса, а мою физиомордию украшала заискивающая улыбочка второгодницы, в очередной раз получившей кол по чтению.

Внизу краснела набранная афишным шрифтом подпись:

"Скандал недели. Майор Олег Куприн заявляет нашему корреспонденту: "Я арестовывал в свое время Арину Виолову".

В целом картина сильно смахивала на агитплакаты тридцатых годов. Рисовали художники в то время этакие настенные украшения с угрожающими названиями: "Сотрудник НКВД давит гадину" или "Чекисты ночами не спят, от предателей нас избавить хотят". Как-то раз мне, мывшей в 80-х полы в одном столичном НИИ, попался в самом дальнем углу местной библиотеки тоненький песенник, выпущенный в 1938 году. Я заинтересовалась и перелистала пожелтевшие странички. Открывалась книжонка "Гимном НКВД". Были в нем потрясающие строки:

Шпион, троцкист, оппортунист на правый бок склоняется,

Но перед ним стоит чекист, он с ними расправляется.

Врага отправит на курорт в холодный, зимний край,

А кой-кого, а кой-кого отправит прямо в рай.

Жаль, в памяти не сохранилось имя автора опуса. Вполне вероятно, что он, если еще жив, радеет сейчас за демократию.

Сопя от негодования, я принялась читать текст, сопровождавший снимок. "Майор Олег Куприн приоткрыл завесу над тайнами писательницы Арины Виоловой. Оказывается, милая женщина, трогательно краснеющая при виде направленного на нее объектива, не так уж и наивна. Майор отказался дать комментарии по этому поводу, но мы обещаем вам, что обязательно соединимся с писательницей и зададим ей вопросы:

"Арина, вы убили любовника? Украли кошелек? А может, торговали наркотиками?" И еще, нашего корреспондента терзают смутные подозрения: если, как утверждают в пресс-службе издательства "Марко", Виолова лишь недавно прибыла из Африки, то как же она успела побывать за колючей проволокой? Может, "Африка" - это просто поэтическое название места, адрес которого выглядит как-нибудь так: ИТК № 1247/3? Или сизо № 2? И уж простите, милые читатели, но хмурому майору Куприну я верю больше, чем улыбчивым обманщикам из рекламной службы "Марко".

Я села на скамейку и попыталась справиться с подступающей злобой. Интересно, какой тираж у этого пасквильного листка? Одна радость: на снимке я запечатлена в таком виде, что и отец родной не узнает...

Не успела в голове оформиться последняя мысль, как напротив лавки остановилась стайка подростков и уставилась на меня широко раскрытыми глазами. Я было подумала, что случайно потерла глаза и теперь сижу, украшенная размазанной тушью. Потянулась к сумочке, но зеркальце достать не успела, потому что одна из тинейджерок, худенькая девочка в рваных джинсах, неожиданно воскликнула:

- Ой! Вы ведь эта писательница! Арина Виолова!

- Как вы узнали? - пробормотала я, вжимаясь в твердую спинку.

- Так тут ваша фотка, - потрясла газетой "Сплетник" другая девица, лицо которой напоминало по окраске абстрактное полотно: сине-красно-зелено-желто-белое.

- Да? - удивилась я. - Вроде я на себя там не похожа.

- Это вы зря, - "успокоила" меня девочка в джинсах. - Мы сразу сообразили, кого видим. А за что вы сидели?

- Э.., э.., не могу сказать.

- Ну, пожалуйста, дико интересно!

- Ну.., это не правда! Никогда не имела дела с правоохранительными органами, то есть хочу сказать, никогда не находилась под следствием.

- Пошли, Ксюха, - со вздохом потянула подругу за рукав размалеванная девочка, - разве ж она правду расскажет!