Чтение 26–й страницы книги ~Любимые забавы папы Карло~

- Есть немного, - согласилась Нина и очень тихо поинтересовалась:

- А Миша-то тебе зачем?

День сегодня выдался жаркий, я очень устала и практически ничего не ела, да еще к вечеру город окутала не долгожданная прохлада, а липкая духота.

Воздух сгустился до такой степени, что его можно раздвигать руками. Еще я очень обиделась на Олега, обалдела от путешествия на общественном транспорте и сильно перенервничала, сообразив, что имею дело с умалишенной женщиной. Поэтому неудивительно, что на вопрос Нины я совершенно автоматически ответила:

- Он негодяй, обокравший мою подругу. Впрочем, я не собираюсь подавать заявление в милицию.

Пусть просто вернет ожерелье!

Нина потерла лоб ладонью, протяжно вздохнула и предложила:

- Пошли ко мне, там и побалакаем.

* * *

Мы переместились в соседнюю квартиру, которая, в отличие от просторных хором Анны Сергеевны, оказалась однокомнатной, тесно заставленной мебелью. В помещении, служащем жильцам и спальней, и гостиной, и детской, и кабинетом одновременно, буквально некуда было ступить.

- Видишь, как живем? - невесело вздохнула Нина. - Четверо нас тут - я, дочь, зять и внучка.

Ну просто ум за разум заходит. Это сейчас никого нет, отпуск у детей, они на Волгу поехали, в дом отдыха. Меня, правда, с собой звали, только я отказалась. Пусть уж своей семьей побудут, без бабки.

Зять у меня золото, а не мужик, таких и не найти, любит тещу, словно мать родную. Только я хорошо понимаю, мужу с женой охота иногда вдвоем остаться, а у нас как устроиться? Ночью они на тахте, я на раскладном кресле, Олечка в кроватке. Один кто повернется, остальные мигом просыпаются. Хотела в кухню перетащить свою лежанку, да она там не встанет, а в коридоре у нас гардероб. Собственно говоря, из-за этого я и решилась Нюшу опекать.

А еще виноватой себя чувствую. Мишу-то я Васе привела! Ладно, по порядку все расскажу, пошли на кухню, чайку глотнем. Эх, похоже, я страшное дело сделала, но ведь хотела как лучше, ну кто ж знал, что так выйдет? Владимир Семенович, как мне тогда казалось, очень уж жестоко поступил. Вера так убивалась! Он на работу уйдет, она в слезах на кровать валится, при нем-то боялась, муж жене горевать запретил. Ну и решили мы их поменять...

Знакомые имена заставили насторожиться.

- Кто такие Владимир Семенович и Вера? - быстро перебила я Нину.

- А хозяева мои, Поповы, - пояснила женщина, - домработницей я у них долго прослужила, потом Вера велела: "Учись на медсестру, неужели хочешь всю жизнь с тряпкой по людям бегать? Приобретай профессию".

Я вцепилась пальцами в стол.

- Нина, простите, не знаю вашего отчества...

- Михайловна, только я к нему не приучена, - ответила хозяйка.

- Очень прошу вас, объясните все по порядку!

Нина заправила за ухо прядь волос.

- Чего уж теперь! Давно все покойники. Мишу и впрямь отыскать надо. Начудил выше крыши, наломал дров. Кашу мы с Верой заварили вместе, а разгребать придется мне одной. Может, еще тот и жив... И не знаю, что с ним... Ладно, попытаюсь спокойно растолковать.

Ниночка Резникова жила в подмосковной деревне сиротой. Родители ее допились до смерти, от них в наследство ей достался дом, хороший пятистенок, сарай споровой и куры. Правда, хозяйство было запущенным, а буренка больной, но Нина работы не боялась. Она служила дояркой, была на хорошем счету и являлась любимицей не только председателя колхоза, но и, что намного важнее, его жены. Нина не пила, не курила, по мужикам не шлялась, к пяти утра исправно прибегала на ферму, и председательша помогала старательной девушке, приказывала мужу поощрять лучшую работницу, выписывать ей премии. Ниночка встала на ноги, а в благодарность успевала за длинный летний день обработать два огорода: свой и председателя. Только не надо думать, что Нина отрабатывала барщину. Нет, ей, с одной стороны, было в радость помочь пожилым, явно любившим ее людям, с другой, председательша чем могла содействовала Нине. В частности, она предложила ей:

- Пусти к себе дачников, дом-то большой. Тут меня начальство из области попросило людей в хорошее место поселить. Они семейные, с детьми, хотят малышей на свежий воздух вывезти.

Вообще-то, лишний заработок по советским временам не одобрялся. Но почти все жители подмосковных деревень открывали двери своих избушек на июнь, июль и август для замученных столичным шумом и грязью горожан. Съемщиков просили: станет кто с расспросами приставать, скажите, что вы родня, денег за постой не платите. Многие москвичи привыкали к своим деревенским "родственникам", жили у них годами, а потом начинали заботиться о хозяевах, когда те становились стариками.

Порой дачники хоронили пенсионеров, устраивали им поминки, а потом с изумлением узнавали: богом данная бабка переписала на них избу.

Ниночке очень повезло. Судьба столкнула ее с Поповыми. Правда, сам хозяин, Владимир Семенович, оказался неразговорчивым и даже хмурым, но он появлялся лишь по воскресеньям, а Вера, его жена, была просто замечательной: веселая, бойкая, умеющая вкусно готовить и великолепно шить. Уложив детей спать. Вера брала кусок дешевого ситца самой простой расцветки и за вечер шила Ниночке такую юбку, что товарки на ферме немели от зависти.

В сентябре Вера уехала в город, а Нина осталась зимовать в деревне. Мороз в тот год ударил рано, снег лег на землю в середине октября, а к концу ноября сугробы намело почти до крыши. А еще постоянно отрубалось электричество, и Нина сидела при керосиновой лампе, в сотый раз читая старую подшивку журнала "Крестьянка". Если вы думаете, что в Подмосковье коренные жители черпают из реки молоко и закусывают кисельными берегами, то жестоко ошибаетесь. Даже сейчас, в XXI веке, стоит отъехать от столичной Кольцевой магистрали несколько километров, как вы наткнетесь на село, в котором нет ни водопровода, ни газа, ни канализации, а свет горит лишь в хорошую погоду, когда на дворе ни ветра, ни дождя, ни снега.

В конце декабря к Нине внезапно приехала Вера, ввалилась в избу и спросила:

- Тоска заела?

- Скучно без вас, - призналась Нина.

- Значит, так, - решительно заявила Вера, - мне нужна помощница по хозяйству. Пойдешь? Зиму станем в городе жить, на лето к тебе перебираться.

Оплата хорошая, за еду и жилье вычитать не стану.

- Кто ж меня отпустит? - пригорюнилась Нина. - Сама небось знаешь, из колхоза непросто вырваться.

- Так ты согласна? - уточнила Вера.

- Конечно!

- Тогда собирайся, - велела Попова, - с председателем мы уже договорились!

Нина радостно бросилась к шкафу. Вот так она и оказалась москвичкой, стала домработницей. Ходила на рынок, убирала квартиру, готовила немудреные блюда, изредка приглядывала за ребятами. Но после тяжелой деревенской работы эта служба казалась ей слаще меда, теперь у Нины появилось свободное время. Вера была ей скорей подругой, чем хозяйкой, всегда отпускала погулять в город с наказом:

- Сегодня идешь в Третьяковскую галерею, вот адрес. Потом вернешься и опишешь, что видела.

А еще Вера заставляла Нину читать, библиотека у Поповых была огромная, и хозяйка приказывала:

- Бери "Анну Каренину" и ступай к себе. Сегодня задаю тебе тридцать страниц, перескажешь их мне близко к тексту.

Поначалу Нине было очень скучно продираться сквозь текст, но потом она привыкла и полюбила книги. Единственной каплей дегтя в бочке меда был Попов.

Хозяина Нина боялась, но Владимир, слава богу, целыми днями пропадал на работе. Никаких неприятностей он прислуге не доставлял, был корректен, всегда обращался к поломойке на "вы", но у Нины все равно каждый раз при виде Попова сердце проваливалось в пятки. Однако в целом жизнь была счастливой, сытой, даже изобильной. А потом вдруг случился ужас.

Глава 25

Нине в тот страшный день Вера дала выходной.

Домработница получила зарплату и решила пойти по магазинам, поискать себе кое-какие обновки. В Москве в те годы найти нижнее белье, платье, туфли было огромной проблемой, и Нина вернулась назад около десяти вечера.

Дверь ей открыл милиционер.

- Ты кто? - бесцеремонно спросил он.

- Нина, - растерялась домработница.

- А, входи, - приказал парень.

Спустя некоторое время на голову Нины упал ком сведений, тяжелых, как скала. Аня убита, а Вера попала в больницу, и Ниночка должна крепко держать язык за зубами. Растерявшаяся домработница утроила старания, она и раньше-то чисто убирала, а теперь гонялась за каждой пылинкой, опасаясь невесть чего. Потом Юру увезли в неизвестном направлении, Вера вышла из клиники быстро, буквально через неделю после того, как забрали старшего сына. Взглянув на хозяйку, Нина едва не разрыдалась в голос. По коридору брела серая тень, старая тетка с потухшим взором и сгорбленной спиной. Ничего от веселой, всегда нарядной Верочки в ней не было.

Два месяца Попова молча шарахалась по комнатам. Нина по вечерам старательно молилась. "Отче наш" и "Богородица, дева, радуйся" она не знала, поэтому шептала придуманную самой молитву:

- Боженька, милый, пусть Верушка очнется и заплачет.

Нина очень хорошо знала, если баба от горя окаменела и молчит, жди беды. Коли воет и рвет на себе волосы, то скоро заулыбается. Поэтому домработница очень обрадовалась, увидев однажды, как по щекам хозяйки катятся слезы.

Нина бросилась к Вере:

- Родная!

Хозяйка прижалась к домработнице и разрыдалась в голос.

- Ну, ну, - гладила ее по спине Нина, - отпустило, слава богу, теперь выздоровеешь!

Вера проплакала день. Перед приходом мужа она умылась, напудрила лицо и с невозмутимым видом села ужинать. Впрочем, точно так же она повела себя и завтра, и через неделю, и спустя месяц. О Юре и Ане она никогда не заговаривала, зато часто сокрушалась по поводу Миши и Пети. Сначала Нина согласилась с обожаемой хозяйкой. Мальчики и впрямь получились непростые. Петя ни секунды не сидел на месте, постоянно шумел, требовал неусыпного внимания и постоянной заботы. Он ухитрялся забираться в самые невероятные места и хватать все, что плохо лежит. К вечеру обалдевшей Нине казалось, будто у ребенка десять цепких ручонок со ста егозливыми пальцами. А еще Петя не спал ни днем, ни ночью, как-то раз он ухитрился стащить со стола бутерброд, который Нина приготовила для себя.

- Просто наказанье, - вскрикивала Вера, - ну за что это мне!

Миша тоже вызывал недовольство матери. Но другим, полярным поведением. Малыш оказался на редкость апатичным и отставал в физическом развитии, поздно заговорил. Вернее, он отделывался от пристающих к нему людей некими возгласами. Если мать спрашивала: "Миша, хочешь обедать?" - то чаще всего в ответ слышала:

- М-м-м.

- Да или нет? - сердилась Вера.

- М-м-м.

- Скажи нормально, - требовала мать.

- Ага, - шептал Миша.

- "Ага" - это непонятно!

И тут Миша вообще замыкался. Стоило ему понять, что мама впадает в гнев, как у него мигом отрубалась речь. Став старше, Миша приобрел привычку сидеть один в полутемной комнате, свет зажигать он не разрешал. Петя рыдал, оставшись без ночника. Миша мычал, Петр болтал без умолку.

Мишенька не играл, предпочитая тупо стоять около машинок, Петя устраивал гонки, гоняя по квартире на веревочке самосвалы и грузовики. Если бы мальчиков перемешать, потом снова слепить, то, вполне вероятно, на свет явилось бы два вполне нормальных пацаненка.

Одно время Нина сильно жалела Веру, и было за что. Дети у ее хозяйки получились неудачными, самым симпатичным, умным, развитым был Юра.

Только вон что он учудил. А потом пришла весть, что Юра умер от дифтерита. Господь сам наказал малыша за убийство сестры.

Потом у Нины начали раскрываться глаза, и она вдруг ясно поняла: Вера не любит мальчиков. Мать корежит при виде сыновей, она орет на них, срывает на малышах злобу, раздает им исподтишка подзатыльники. Причем стоит на пороге появиться мужу, как жена моментально делается заботливой и ласковой мамашей. Она обманывала супруга. Владимир велел Вере заниматься с детьми по особым книгам.

Два часа в день следовало посвящать Мише, два Пете. Мать уходила в так называемую "школьную" комнату и запирала дверь. Нина, полагавшая, что хозяйка то ли читает ребенку книгу, то ли лепит с ним из пластилина, никогда не совалась в помещение, но один раз оттуда донесся такой отчаянный детский крик, что Нина опрометью бросилась к двери, распахнула ее и увидела Петю, крепко-накрепко привязанного к высокому стулу, на столике перед ним лежала помятая, изорванная книга и длинный, скомканный кусок пластыря. Нина посмотрела на личико красного от плача малыша, перевела взгляд на мирно спящую на диване Веру.., и тут домработницу осенило. Ничем ее хозяйка с детьми не занимается. Просто сажает их в стульчик и укладывается на диван. Миша в силу характера спокойно сидит, уставившись на книжку, а Петю приходится привязывать и заклеивать ему рот, чтобы егозливый мальчишка не орал благим матом.

Нина схватила Петю и прижала к себе.

- Эй, - спросила, садясь на диване, Вера, - с какой стати ты сюда вошла?

- Петечка очень кричал, - ответила Нина.

- Вот ведь горе, - зевнула Вера, - просто унесло меня, на секунду глаза закрыла.

Нина взяла в руки пластырь.

- Можно это выбросить?

Вера посмотрела на смятый комок липкой ленты, перевела взгляд на Нину и зарыдала в голос.

Домработница бросилась к хозяйке.

- Что ты знаешь?! - стонала Вера. - Что?!.

Из ее рта полились бессвязные речи. Честно говоря, Нина плохо поняла, о чем толкует хозяйка, та походила на безумную. Единственное, что Нина усвоила, было ужасно. Оказывается, Вера вовсе не хотела рожать столько детей. Беременности проходили тяжело, роды были кошмарными, грудное вскармливание тягостным. С радостью Верочка родила только первенца, Юру, больше иметь наследников она не желала, но супруг заставил ее заводить еще детей, которые становились нелюбимыми прямо в утробе. Светом в окошке был лишь Юрочка, но его у нее отобрали, спрятали в больнице. Вере надо воспитывать этих уродов, которых просто убить хочется. Не может она полюбить ни Мишу, ни Петю, они отвратительные дети, а Владимир плохой муж. Вера точно знает, что Юра жив, он не умер, нет, он жив, жив.., никакого дифтерита не было.

Нина, как могла, пыталась утешить хозяйку, но ту словно с цепи сорвало. Хорошо хоть в тот день Владимир укатил в командировку в Минск и женщины были одни.

Остаток дня и ночь Вера с Ниной пытались понять, что же делать.

- Все темно, - в конце концов воскликнула хозяйка, - никаких светлых перспектив. Одна радость, муж пока о наследниках не заговаривает. Юрочка, мальчик, любимый, единственный! Господи, скажи мне кто-нибудь, пусть Мишка с Петькой умрут, а ты Юрочку назад получишь, ни секунды бы не колебалась!!!

Нина отшатнулась от Веры, уж очень страстно хозяйка выкрикнула последнюю фразу. Но потом домработница вдруг тихо вымолвила:

- А давай их обменяем!

- Ты о чем? - насторожилась Вера.

- Знаешь, где Юра?

- Нет.

- А узнать можно? - не успокаивалась Нина, в голове у которой уже сложился хитроумный план.

- Думаю, да.

- Так вот. Надо взять Юру, а вместо него в клинику поместить Мишу.

- Мишу? - протянула Вера.

- Их с Юрочкой меньше года разделяет, - сказала Нина, - похожи они друг на друга, как близнецы. Если не очень близко с ребенком общаться, то и не понять ничего. Владимир детей от силы два раза в неделю видит, занят очень, а ребята быстро меняются. И потом, вы уж меня простите, но Миша-то...

Сами знаете! Похоже, с головой у него непорядок.

Сидит букой, молчит, учиться не может. Разве это нормально? Рано или поздно он в больнице окажется. Может, ему лучше в интернате будет или не знаю, где сейчас Юра, а? Я, например, Миши боюсь, он меня пугает. Вроде ничего плохого не делает, молчком ходит, а оторопь берет.

- Сама вижу, - прошептала Вера, - думаю, он ненормален. Но Владимир уверен: сын перерастет это и исправится. Очень глупая идея, да! Глупая! Но я не могу с мужем спорить. Ты, Нина, не все знаешь! Поверь! Не могу!

- Так обменяем больного на здорового! - буркнула Нина. - И вы рыдать перестанете, и Юра домой вернется, и психа в правильное место пристроим. Он опасным становится. Вон вчера я принесла ему чай и говорю: "Пей, Мишенька!" А он молча чашку взял и на пол чай вылил, мне на ногу попало.

Я вскрикнула: "Больно же! Разве так можно!", а он к окну отвернулся и глядит туда молча, словно не на живого человека кипяток наплескал, а на деревяшку. Нет, он псих! Мы с ним еще намучаемся!

Вера несколько секунд смотрела на Нину, потом вдруг сползла со стула на пол, бросилась домработнице в ноги, обняла ее колени и закричала:

- Помоги! Помоги! Помоги!

Нина тоже шлепнулась на паркет и заголосила:

- Да, да, да!

У обеих женщин одновременно случился истерический припадок. Примчавшийся на шум Петя мгновенно заревел, даже Миша, всегда апатичный и невозмутимый, начал хныкать.

Нина первой пришла в себя. Она вытерла лицо рукавом, подняла Веру, принесла ей воды, дала детям конфет и пообещала хозяйке:

- Конечно, я все сделаю, только ты подскажи, как действовать!

Вера медленно подняла голову и прошептала:

- Я уже знаю! Враз отчего-то придумалось! Только спешить нельзя. Слушай.

Нина навострила уши. Чем дольше хозяйка говорила, тем больше удивлялась домработница. Надо же, какая у Веры голова. В один миг такое сообразить!

Подготовку к операции начали заранее. В тот год на дворе стояла необычно теплая для Москвы весна, в середине мая уже распустилась сирень, и Вера сказала Володе:

- Лучше сейчас переехать на дачу, ну какой смысл в такую погоду сидеть в городской квартире?

Все равно учебный год вот-вот закончится, зачем ждать середины июня?

Муж согласился, и семья перебралась в деревню.

Двадцать девятого числа Вера и Нина повезли мальчиков в поликлинику на прививку. В детских учреждениях возле кабинетов всегда клубится очередь, да еще мать решила воспользоваться случаем и показать мальчиков специалистам: окулисту, стоматологу.

В деревню вернулись поздно, заехав на городскую квартиру, где уложили детей днем поспать.

Зайдя в избу, Вера сразу не пошла в свою спальню, она побежала на кухню готовить ужин деткам, Нина стала греть воду для ванны. Короче говоря, в комнату Попова вошла совсем поздно вечером и поняла, что ее ограбили. Стекло было разбито, а из шкафа пропали ценности: деньги, которые Володя дал супруге на хозяйство, и украшения Веры. У Поповой было довольно много золотых безделушек, среди них попадались очень ценные вещи. Владимир не был жадным, получив очередную премию, он отдавал ее жене со словами:

- Купи себе что-нибудь по душе.

А Верочка очень любила цацки и понимала в них толк. Правда, в советских ювелирных магазинах не было ничего замечательного, уникального. Но в столице имелись так называемые скупки, куда несли последние, припрятанные на черный день крохи интеллигентные старушки, как тогда говорили, "из бывших". Порой бабушки за сущие копейки сдавали раритетные вещи. Верочка сумела подружиться с продавщицами из ювелирных комиссионок, и те "сигнализировали" щедрой покупательнице об интересных поступлениях. Домушник утащил, слава богу, не все нажитое, но все равно некоторое количество драгоценностей исчезло. Естественно, на место преступления была вызвана милиция, но дело превратилось в "висяк". Избушка Нины стояла у самого леса, забор можно было легко преодолеть, собаки во дворе не водилось, а разбитое окно без слов объясняло, каким образом лихой человек проник в помещение. Местные пьяницы, испуганные большим количеством дознавателей, прибывших в село, били себя в грудь, клялись:

- И близко туда не подходили, может, из Григорьева кто пошалил или из Беляевки.

И верно, деревень вокруг было несметное количество, а о том, как повезло Нинке, пристроившейся к богатым людям, судачило очень много народа.

Население нескольких окрестных поселков хорошо знало, что доярка теперь зимой живет в городе, а летом хозяева используют ее дом как дачу. Вот кто-то из местных и решил поживиться в избе.

Вера плакала в кабинете у следователя и постоянно восклицала:

- Муж меня ругать станет.

Но Владимир весьма равнодушно отнесся к потере золота с камнями, только спокойно обронил, услышав малоприятное известие:

- Ерунда, главное, все живы и здоровы.

Осенью Владимир Семенович уехал в командировку на десять дней. Когда он вернулся, дома был лишь Петя с Ниной. Миша невесть где подцепил скарлатину и был отправлен в больницу. Домой мальчик вернулся только в начале октября, инфекция дала осложнение.

* * *

Нина замолчала и посмотрела на меня.

- Поняла?

- Нет, - честно призналась я.

Старушка усмехнулась:

- Так я и думала. Драгоценности никто не крал.

Стекло разбила я, чтобы посторонним стало понятно: в избе поработали воры. Дорогие украшения были отданы врачу, который "обменял" мальчиков.

Уж как Вера обнаружила, где спрятан Юра, и как ей удалось договориться с теми, кто его там держал, не знаю. Тайну она унесла в могилу. Вот местонахождение клиники могу назвать - поселок Гопаково, это на границе с Тульской областью. Там больница, сумасшедший дом и психоневрологический интернат, скорбное место. Вера взяла Мишу, одела его, как сейчас помню, в темно-синюю куртку, такого же цвета шапочку и теплые штанишки. На ногах у малыша были ботинки со шнурками, черные. Нарядив сына, Попова уехала в Москву, Нина осталась с Петей. Когда домработница, взяв младшенького, пришла в местный магазинчик за спичками, продавщица удивилась:

- Чегой-то он один? Где ж его брательник? Они завсегда вместе.

- Мишу к ортопеду отправили, - пояснила Нина, - плоскостопие у него вроде нашли, надо специальные туфли заказать.

- А вы и в сентябре тут, - не успокаивалась торгашка, - обычно ж в конце августа съезжаете!

- Когда похолодает совсем, тогда и тронемся, - пообещала Нина, - хозяин в командировку укатил, а нам на воздухе с дитями лучше, ну пропустят в школе недельку, не беда, здоровье дороже.

Вечером Вера вернулась в село с малышом, одетым в темно-синюю куртку, такого же цвета шапочку, теплые штанишки и черные ботинки со шнурками. Только это уже был Юра.

Конечно, мать боялась, что ребенок не сумеет сохранить тайну, испугается при виде отца и проболтается. Но ведь другого выхода не было. Юра уже был достаточно взрослым, чтобы понять: мама сделала что-то нехорошее, незаконное, не правильное, но совершила она это ради того, чтобы воссоединиться с ним, любимым сыном. Нина не знала, что именно Вера сказала мальчику, как объяснила суть дела, только Юра, вернувшись домой, тихо прошел в детскую, а когда растерянная Нина крикнула:

- Мишенька, иди ужинать, - мгновенно прибежал на кухню.