Чтение 9–й страницы книги ~Когда Боги спят~

- Я не смеюсь, - обиделся тот. - Подумал, какой смысл переносить инаугурацию? Он просил неделю, а вернулся через два дня - вполне укладываемся. Столько приглашенных из Москвы, из соседних областей. Надо перед всеми извиниться...

- Значит, не переноси, ты же хозяин.

- Тогда инаугурация послезавтра, - трагично произнес Марусь и встал. - День простоять да ночь продержаться.. Да, и еще, тут Крюков бумагу оставил... Дело щепетильное..

- Ну, говори!

- Требует освободить дом губернатора. Сегодня... Все-таки его вынуждали выносить сор из избы...

- Считайте, я уже съехал, - отрезал Зубатый. - Остались квартиранты...

Марусь все понял и горячо заверил:

- Мы этот вопрос утрясем, Анатолий Алексеевич.

Они встали из-за стола, но сразу не ушли - пожалуй, минуту топтались молча, выказывая желание что-то еще спросить или сказать, однако почему-то никто не решился заговорить, хотя взгляды их слов не требовали. В глазах стоял один, давно знакомый вопрос - что же с нами будет?..

Ему приснилось, будто спит в курсантской казарме, только почему-то один, все койки вокруг пусты, и тут его будят две красивые и совсем не знакомые девушки, вроде бы из текстильного института. Однако Крюкову откуда-то известно, что они не студентки, ищущие себе мужей-военных, а на самом деле одна из них - переодетая и перевоплощенная бывшая жена, а вторая - студентка Лиза, которая подрабатывала в штабе во время избирательной кампании. И обе они - ведьмы, а явились под другими личинами, чтобы забраться к нему под одеяло и умертвить каким-то ядом, исходящим от их кожи. Зная такие намерения, Крюков стал отбиваться и, чтобы не прикасаться к обнаженным телам, хватал за распущенные космы, отрывал от себя, откидывал в стороны, и в пальцах оставались клочки липких волос, которые он с омерзением стряхивал. А ведьмы снова тянулись к нему руками, лезли под одеяло, и он опять драл их за космы, чувствуя, как слабеет и скоро не сможет сопротивляться. Но и они будто поняли, что просто так Крюкова не взять и пошли на хитрость, вроде бы заплакали, ушли куда-то и подослали мальчика лет шести с беленькими кудрявыми волосенками. И этот херувимчик будто бы его внебрачный сын, которого родила и бросила студентка Лиза, и теперь он плачет и просится к отцу под одеяло, чтобы согреться. Крюков изловчился, схватил его за волосы и отбросил, потому что из его тела тоже сочился яд, и, наверное, закричал, потому что увидел склонившуюся над ним мать.

- Что ты, Костенька? Что с тобой, сыночек?

- А что они ребенка подсылают! - возмущенно проговорил он, еще окончательно не проснувшись.

- Какого ребенка?

- Не знаю, ерунда какая-то, - Крюков слышал свою отчетливую, без малейшего заикания, речь. - Это мне приснилось, мам, все в порядке.

- Напугал-то как! - тихо засмеялась мать. - Ой, спишь ты не спокойно, всю ночь руками махал, ворочался, мычал... Батюшка родимый. Он тоже, как выпьет, бывало, так и...

- Сколько времени? - умышленно перебил он. - На улице еще темно...

- Шестой час, сынок, рано, спи, - взяла его за руку. - А я посижу с тобой рядом, сон поберегу да хоть насмотрюсь на тебя. Не то ведь вскочишь и улетишь, как всегда. Поди, больше и не увижу...

- Ты поедешь со мной!

- Тише, тише, чужие люди в доме, разбудишь...

- Они не чужие... Я без тебя не уеду, мам, это решено.

Она примолкла на минуту, потом вздохнула и погладила руку.

- Думаю и так, и сяк... И надо бы с тобой доживать, чтобы не чужие люди схоронили. А вдруг мешать буду, под ногами путаться?

- Кому мешать-то, мам? Мне, что ли?

- Жене твоей... Я ведь сама всю жизнь хозяйкой в доме была, характер к старости неуживчивый сделался. Одной ногой в могиле, а что не по мне, так не стерплю...

- Нет у меня жены, - сразу решился и сказал Крюков. - Я давно развелся и живу один.

- Вот оно как, - протянула мать и выпустила его руку. - Хоть бы отписал, предупредил, я ведь ничего не знаю... А почто разошелся-то?

- Понимаешь, мам, она просто оказалась дурой. Такая крикливая уличная торговка, невыносимо скандальный характер.

- Когда брал, не видел?

- Я ведь тогда служил еще, другие интересы, и вообще... Показалось, бойкая девчонка, да и в военном городке выбирать было не из кого...

- Подождал бы, чего торопиться?

- Ты знаешь, какая жизнь, в гарнизонах? Или от тоски свихнешься, или сопьешься. Холостому там нельзя, смерть. Я же не знал, что все так повернется...

- А оно повернулось, и жена сразу дурой стала?

- Мам, но я теперь живу в другом обществе! - Крюков сам нашел руку матери. - Нужно ходить на приемы, встречи, презентации, а с ней нельзя появляться в высшем свете. Один позор, больше ничего!

- На карточке видала, вроде миловидная, симпатичная...

- Симпатичная, пока рта не открывает...

- Не знаю, дело, конечно, твое, - после паузы проговорила она. - Тебе и впрямь жена нужна умная, обходительная да к людям ласковая. Коль теперь губернатор... Да ведь я о своем пекусь, мне внука жалко, так на руках и не подержала... А ты с женой не пробовал поговорить? Если она одумалась, потише стала, поскромней? Мы ведь, женщины, не понимаем, с кем живем, потом локти кусаем... Может, и у нее ума прибавилось?

- Наоборот, последний растеряла. Против меня пошла, позорила на всю область.

Мать опять надолго замолчала, но рука ее немного потеплела и стала мягче.

- На примете-то есть кто?

- Да есть, мама. От невест теперь отбоя нет, - Крюков вздохнул. - Только спешить не буду.

- Но и тянуть нельзя. Не дело это, губернатор и разведенный, бездомный. Люди не станут верить.

- Ну, дом у меня есть! Настоящий губернаторский - старинный, красивый. Четырнадцать комнат! Вот приедешь - увидишь.

- Господи, зачем же столько? - ужаснулась и обрадовалась мать.

- Как барыня будешь жить! - засмеялся Крюков. - Хватит этих бараков.

- Ничего пока не скажу, - мать встала, поправила одеяло. - А ты поспи еще. Может, последний раз в отчем доме... Ох, беда, и так думаю, и эдак... Жалко бросать, столько лет прожили, молодость в этих стенах прошла, в этом городе. И отец твой здесь остается, на могилку бы надо сходить... Да ведь, с другой стороны, и тебя одного оставлять - худо. Советчица из меня никудышная да хоть рядом буду, и то польза...

За разговором, за радостью от обретенного дара речи Крюков незаметно забыл дурной сон с ведьмами, закрыл глаза, вздохнул облегченно и уснул сном праведника. А разбудил его Кочиневский, чем-то встревоженный и озабоченный.

- Тут соседка приходила, - доложил он. - С Валентиной Степановной поговорила и обе куда-то ушли.

- Как ушли? - Крюков потряс головой, просыпаясь. - Когда?

- Полтора часа назад. И до сих пор нет.

- О чем говорили, слышал?

Кочиневский пощупал подсохшую ссадину на губе.

- Не знаю, верить или нет... Будто этот вчерашний парень... Фильчаков... Скончался в больнице.

- Ты что? - Крюкова подбросило. - С ума сошел?

- Может, сплетни. Это же не город - большая деревня...

- Надо немедленно выяснить!

- Ефремов пошел выяснять...

- Куда пошел?! В больницу?!

- Не знаю, может, и в больницу. Ну, или в милицию. Где еще можно получить точную информацию?

- Идиоты! Этого нельзя делать! - не сдержался и закричал Крюков. - Любой интерес вызовет подозрения! Ты понимаешь это?!

- Константин Владимирович, но мы уже были в милиции, - Кочиневский заговорил в сторону. - На нас и так подозрение. Ситуация гнилая...

- Кто тебя просил бить этого наркушу? Я?

- Нет, вы не просили...

- Зачем же ты ударил?!

Он посмотрел куда-то мимо, пожал плечами.

- У вас как-то получалось... Не солидно. Нет, я не отказываюсь, ударил я. Если что, все возьму на себя. Вы только не забывайте обо мне.

Его спокойный тон как-то сразу вразумил, отмел панику. Кочиневский был профессиональным телохранителем и до сих пор работал в частном охранном предприятии - создать свой штат Крюков мог лишь после вступления в должность, однако этот парень сам пришел в избирательный штаб, предложил свои услуги и хорошо поработал во время кампании. Вопрос о его зачислении в личную охрану был решен.

- Ты что же, думаешь, я тебя отдам? За какого-то ублюдка?

Кочиневский на сей раз посмотрел прямо.

- Спасибо, Константин Владимирович, но труп - это серьезно. Тем более, нас там видел мальчишка.

- Какой мальчишка?

- Да уголь воровал. Вы еще сказали, чтобы он ничего не боялся

- Не помню...

- Потом вы еще начали рассказывать о профессоре Штеймберге.

- Ладно, все равно. Все было в пределах необходимой обороны, - отрывисто проговорил Крюков. - Фильчаков напал с ножом, требовал деньги. Угрожал зарезать. Был в состоянии наркотического опьянения. Понял, да?

- Понял, но ведь ножа не было...

- Менты найдут. У них после вчерашнего поджилки трясутся. А ты просто исполнял свой служебный долг.

- Я этого не забуду, Константин Владимирович...

- Да уж, пожалуйста, не забудь, - он быстро, по-армейски, стал одеваться. - Ефремову все растолкуй, чтобы не было разноголосицы. И еще. Позвони в администрацию области, закажи четыре билета на вечерний рейс и машину в аэропорт.

Телохранитель накинул пальто и вышел - мобильный телефон работал только в одной точке на огороде, среди неубранной капусты. Крюков откинул занавеску, встал к окну и в то же время увидел, как напротив дома остановились две машины - черная "Волга" и желтая милицейская, откуда выскочили двое в форме и следом за ними Ефремов.

Словно под коленки ударили, первой мыслью было - сдал! Пошел и заявил, чтобы самому выкрутиться, и теперь приехал с милицией арестовать! Крюков инстинктивно отпрянул, встал за косяк, ощущая, как знакомый болезненный спазм сжимает горло, потом и вовсе задернул занавеску. Вдруг возникло детское желание спрятаться, как прятался от пьяного отца: втиснуться, например, под диван, забиться там в угол и замереть. Но диван был настолько низкий, что и голова бы не пролезла, поэтому он заметался по комнате, выскочил на кухню, заглянул в пристройку, где увидел свой пиджак со значком депутата Госдумы. В следующий миг он стряхнул с себя наваждение: депутатские полномочия прекращались после инаугурации и никто не имел права арестовать его!

В этот момент на пороге очутился Ефремов.

- Доброе утро, Константин Владимирович! - сказал самодовольно. - Вся местная верхушка пожаловала! Глава администрации, начальник милиции и прокурор. Принимайте!

- З-зачем? - быстро спросил Крюков, чтобы не заикаться.

- Хотят принести извинения за вчерашний инцидент! Просят выйти!

- Й-я не пойду! - совсем беспричинно крикнул он. - Мне не нужно извинений!

- Надо, Константин Владимирович, - твердо сказал помощник. - Это в наших интересах.

- Какие к черту интересы? Не хочу никого видеть! Я приехал за матерью! Ничего не хочу!

- Это я их сюда привез.

- Кто просил? Зачем?

- Лучший способ обороны - нападение, - ухмыльнулся бывший спецназовец. - Как военный человек, вы должны понимать. Этот пацан умер в больнице, а слух по городу пошел, будто чем-то стукнули. Теперь судмедэкспертиза причину смерти установила - передозировка наркотиков. Они какую-то гадость отваривали и кололись.

Крюков отвернулся, чтобы справиться с судорогой лица, помял щеку, потер подбородок. Обычно он все схватывал на лету, что помогало и выручало всю жизнь, но сейчас прилив сильного волнения поколебал, смутил сознание и смысл сказанного Ефремовым дошел не сразу. К тому же, он имел привычку говорить иносказательно, намеками, показывая свой острый, подвижный ум, и это всегда раздражало. Однако Крюкову захотелось как-то поблагодарить его, выразить признательность, чего он искренне никогда не делал и делать не умел, поэтому унял подергивание лица и обернувшись, проговорил:

- В-ворюга, сволочь... На глазах у больной старухи... На кайф сменял! Вот тебе и н-наказание!

- Константин Владимирович, надо выйти к местному бомонду, - напомнил помощник. - Принять повинную.

Одна мысль, что придется стоять перед начальником милиции, прокурором и мэром города, слушать их слова и что-то говорить в ответ, заклепывала горло, и тянущее, отвратительное чувство закипало под ложечкой.

- Н-нет, - сказал он. - Не пойду! Что я буду л-лепет слушать? Пусть наводят порядок! Милиция обнаглела, ч-чистят карманы, такие же ворюги!

- Вот и скажите им в лицо! Прокурору!

- Я не выйду к ним. Пусть останутся в напряжении, - Крюков подтолкнул помощника к двери. - А ты пойди и скажи: я извинения принял.

Ефремов работал помощником депутата третий год и хорошо понимал шефа.

- Ну что же, это вариант, - согласился он. - Подержать в напряжении совсем неплохо.

Надел шапку и скрылся за дверью. А Крюков бросился к окну и выглянул, отодвинув край занавески. Помощник в таких ситуациях держаться умел, стоял расслабленно и надменно, словно генерал перед подчиненными; те же пытались принять стойку "смирно", говорил только один милицейский полковник, и все слушали внимательно, кивали согласно. Наконец, Ефремов небрежно подал руку и все ее пожали крепко, с удовольствием, будто совершали приятную и полезную работу. Глядя на все это, Крюков неожиданно испытал удовлетворение, пожалуй, еще большее, чем если бы сам принимал извинения. Он непроизвольно засмеялся, стукнул кулаком по ладони.

- А что вы думали!

Закончив ритуал рукопожатия, помощник немедленно развернулся и пошел в дом, а прощенная местная власть, чуть помешкав, расселась по машинам и покатила прочь. Крюков смахнул улыбку с лица, но душа продолжала смеяться, и смех ее был заслуженным, праведным, ибо эта свора местных начальников, привыкшая унижать и растаптывать, сама была унижена и растоптана.

Ефремов вернулся первым, за ним - Кочиневский, все это время торчавший на огороде, оба с трудом скрывали радость. И лишь слушая их доклады, Крюков вспомнил, что матери до сих пор нет, а вызванная машина из Кемерово придет через три часа. Ни слова не говоря, он пошел к соседке, но дома оказался лишь внук, пацан лет двенадцати, который таращился на Крюкова и бормотал, что не знает, куда ушла бабушка. Поднимать тревогу было еще рано, однако она как-то незаметно и быстро вытеснила искристое ребячье торжество и защемила душу. Он не подал виду, что встревожен, распорядился приготовить завтрак и собираться в дорогу. Однако телохранители что-то почувствовали, а возможно, оценивали ситуацию и Кочиневский, ничего не объясняя, вызвался взять такси и съездить на шахту Сибирская. Также ничего не уточняя, Крюков после завтрака отпустил его, а сам еще раз заглянул к соседям. На сей раз и внука не застал, хотя дверь была открыта. Он просидел на скамеечке возле крыльца четверть часа, пока не пришел Ефремов.

- Может, в больницу позвонить? - предложил он. - Или в "скорую". Валентина Степановна совсем слабенькая, с палочкой отправилась...

- Нужно было не пускать! - огрызнулся Крюков. - Меня разбудить! Или на худой случай, выяснить, куда и зачем пошла.

Помощник достал телефон и направился в огород, на капустную грядку. Спустя некоторое время он прибежал и доложил, что полтора часа назад в городскую травматологию поступила старушка с открытым переломом ноги и в бессознательном состоянии, по приметам очень похожа на Валентину Степановну. На улице сильно подтаяло и было так скользко, что и здоровому-то человеку переломаться - раз плюнуть, поэтому Крюков наскоро оделся и вместе с Ефремовым побежал к почте ловить машину. Около получаса они махали руками всем проезжающим автомобилям, и Крюков физически чувствовал, что он опаздывает. Наконец кое-как поймали частника и приехали в травматологическое отделение городской больницы. Но там, в приемном покое, его будто нокаутировали, сообщив, что безымянная старушка только что скончалась, не приходя в сознание, и тело перенесено в морг.

Какая-то женщина в фуфаечке поверх белого халата проводила их к каменному сараю, отомкнула дверь и включила свет. Затык, возникший в гортани, будто черная, заразная болезнь, расплывался по всему телу, руки и ноги становились несгибаемыми, и все-таки Крюков перешагнул порог. Несколько обнаженных трупов лежало на железных столах без всякого покрова, источая страх смерти. Хотелось зажмуриться, но веки не закрывались.

- Ваша бабушка? - настойчиво спрашивал кто-то возле самого уха. - Что вы молчите? Ваша или нет?

От остывающего, безобразно и бессовестно брошенного старушечьего тела шел пар.

Он увидел лицо и мгновенно прорезался голос:

- Нет! Нет! Не наша!..

Или это Ефремов сказал вместо него? Крюков попятился назад, потом развернулся и чуть не наткнулся на стол с покойником. Худосочное, костлявое тело, огромный кадык на горле и открытые - косые! - Фильчаковские глаза!

Все остальное он помнил смутно. Неизвестно почему, из каких побуждений, откуда это вдруг взялось, всплыло в душе, но Крюков вроде бы пытался закрыть Фильчакову глаза, или только подумал сделать это. Однако ладони запомнили холод плоти, прежде чем чьи-то сильные, горячие руки выволокли его из сарая.

На улице он пришел в себя от того, что Ефремов протирал ему лицо мокрым снегом.

- Зрелище ужасное, - гудел его голос. - Ничего, Константин Владимирович, без нашатыря обойдемся... Я тоже чуть не сломался. Нет, я всякое видел, но тут...

- Там Фильчаков, - отчетливо произнес Крюков.

- Да нет его! - раздраженно сказал помощник, словно отвечал уже не первый раз. - Это старичок какой-то лежит.

- Я видел - он! Глаза...

- Ничего ты не видел! - вдруг грубо закричал Ефремов. - Ну все, хватит! Слюни тут распустил, пацан!

И тем самым будто ледяной водой окатил.

- Ты как разговариваешь? - встрепенулся Крюков. - Что это значит?

- Простите, Константин Владимирович, - тут же повинился он. - Что вы в самом деле? Ну так же нельзя!

- А где Фильчаков?

- В суд мед экспертизе, - помощник повел его с больничного двора. - Прокурор сказал. Поедем домой!

- Поедем, - сразу согласился он. - Главное, мамы тут нет...

Пока ехали на Шестую Колонию, Крюков почти освободился, отряхнулся от навязчивых видений, как отряхиваются от пыли, и все-таки в сознании осталось легкое и тайное убеждение, что косоглазый покойник на столе - Фильчаковский поскребыш.

Кочиневский с шахты Сибирской еще не приехал, но зато в соседнем дворе копошилась соседка. Крюков выскочил из машины и сразу же устремился к ней.

- Тетя Поля, а где мама?

Соседка отчего-то заскочила на крыльцо и взялась за дверную ручку.

- Что тебе? - спросила, пугливо тараща глаза, как ее внук.

- Я маму ищу! Ехать пора!

Он знал тетю Полю с раннего детства, сколько помнил себя. Сердобольная соседка жалела Костю и часто прятала в своей квартире, когда пьяный отец устраивал дебоши, и потом всегда радовалась, если Крюков приезжал к матери погостить, зазывала к себе, угощала и в шутку обещала отдать за него свою младшую дочь, которая еще училась в начальной школе.

Сегодня ее поведение обескуражило.

- Не знаю, где твоя мама! Не знаю! - спрятавшись за дверь, она выглядывала, словно боязливая птица.

- Вы же утром вместе ушли?

- Ушли...

- Где же мама осталась?

- На кладбище! - соседка затворила дверь и заложила засов. - Там ищи!

Только сейчас он вспомнил, что мать упоминала о кладбище, и, должно быть, поехала туда, чтобы попрощаться с могилой отца. В тот же миг он забыл о тете Поле и выбежал на улицу, но оказывается, Ефремов отпустил такси. Они снова вышли к почте и на сей раз голосовали около часа, пока не увидели подъехавший к дому микроавтобус - тот самый, что встречал в аэропорту.

Крюков отлично помнил место, где похоронили бригаду ремонтников, хотя бывал на кладбище и на могиле отца всего дважды - на похоронах и перед отъездом в суворовское. Искать было легко: всех погибших шахтеров хоронили на специально отведенном, почетном участке, в самом центре, и памятники ставили за счет шахты, по тем временам богатые, из черного мрамора, с эмалевыми портретами. По старой памяти он вошел через центральные ворота, по широкой дороге, завернул за каменную сторожку и сразу понял, что заблудился, и могилы не найти. Сотни черных надгробий распускались веером во все стороны, заполонив все проходы и дорожки, так что и наступить некуда. И само кладбище уже сползло со склонов холма и захватило все видимое пространство, став размером чуть ли не с город. Крюков забрел в это волнистое, черное море, покружил возле берега и выбрался на сухое. Среди могил не было ни единой живой души, если не считать воронья, будто чайки, плескавшегося над безбрежным простором.

Пожалуй, от растерянности и отчаяния он бы закричал - мама! - но перед взором нарисовался Ефремов.

- Где? Я сейчас найду, Константин Владимирович! Укажите примерное направление.

- Там, - неопределенно махнул рукой Крюков. - Где-то там.

И сам снова шагнул в волны.

Фамилии на табличках были знакомые, с детства на слуху; лежали тут бывшие известные хулиганы и стахановцы, директора шахт и короли поселков, и даже одноклассники - все вместе, но могилы отца не было, сколько они ни бродили средь заросших травой и присыпанных осклизлым снегом могил. И вдруг Крюков, как недавно в морге, натолкнулся на знакомое, узнаваемое косоглазое лицо, и механично имя прочитал вслух:

- Егор Михайлович Фильчаков...

- Вот он! Вот он! - закричал непроизвольно. Подскочивший к нему помощник взял его под руку и повел на центральную дорожку.