Александр Бушков

Тайга и зона

Алексей Карташ - 1

Аннотация

Старший лейтенант Алексей Карташ, отправленный служить в глухую зону под Шантарском за совращение генеральской внучки, замечает неладное - смертность среди зэков возрастает, по поселку ходят слухи о засекреченном объекте в тайге, где исчезают люди, о таинственном кладбище, куда ночью тайно сваливают трупы. Прочие военные предпочитают не совать нос в эти темные дела, и Карташ один решается приоткрыть завесу тайны над этим гибельным местом. Вот только успеет ли он раскрыть тайну засекреченной "зоны" раньше, чем взбунтуются зэки?..

Александр БУШКОВ

ТАЙГА И ЗОНА

("АЛЕКСЕЙ КАРТАШ" #1)

Свою свободу относительно мира я обеспечиваю себе тем, что присваиваю себе этот мир, захватываю и занимаю его для себя каким бы то ни было насилием, силой убеждения, просьбы, категорического требования, даже лицемерия, обмана и т.д... Скалу, преграждающую мне путь, я обхожу до тех пор, пока у меня не наберется достаточно пороха, чтобы взорвать ее, законы данного народа я обхожу до тех пор, пока не соберусь с силами, чтобы уничтожить их.

Макс Штирнер

ЧАСТЬ 1

РАЗДАЧА КАРТ

Глава первая

МАЛЕНЬКАЯ ИТАЛИЯ В БОЛЬШОЙ ТАЙГЕ

24 июля 200* года, 20.30.

Ни весело и ни скучно. Как обычно было тем вечером в кафе "Огонек".

Название, равно как и вывеска над входной дверью, досталось заведению в наследство от советских времен. Вывеску, кстати, не подновляли с того самого года, когда рухнула тысячелетняя империя, и название "Огонек" нынче скорее угадывалось, чем читалось. Заглавная буква "О" точно посередине была продырявлена пулей - явно кто-то палил на спор, от скуки и, понятное дело, отнюдь не в трезвом виде. И попал, что характерно. А ниже буковок "Огонек", по краю вывески, гвоздем было нацарапано:

"Климыч падла я тебя сука достану". Климыча, бывшего начальника зоны, а точнее, исправительного трудового учреждения ИТУ номер **, помнили все здешние старожилы, его имя частенько всплывало в застольных беседах. Поминали кто злом, кто добром, кто с уважением, кто небрежно. Чувствовалось, в общем, что противоречивая была фигура сего незабвенного Климыча...

Дощатый пол, бревенчатые стены, длинная деревянная стойка, засиженные мухами лампы на голом проводе, наклеенные на стены плакаты (от пожелтевших советских агитационно-пропагандистского содержания до современных - с голыми ляльками), окна, на которых стекла местами заменяла фанера, а стекла, неким чудом уцелевшие, украшали бумажные полосы, закреплявшие трещины, - вот вам кафе "Огонек" собственной персоной, которое изысканным словом "кафе" именовалось лишь по недоразумению, да еще по накладным и прочим документам. Местные же именовали единственное на весь поселок питейное заведение гордо, хотя и незатейливо: "Салун". "Пойдем, Васек, в Салун", "Обкашляем это дело, Толян, вечером в Салуне", или же говорили: "Пошли, орлы, к Любке". Любкой, ясное дело, звали хозяйку заведения, крепкую русоволосую бабу, чей возраст навеки замер на отметке сорок лет, которая и умрет все в те же сорок и которая за стойкой, по уверениям старожилов, торчит уж никак не меньше тех же сорока лет.

Любка и "Огонек" - две главные достопримечательности поселка Парма. А до некоторых пор главной загадкой поселка для Алексея Карташа была такая: откуда взялось это словечко, "Парма"? Если поселок назван в честь итальянского города, то почему именно в его честь? В Италии ж полно городов, которые были бы счастливы поделиться своим именем с затерянным в тайге сибирским поселком. А уж в советские годы требовалась веская причина, чтобы присвоить нашему населенному пункту идеологически вредное заграничное наименование. Понятно, если б поселок назвали Парижем - все-таки город с богатыми революционными традициями. Или Женевой - там отдыхал в эмиграции пролетарский вождь Ульянов-Ленин...

Но ни в каких революционных подвигах не замеченная Парма-то здесь причем? Хороша, конечно, версия, что поселок обязан своим наименованием бензопиле "Парма", однако в тридцать шестом (год официального появления поселка на картах) лес валили примитивно, двуручными пилами...

Алексей посетил "Огонек" в час третьего стакана, что на нормальном языке означает в половине девятого вечера. Сразу прошел к стойке, заказал две кружки разливного "Золота Шантары", двинулся отыскивать себе место.

У кафе было два зала: большой и малый. Малый зал, так уж повелось с незапамятных времен, занимали промысловики - этим словом объединяли охотников, "вольных" с лесопилки, железнодорожный народ. Большой же зал делили меж собой лагработники и поселковые. У каждой категории были свои столики. Пришлые люди в Парме являлись такой же редкостью, как и белые миссионеры в африканских племенах.

История деления пармского народа на категории уходила в тяжелые по части пива советские времена. Тогда пиво в поселок доставляли раз в неделю четверговым поездом. Пиво прибывало в бочке емкостью тысяча литров - в таких до сих пор продают молоко и квас. (Бутылочное же пиво здесь видели только тогда, когда его кто-нибудь в качестве гостинца привозил из отпуска.) Еженедельно райторг выделял поселку всего одну бочку. Напоить всех жаждавших этим пивом, наверное, было под силу лишь тому, кто пятью хлебами смог накормить пять тысяч ртов, поэтому случались всякие недоразумения, по-простому говоря - скандалы и драки. Доходило и до поножовщины. И, наконец, всем это надоело. Собрались, посовещались. И постановили: разделить население на три равные части - исходя из того, кто от чего кормится, - и наслаждаться напитком богов по очереди. С тех пор на пивном фронте воцарился порядок, потому как здешний народ свои законы всегда соблюдал не в пример строже, чем установления государственной власти.

Хотя времена пивного безобразия миновали, однако ж человеческие категории в Парме прижились: людям, знаете ли, свойственно сбиваться в сообщества по тому или другому признаку - был бы признак.

Рассекая сизые табачные клубы, Карташ прошел к столикам лагработников. Свободных стульев не было, и ему выдвинули из-под стола резервный табурет. Прапорщики, что характерно, со своих стульев не повскакивали, уступая место аж целому старлею, - как и сам Карташ не уступил бы свой стульчик даже маршалу, буде такового сюда принесет нелегкая. По негласному соглашению субординация оставалась за порогом. Как на Диком Западе игроки в покер, входя в соответствующее заведение, сдавали свои кольты, так здесь при входе сдавали свои звания...

- Садись, садись, - сказал лейтенант Кунчий, принадлежащий к породе никогда не унывающих бодрячков. - Мы тут обмусоливаем тему недели. Вон, Петрович говорит, что жди теперь смуты, жмуров и усиленных дежурств. Ты чего думаешь?

Темой недели была последняя партия зэков, с которой на зону прибыл некий Пугач, вроде бы новый пахан зоны, сиречь авторитетный вор, который станет править тутошний бал. Так уж устроена жизнь в Парме, что все, в конечном счете, вертелось вокруг зоны - так же, как земля вертится вокруг своей оси. Можно голову прозакладывать, что и за остальными столиками в обоих залах сегодня преобладала эта же тема. Чему ж удивляться-то! Население Пармы процентов на семьдесят состояло из бывших сидельцев. Даже женщины большей частью попадали сюда с женских зон - в первую очередь, с ближайшей, той, что в ста сорока километрах от Пармы... Другой типичный способ пополнения женского населения поселка - отпуска. Поднакопит деньжат мужик, год провкалывавший на лесопилке, маханет летом в Сочи, сойдется там с какой-нибудь тоскующей бабенкой из Кинешмы и прочих Великих Лук, та и переезжает к нему. Ясно, что Москву или Питер женщины на тайгу не меняли даже при самой жгучей любви, подобный случай поселок знал только один, да и то столичная штучка выдержала лишь полтора года среди лесов, комаров и местных нравов...

Карташ пожал плечами.

- Насколько я понимаю, на такую почетную должность - пахан зоны - у них назначают. А дисциплинка у них почище нашей будет.

- Это верно, - поддержал его прапорщик Алексеев, обстоятельно, как какой-нибудь мастеровой из советских фильмов про пролетариат и революционеров, отряхивая буденовские усы от пивной пены. - Раньше, чем его к нам доставили, пришла малява, что пахан едет, мне один "казачок" стуканул. Значит, все было решено, договорено и согласовано. А кому паханствовать в наших краях, это у них определяет шантарский сход, я вам точно говорю. Ну а уж сделать так, чтобы пахана отправили на нужную зону, это пустяк, о котором даже говорить смешно. И кто ж попрет против решения схода, какой такой самоубийца? Значит, примут нового без шума и пыли, никаких усиленных дежурств нам не грозит. Вот, помню, в семидесятых...

- Да погоди ты со своими байками, - перебил его краснолицый капитан Петрович - из той категории российского офицерства, которая зовется "вечный капитан". - Во, бля, как у тебя все гладко. Разве всегда так проходило? А прежний пахан, Баркас этот? Он что, сам слезет? Да никогда. А двух царей на троне не бывает! Неет, товарищи офицеры, яйцами чувствую, быть большой буче. Че, сам не чуешь - назревает чето. Ох, бля, назревает... Видал, как зыркают?

Только отвернись, пику в печень получишь - и никто не узнает, где могилка твоя... - И Петрович горестно обмакнул губы в пивную пену.

- А что это за Пугач, чем известен? И по какой статье загреметь умудрился? - спросил молодой прапорщик Богомазов, на миг отвлекшись от ритуального процесса смешивания русского народного коктейля "ерш".

Ответа Карташ не дождался. Он направился к стойке за своим пивом, до которого, вот счастье, дошла наконец очередь.

- Здоровки будь, командир... - раздался за спиной голос. Щурясь от беломорного дыма, на Алексея смотрел Егор Дорофеев.

Карташ догадался, что тот специально выскочил из малого зала - дабы перехватить его у стойки.

- Здорово, - он отставил кружки на залитый пивом поднос. - Ну и как оно?

По азартно горящим глазам, по возбужденно-испуганному виду Карташ понял, что Егору не терпится поделиться информацией. Неужели действительно нашел?..

- Для тебя есть кое-что. Это я скажу... ого-го, - Дорофеев интригующе подмигнул. И добавил, понизив голос:

- Пойдем, прогуляемся до ямы...

Карташ кивнул, хлебнул пивка на дорожку, отставил кружки на край стойки, и тут Егор, видимо, не в силах удержать в себе информацию, чесавшую язык, прошептал:

- Я был там...

- Пойдем, пойдем, - поторопил Карташ.

- Гляди, прокиснет, - кинула ему вдогон Любка.

Они вышли на крыльцо. Июльские сумерки были уже на подходе, вот-вот и окончательно стемнеет, сейчас вся округа плавала в сплошь фиолетовых тонах - этакие кратковременные переходные колоры любят подкарауливать, специально выбираясь с мольбертами на плэнер, художники-пейзажисты. Тут же накинулись голодные таежные комары, которые, по крылатому выражению прапорщика Ломакина, запросто могут унести в зубах кусок сахара со стола и которые, по ощущениям самого Карташа, того же пейзажиста вмиг растерзают на кровавые лохмотья - мажься репеллентом не мажься.

К яме, сиречь к местному писсуару, служившему также и компостной кучей, они сворачивать не стали. Туалет, типа сортир, тоже имелся, но нужник служил женским туалетом, а при той простоте нравов, что имела место быть в Парме, мужикам даже в голову не приходило усложнять себе процедуру. Они просто обошли кафе и устроились с обратной стороны, на бревне-завалинке.

- Я был там, - повторил Егор. - В Шаманкиной мари...

- Рассказывай, - подбодрил Карташ.

И почувствовал знакомый азарт: чутье в который раз не подвело его. По крохам собираемые сведения, видимые свежим глазом несуразности вокруг Пармы, случайно оброненные словечки, местные байки и сказки - и вот головоломка постепенно выстраивается, выстраивается, мать ее...

- Ну это... Вышел к болоту. А болото, прикинь, колючкой огорожено, что твой зоопарк.

Болото - колючкой, а?! Ну-у, я тебе скажу, ее там наворочено. Три ряда, в высоту метра полтора. Типа как на линии этого, который финн, Манеберга, все так же было опутано...

- Маннергейма. Ну? Что дальше?

- Один черт, все равно жиды и тот, и этот...

Дальше думаю, как быть. С дерева на дерево перемахнуть, как белка, или сухостоя навалить побольше и перебраться по нему, как по мосткам?

Как-то не в любовь, в топи-то рыло совать. Да и боязно, а вдруг звоночки электронные какие пойдут. Лучше уж вовсе не соваться. Ну-ка, думаю, пройдусь вдоль, погляжу, что и как. И в натуре. Прошел я где-то с километр и вижу там дерево упамши. Здоровенную сосну, видать, ветром завалило, и аккурат на колючку, она и придавила эту заразу, переходи по ней туда, как по асфальту. Самому боязно, все рассказки про эти места всплыли, как говно в проруби...

Показалось это Карташу или нет, будто легко хрустнул сучок под чьей-то ногой? Он резко поднял руку, делая Егору знак замолчать. Прислушался... Нет, кроме глухого шума, доносившегося из пармского салуна, да обычных поселковых звуков вроде далекого собачьего лая, чьей-то пьяной песни и стука топора ничего не слышно. Ну да Дорофеев и сам охотник, лучше его, московского залетного гостя, должен слышать в ночи, а раз молчит, значит, в самом деле показалось...

- Ты потише, Егор, - на всякий случай предупредил Карташ.

- Да я ж вроде и не громко... Ну так вот, ты слушай дальше. Значит, пробрался туды, к болоту то есть. Полторы суток по ним, окаянным, петлял, пока вышел к кряжу. Чуть не потоп. А уж дальше по кряжу до самого до острова. Ночью шел, днем отлеживался, чтоб не засекли. Ну, и дополз. Остров как остров, но тоже колючкой опутан, что твоя не скажу что. А если б не колючка, то ничего примечательного, тайга и тайга, все то же самое как снаружи, так и вовнутрях. Звериных следов разве только меньше. А птиц как и везде, этим-то что не летаться...

- Ты давай-ка без лирики, птица-сокол...

- А если без нее, то выбрал направление и пошел вдоль этой, второй колючки, ночью опять же.

Через нее перелезать не стал, опять же - сам говорил, может, секретики какие установлены. Понятно, сторожко шел. Чтоб на сучок какой сучий не наступить, веткой не колыхнуть, сам понимаешь...

А тихо вокруг - ни звука, ни огонька. Этак с час, короче, гулял. Опять же тайга и тайга, ни хрена интересного. Почитай, весь остров по этому, как его, по перлиметру обошел. Потом гляжу - ручеек, это под утро уже. Вшивенькая такая речонка лесная, метров пять шириной, в болото втекает, кустики по берегам, плесы. Но местами берега попадаются высокие, и скал до дури. И вот, - он понизил голос до триллерного шепота, - вижу откос, который река подмыла, откос поехал, вниз попер. Причем не только край. А знаешь, как бывает, где почва не шибко твердая и больших деревьев немного? Там может сверзиться и хренова туча метров. Вот что тут и получилось. Причем, по всему видно, берег поехал не так давно. Что я, думаешь, там увидел?

Егор хихикнул нервным смешком, потом достал пачку "Стрелы", закурил.

- Ну? - вырвалось у Карташа.

- Скелеты.

- Что?!

Признаться, такого сюрприза Карташ ждал меньше всего. Радиоактивные захоронения да, тренировочный лагерь бойцов какого-нибудь отряда "Альфа" - почему бы и нет... но т а кое...

- Черепа, косточки. Короче, там, на берегу, открылся на обозрение натуральный погост...

Карташ, только что затоптавший окурок, полез за новой сигаретой. И от растерянности задал не очень умный вопрос:

- Человеческие?

- Ясный хрен, кто ж зверье хоронить будет... - хохотнул Дорофеев и снова перешел на шепот:

- Думаешь, все? Ты погоди. Я, значит, это, издали сперва разглядывал и, честно говоря, не собирался подходить ближе. Даже из кустов, где сидел, не тянуло выбираться. А тянуло делать ноги взад. Однако любопытство таки держало...

В общем, с полчаса просидел так, потом прикинул хрен к носу, что раз забрался так далеко, раз наткнулся... И тишина вокруг, птицы ведут себя спокойно. Короче, направился туда. Осмотреться. Я черепа, те, что наверху белели, и те, что внизу у реки, не пересчитывал, но много их там, уж с сотню будет точно... Так если б это все! Я нашел там две свежие могилы.

- Уверен? - быстро спросил Карташ.

- Так от ож. Земля рыхлая, еще травкой не затянутая. Я, понятно, дерн разрывать не стал, не поганец-гробокопатель. Носком поковырял разве... Точно свежие. А уже светает изо всех сил, и за деревьями, слышь, вроде как дома сереют.

Ну, дома - не дома, не знаю, может, избы али ангары какие, только формы уж больно правильной, природа так не умеет. Так что я поскорей оглобли повернул и, пока солнце не встало, назад по кряжу ломанул, по-тихому... Кажись, не заметили...

- Так что, значит, есть там люди?

- Да кто ж их разберет... Но могилки точно свежие, стало быть, кто-то их хоронил, жмуриков-то.

- Зарубки оставлял? - быстро спросил Алексей.

Дорофеев виновато развел руками.

- Не успевал, командир. Светало быстро, недосуг было... Но ты не боись, я дорогу знаю.

Дорофеев виновато развел руками, отбросил докуренную сигарету и полез в карман за следующей. Алексей искоса разглядывал его. Худощавое, но жилистое, будто свитое из прочнейших тросов тело, лицо, загар с которого не сходит даже зимой... Лет Егорке было где-то под полтинник, хотя с виду он казался значительно моложе, не больше сорока - куда там "нестаринам", фитнесс-клубам, соляриям и прочим йохимбе - вот она, архилучшая реклама нестарения: жизнь на свежем воздухе, долгие пешие прогулки по лесу и здоровое сбалансированное питание, что характерно - продуктами, добытыми собственноручно, а не приобретенными в супермаркетах. Плюс к тому, не стоит забывать, молодая сильная жена, мастерица и по части кулинарии, и, как почему-то был уверен Алексей, по постельным игрищам тож...

- Дела-а, - наконец протянул Карташ.

- И я о том же. Только и это еще не все.

- Что еще?

- Увидишь, - Егор хитро прищурился. - Подарочек для тебя имеется. Сам сделал, вот этими вот руками. Лучше всяких зарубок.

- Показывай, что жмешься. Стоящее куплю, и простава само собой будет... за вредность. Ну?

- Так не с собой. В сумке. А сумка в Салуне.

- Хорошо, тогда сделаем вот как...

То ли от услышанной жути, то ли от чего другого, но Карташа никак не оставляло ощущение еще чьего-то присутствия вблизи. Даже если чутье разыгралось на пустом месте... лучше перебдеть, как говорится.

- Вернемся в "Огонек", посидим с полчаса.

Потом я выйду, а ты выходи минут через пять после меня. Встречаемся у сухого колодца.

- А...

- Да после проставлюсь. Завтра. Или сегодня схожу куплю тебе пару пузырей. Ну когда я кидал?

- Это верно. Не кидаешь... Только за жуть такую добавить бы трэба, а, командир?

- Разберемся. Сказал же, не обижу..

Они поднялись, вернувшись в заведение, разошлись по своим компаниям. Егор направился в малый зал к своим промысловикам. Карташ задумчиво смотрел ему вслед.

Как и многие, отсидевший срок на здешней зоне, Дорофеев остался в Парме. И не было в его истории никакой исключительности, одна типичность: выпало ему отбывать наказание в советские годы, а по тогдашним законам осужденного выписывали с его жилплощади. На воле его никто не ждал, иными словами - прописать его к себе было некому, значит, оставалось лишь бичевать, попадаться по новой и по новой идти на этап. Егор выбрал жизнь таежную, но вольную: охотничий промысел, шишкование в сезон, немного зарабатывал рыбалкой и сбором ягод - короче, кормился от леса, вел, как уже говорилось, здоровую и согласную с законами жизнь. Ну, хотя браконьерствовал, конечно, помаленьку, не без этого, да кто ж в этой глухомани не браконьерничает... А уж Надюшка ему попалась - загляденье, право. Оттого, должно быть, и не спился, повезло парню.

Карташ кое-как отсидел полчаса, на автопилоте участвуя в застольной беседе, мыслями далекий от нее на восемьдесят с гаком километров. Едва минуло полчаса, он распрощался с братанами по оружию. Впрочем, он никогда особо не задерживался в "Огоньке", к этому привыкли.

Собственно, не пиво трескать он сюда приходил. Он вообще мог вполне обойтись без пива и, тем более, без теплой компании сослуживцев, в общении с которыми приходилось напрягаться, чтобы не выпускать на лицо скуку, а напротив, изображать заинтересованность и дружелюбие. Он приходил в "Огонек" единственно ради того, чтобы перевидеться здесь с нужными людьми. И из своего общения с разными человеками, главным образом, с охотниками и с теми, кто лишь формально звался охотником, а на самом деле промышлял диким старательским промыслом, Карташ тайны не делал. Ничего страшного, что он выходил пошептаться с охотниками. В Парме не принято было совать нос в чужие дела. Да и Карташ был не единственным, кто покупал у промысловиков продукты их промысла.

Сухой колодец высох лет двадцать назад. Его заколотили, но доски то и дело отрывали для единоличных хознужд - пока не дадут команду плотнику, пока двадцать раз ему не напомнят, пока тот не приколотит новую доску, ворча насчет того, что "нет на вас, засранцев, Сталина, он бы вам побезобразил", - в безводную утробу летели хабарики, пустая тара и плевки.

Карташ топтался у колодца четверть часа, поминутно поглядывая на часы. Егор все не шел.

Это уж ни в какие ворота. Ну понятно, хорошо сидится в "Огоньке" - однако ж выпивка и душевная компания никуда от него не убегут, зато, если обещанная им вещь действительно чего-то стоит, то будет ему на что напоить всех своих дружков. О чем он думает?! И ведь не мог он за полчаса набраться до беспамятства...

Бесцельно наматывать круги вокруг колодца, как какой-нибудь влюбленный лох под часами, не было никакого терпежу, не по его натуре такое. Карташ быстрым шагом пошел по тропинке, ведущей от Сухого колодца через еловую рощицу к главной поселковой дороге, которая даже имела свое название: Восточный тракт - не более, понимаешь, и не менее.

... Егор ничком лежал прямо посередине тропинки, метрах в пятнадцати от дороги. Присев на корточки и затаив дыхание, Карташ щелкнул зажигалкой и перевернул охотника на спину. Прямо напротив солнечного сплетения виднелась ножевая рана. Крови было немного, в основном, разлилась внутри. Алексей вскочил на ноги и сделал два стремительных шага назад. Ничего не изменилось. В том, что Дорофеев мертв, сомнений не было никаких, труп уже начинал коченеть. Ножа не видно ни в теле, ни рядом с ним. Как впрочем, не наблюдалось и сумки, про которую говорил Дорофеев. Что естественно, если хорошенько подумать. А подумать не мешает не просто хорошенько, а, как говаривал вождь мирового пролетариата, архихорошенько. Обо всем. Но не здесь и не сейчас...

Карташ почувствовал, как взмокли ладони.

Страх. То был банальнейший страх.

Надо отсюда уходить. И быстро. Дорофееву уже ничем не поможешь, а труп обнаружат и без Карташа. Вбегать в заведение с криком от порога: "Егорку убили!", - это, знаете ли, лишнее.

Незачем привлекать к своей персоне всеобщее внимание. Тем более что ножи здесь носит каждый второй, не считая первого...

Карташ не стал выходить на дорогу: мало ли кто увидит, потом еще свяжут место и время преступления с его сумеречными шатаниями в тех же краях. Хотя опыт показывает, что следствия особого не будет. Во-первых, Егор Дорофеев - фигура не того масштаба, чтобы из-за него приезжали с Большой земли, будут управляться местными силами. Ну а что это за силы, хорошо известно... Во-вторых, поножовщина как способ выяснения отношений - дело в Парме если не рядовое, то уж точно не из ряда вон выходящее, смотри пассаж о ножах...

Карташ вернулся к Сухому колодцу и оттуда пошел в обход по лесной тропинке, собираясь обогнуть поселок лесом и выйти на Восточный тракт со стороны лесопилки - с той стороны, откуда обычно возвращаются предававшиеся любовным утехам парочки. То есть парочки, если любятся в открытую, а уж ежели присутствует супружеская измена, то исключительно поодиночке. Как в цивилизованных странах, понимаешь.

Он шел быстро, ловя каждый посторонний звук. Потому что не сомневался - Дорофеева убрали из-за того, что он добрался туда, до Шаманкиной мари, и из-за той вещи, что лежала в его сумке. Их разговор на завалинке подслушивали - тут тоже не приходилось сомневаться. А значит известно, с кем Дорофеев откровенничал.

Страх прошел, остался так, легкий мандраж. Зато был азарт. Карташ, несмотря ни на что, был собой доволен - интуиция не подвела его и на этот раз...

По пути к дому, как на грех, ему попался прапор Сорин, мрачно и одиноко бредущий в сторону "Огонька". Карташ быстренько собрался, сделал соответствующее скучающее лицо, даже принялся насвистывать беззаботный мотивчик.

- О, Леха, - приглядевшись в темноте и узнав, ничуть не удивился Сорин. И тут же спросил:

- Выпить есть?

Карташ молча показал пустые ладони, споро прокачивая ситуацию. Прапор и без бутылки был уже отчетливо пьян, однако в Салуне Алексей его не приметил - стало быть, нажрался где-то в другом месте. Стало быть, это не он мочканул охотника, потому как, во-первых, он должен был подслушивать их разговор в зале, дабы сделать соответствующие выводы, а во-вторых, столь мастерски пощекотать заточкой не самого последнего лоха в поселке - с пьяных-то глаз не очень получится. Да и не в его, Сорина, привычках было размахивать заточкой, в ухо дать еще куда ни шло.

Не он завалил Егора, не он, кто-то другой...

- Сучка, - пожаловался Сорин. - Сказала - буду ждать там вон, у поваленного кедра, приходи. Ну, пришел, пузырь принес, все чин-чинарем, как полагается. Час прокантовался, как дурак, и ни хрена. Выпить точно нет?

- Да нету, нету, - сказал Карташ. Встреча, кстати говоря, случилась весьма своевременная: прапор-то и покажет, что старлей шел не откуда-нибудь, а от лесопилки. На случай, если вдруг у кого-нибудь возникнут какие-нибудь вопросы...

- Ну и ладно, - безнадежно махнул рукой Сорин. - Пойду в Салун, вдену... Про нового пахана слыхал? Говорят, такое будет...

Распрощались они весьма мирно. Прапор ничего не заметил и не заподозрил.

Алексей дошел до дома более никем не замеченный, разве что облаянный собаками, да разве еще с крыльца соседнего дома его окликнул поприветствовать тихий пьяница Толян, здешний, пармовский, конюх. Вот и еще один свидетель, что у него стопроцентное алиби. Не-ет, господа, как оно ни крути, а денек, - уж прости, Егорка, - выдался счастливый...

Он снимал полдома с отдельным входом и даже своим палисадником у шестидесятилетней вдовы Тамары свет-Кузьминичны.

Провернув ключ в замке и чуть приоткрыв дверь, Карташ какое-то время стоял, прислушиваясь. Кто ж его знает... Но ничего подозрительного слух не отловил. Лишь где-то скреблись мыши, да с половины Кузьминичны доносилось трескучее бормотание чэ-бэ телевизора. "Президент США Джордж Буш-младший заявил, что...

В ответ на требования полиции освободить заложников... Тем временем военные действия на юго-востоке страны продолжаются..." - доносился сквозь треск помех бодрый рапорт телеведущей. Прям-таки сводки с поля боя. Политикой бабуля интересовалась более всего прочего в этом лучшем из миров, хотя по старости лет не слышала уже ни черта.

Овдовела она десять лет назад, ее благоверного, тоже некогда сидевшего, но после тоже завязавшего, отчего-то снова посадили (ну поехал человек в Шантарск за какой-то дорогой покупкой, ну встретил старых дружков, выпил с ними крепко, а потом за компанию отправился надело - и за компанию же погорел). Где-то на зоне в средней полосе России он и загнулся - как было сказано в похоронке - "от обострения язвенной болезни".

Сводки с полей...

Первое время Алексей, как завязавший курильщик, зело страдал от отсутствия телефона, а вот отсутствие телевизора перенес на удивление спокойно - даже к бабке не заглядывал, хотя та разика два звала его посмотреть то ли "Санта-Марию", то ли "Просто Барбару". А потом ничего, привык и к телефону. Точнее, к тому, что его нет и никогда не будет - по крайней мере, здесь.

В сенях он включил свет, чего обычно не делал, заглянул в чулан на предмет незваных гостей с пиками, перьями и прочими заточками, только после этого прошел в комнату.

С водки - с полей...

И первым делом, не снимая кобуры, вытащил из холодильника початую бутылку водки и недоеденную тушенку. Воткнул вилку в содержимое банки, набулькал в стакан граммов сто пятьдесят. А пальчики-то, кстати, дрожат... Да, брат, не каждый день чуть ли не на твоих глазах убивают человека. К тому же, человека принесшего ниточку к раскрытию тайны. К тому же, принесшего эту ниточку не кому-нибудь, а именно те бе...

Пивной хмель от двух кружек пивка давно и без остатка выветрился - еще б ему не выветриться после эдаких-то событий, а чтобы привести мысли в какое-то подобие порядка требовалось их чем-то встряхнуть.

Встряхнул.

Чуть полегчало, отпустило. Страха до сих пор не было, зато чувство азарта, подогретое водочкой, росло как на дрожжах. Забылось даже тревожное ощущение, предчувствие надвигающейся беды. Значит, он действительно набрел на что-то важное. Ох, е-мое, какие тут открываются перспективочки...