Чтение 19–й страницы книги ~Самоубийство~

интересовало; да и то, потомство еще может приписать заслугу преемнику,
обычно противнику и сопернику. Старательно и успешно работали также
репортеры, -- и в Европе того времени не было ни одного 95 секретного
соглашения, которое скоро не стало бы "достоянием общественного мнения".
"Общественное мнение" смыслило в иностранных делах еще гораздо меньше, чем
министры. Почти в каждом соглашении одна сторона как будто выигрывала
больше, чем другая, и другую начинали бешено ругать ее собственные газеты,
не меньше ругая -- хотя и с признанием ума и хитрости, -- противную сторону.
Начиналось столкновение разных общественных мнений, и раскалялись
национальные страсти.

К началу 1905 года забота об избежании "Derogierung an Prestige"
совершенно овладела умом канцлера Бюлова. Ему вдобавок очень хотелось
получить княжеский титул. Этот титул давался редко и только за
исключительные заслуги. Исключительную заслугу можно было себе устроить.
Момент был благоприятный: Россия была занята войной на Дальнем Востоке,
европейское равновесие нарушилось в пользу Германии. Французское
правительство, в котором были и руссофилы и англофилы и даже германофилы,
всЈ больше старалось прибрать к рукам Марокко. Эта нищая страна, почти
ничего не обещавшая метрополии кроме немалых жертв людьми и деньгами, была
еще гораздо менее нужна Германии, чем Франции: Вильгельм сам это говорил и
писал. Но в будущее почти все европейские государственные люди заглядывали
разве лишь на несколько месяцев, да и то в большинстве случаев неудачно.
Между тем престиж для германской империи и княжеский титул для Бюлова можно
было приобрести быстро.

Ранней весной император для отдыха решил предпринять путешествие по
Средиземному морю. Морские поездки всегда действовали на него успокоительно,
а он, при крайней своей нервности, очень в этом нуждался. Руководитель
огромного пароходного общества Баллин, "друг императра", с полной
готовностью предоставил роскошный пароход "Гамбург" и сам, по своей
инициативе, посоветовал взять с собой побольше сановников. Это было для
общества превосходной рекламой. Среди приглашенных были антисемиты,
недолюбливавшие еврея Баллина, но и они от приятного, бесплатного
путешествия в обществе Вильгельма не отказались. 96 Предполагалось
отправиться сначала в Лисабон, затем в Неаполь. Совершенно неожиданно Бюлов
потребовал, чтобы император по дороге высадился в Танжере и произнес там
энергичную речь в защиту независимости мароккского султана.

Вильгельм II в ту пору очень любил канцлера (которого несколько позднее
стал ненавидеть). Этот очень образованный блестящий человек, прекрасный
оратор, считавшийся (вместе с Клемансо) лучшим causeur-ом Европы, неизменно
при каждой встрече его очаровывал. Вдобавок, он считал Бюлова как бы своим
учеником и во всяком случае своим созданием. С прежними главами
правительства ему было скучновато, а с ним никогда. Император раза два-три в
неделю приезжал в гости к канцлеру и долго с ним болтал о новостях, о
сплетнях, о государственных делах. Часто оставался у него то завтракать, то
обедать. Бюлов как бы случайно приглашал к столу посторонних людей, ученых,
писателей, артистов, которых Вильгельм в других дворцах встретить не мог.
Эти встречи были императору приятны, он много говорил об искусстве и даже о
разных науках. Профессора иногда недоумевали, но слушали с восторженным
вниманием. Сводил канцлер Вильгельма с крупными, промышленниками, с
еврейскими банкирами. Император был очень богат, хотя и не так богат, как
русский царь или как Франц-Иосиф (это его раздражало). Кроме большого
цивильного листа, у него было больше 90 тысяч гектаров собственной земли,
много собственных замков и денег. Он уважал богатство и был очень любезен с
Швабахами, Фридлендерами, Симмонсами.

Предложение Бюлова и озадачило Вильгельма, и было ему вначале очень
неприятно. Гимназистам было бы ясно, что речь в Танжере поведет к большим
неприятностям, а может быть, и к войне. Немного раньше или немного позднее,
император наверное отнесся бы к плану канцлера с восторгом. За два месяца до
того, принимая в Берлине бельгийского короля Леопольда II, он в последний
день перед обедом сказал наедине королю, что принадлежит к школе Фридриха
Великого и Наполеона I, что он не уважает монархов, 97 считающихся не с
одной Божьей волей, а с министрами и парламентами, что он шутить с собой не
позволит, что Фридрих начал Семилетнюю войну с вторжения в Саксонию, а он
начнет с вторжения в Бельгию, при чем обещал королю в награду за доброе
поведение несколько французских провинций. Король от ужаса за обедом ничего
не ел и почти не разговаривал со своей соседкой императрицей. "Император
говорил мне вещи ужасающие!" -- только сказал он перед отъездом на вокзал.

Однако в марте 1905 года Вильгельму никакой войны не хотелось, и он
отнесся к плану поездки в Танжер очень неодобрительно. Сказал канцлеру, что
визит вреден и опасен, так как мароккский вопрос заключает в себе слишком
много зажигательного материала: "zu viel Zündstoff". Бюлов не отставал,
ссылаясь всЈ на то же: на престиж Германии. Он и сам не хотел войны или
думал, что ее не хочет, но любил "finassieren" и беспрестанно повторял
приписываемые Бисмарку слова: "Надо всегда иметь на огне два утюга". Хорошо
зная императора, соблазнял его и эффектом. Речь в Танжере император должен
был сказать, сидя верхом на коне. Дело было подробно разработано в тайных
переговорах с мароккским султаном. Были приготовлены лучшие лошади
султанской конюшни. Вильгельм уступил и, в сопровождении большой свиты,
выехал в Танжер.

Море было беспокойное, пароход сильно качало, император чувствовал себя
не очень хорошо. По дороге он опять начал колебаться: нужно ли ехать? вдруг,
как это ни маловероятно, выйдет война? Помимо прочего, она означала бы конец
дружбы с царем, быть может и с другими монархами; гвардия, вероятно, вся
погибла бы, армия сильно пострадала бы, всЈ пришлось бы восстанавливать
сначала, -- каких денег это стоило бы? Правда, почти все его предки вели
войны, и странно было бы ни разу за всЈ блестящее царствование не повоевать.
Большая дипломатическая, а тем более военная, победа чрезвычайно увеличила
бы престиж. С другой стороны, были еще разные причины для колебаний. Танжер
был гнездом анархистов, можно 98 было ждать покушений или хоть враждебной
демонстрации. Капитан, качая головой, говорил, что в такую погоду причалить
к берегу в Танжере невозможно, его величеству придется отплыть с парохода на
лодке, а она, при сильных волнах, может и опрокинуться, или же всех вода
обольет с головы до ног.

Эффект мог пропасть. Император колебался всЈ больше. Из Лисабона он по
телеграфу известил канцлера, что решил в Танжер не ехать. Пришла ответная
телеграмма с мольбами, убежденьями, почти с угрозами: можно ли не считаться
с мнением германского народа? Германский народ ни о каком Танжере и не
слышал, но как было не поверить Бюлову? За час до высадки император сказал
Кюльману: "Я не высажусь!" -- и высадился.

Лодка его не опрокинулась, арабский жеребец, хотя и взвивался на дыбы,
но дал на себя сесть, и фотографии вышли чрезвычайно удачными. Правда,
революционеры орали. Вильгельм II, по его словам, произнес речь "не без
любезного участия итальянских, испанских и французских анархистов, жуликов и
авантюристов". В возбуждении и чтобы проявить независимость, он даже
отступил от приготовленного канцлером текста и сделал свое слово еще более
"энергичным". Впечатление во всем мире было сильнейшее. В демократических
странах все негодовали. Газеты вышли с огромными заголовками: в Танжере
брошена бомба! Германские генералы (впрочем, не все) наслаждались. Трудно
сказать, кого император называл "авантюристами", -- себя и Бюлова,
разумеется, к ним никак не причислял. Но верно еще больше наслаждался, читая
газеты, Ленин: шансы на войну увеличиваются.

ВсЈ обошлось очень хорошо. Войны не произошло. Французский министр
иностранных дел Делькассе, после бурного правительственного заседания, подал
в отставку. Престиж Франции понизился, престиж Германии вырос. Канцлер
получил княжеский титул.

В своих воспоминаниях Бюлов изобразил себя крайним миролюбцем и с
негодованием издевался над своим преемником Бетманом-Гольвегом, который по
глупости 99 и неосторожности довел в 1914 году Германию и весь мир до
катастрофы. В действительности, и его собственная ценная идея очень
способствовала приближению войны, как и тому, что Англия выбрала второй утюг
и -- без восторга -- перешла на сторону Франции и России. Бюлов понимал
значение своих действий не лучше, чем Бетман-Гольвег, Эренталь, Делькассе,
Извольский. Все они бессознательно направляли Европу к самоубийству и к
торжеству коммунизма, -- тоже, конечно, не вечному, но оказавшемуся уже
очень, очень долгим.

Незадолго до возвращения из Парижа в Россию Люда вспомнила, что у нее
просрочен паспорт. На границе могли выйти неприятности.

-- Как же мне быть? -- с досадой спросила она Аркадия Васильевича. Он
после защиты диссертации в Сорбонне стал доктором парижского университета и
был хорошо настроен. Даже не подчеркнул, что у него все бумаги всегда в
порядке, и всего один раз напомнил, что "давно ей это говорил":

-- Паспорт у каждого должен быть исправен.

-- Да, да, ты говорил. И, конечно, русский человек состоит из тела,
души и паспорта, это давно известно. ВсЈ же бывают и отступления. Вот у
тебя, например, есть паспорт, есть тело, но нет души.

-- О том, есть ли у меня душа, мы как-нибудь поговорим в другой раз.

-- Я уверена, что нет.

-- В том, что ты в этом уверена, я ни минуты не сомневался, но дело не
в моей душе, а в твоем паспорте. Помни, что мы едем в Россию через две
недели.

-- Что-ж, ты можешь отлично поехать и без меня. Я и вообще не знаю,
вернусь ли я.

-- Пожалуйста, не пугай меня и не уверяй, будто ты хочешь стать
эмигранткой. Ты уже давно скучаешь по России. Гораздо больше, чем я.

-- Это немного, потому что ты совсем не скучаешь. Была бы у тебя
где-нибудь своя лаборатория, а всЈ остальное в мире совершенно неважно. 100

-- Разумеется, твоя деятельность, в отличие от моей, -- имеет для мира