по-немецки, и он это делал прекрасно, часто с цитатами, со ссылками на
забытые прецеденты. Он нередко посещал "Балльплатц", разговаривал, в
историческом кабинете Меттерниха, с самим Эренталем, который тоже его
хвалил.
прекрасно ее обставили. Алексей Алексеевич выписал свою обстановку из
Парижа. Много мебели они докупили. Покупали с толком и с радостью. Имение
Тонышева очень повысилось в цене: около него прошла новая железная дорога.
Он выгодно продал лес. 320 Продал и почти всю землю: часть -- дорого --
соседнему сахарному заводу, часть -- дешево -- крестьянам. Остался только
дом с огромным парком. Вырученные деньги он вложил, по совету Ласточкина, в
разные акции, которые приносили большой доход и быстро повышались в цене.
Средства у Тонышевых теперь были очень хорошие. На деньги, полученные от
брата в подарок к свадьбе, Нина Анатольевна, посоветовавшись с мужем, купила
несколько рисунков Сезанна.
понемногу вошли в высшее общество Вены. Не бывали у них лишь лица из высшей
знати, князья Виндишгретцы, Ауерсперги, Шварценберги, -- эти ездили в гости
только друг к другу, к членам императорской семьи и далеко не ко всем
послам. Но однажды Тонышевых посетил один из эрцгерцогов, выразивший желание
посмотреть на их Сезаннов. Несмотря на либерализм этого гостя, принимать его
надо было по особому порядку. Никакой из разновидностей заметного снобизма
ни у Нины Анатольевны, ни у Алексея Алексеевича не было, всЈ же этот визит
был приятен, тем более, что посол их с ним поздравил, как поздравил бы с
орденом или с повышением по службе. Разумеется, бывали у них не только
аристократы и сановники, но также писатели, музыканты, банкиры, журналисты.
Осведомленные люди сообщили Тонышевым, что еще совсем недавно венское
общество строго делилось на три разряда: "Erste Gesellschaft", "Zweite
Gesellschaft", "Dritte Gesellschaft", которые почти никогда друг с другом не
встречались; но теперь это уже меняется, хотя медленнее, чем в других
странах. Алексей Алексеевич тотчас стал звать к себе людей из "третьего
общества"; не очень знал, к какому обществу принадлежат они сами:
говорила Нина.
восьми поколений дворянства<,> -- весело отвечал он.
лучше ли послать всЈ это к чорту? Будем общаться с кем нам угодно.
игрой, балами, скачками, маскарадами, чем политикой. От тех же, кто
занимался политическими делами и даже ими ведал, Тонышев слышал удивительные
суждения. Еще в первое время своего пребывания в Вене он узнал, что у
Эренталя есть свой замечательный проект: замена Тройственного Союза Союзом
четырех великих держав: Австро-Венгрии, России, Германии и Франции, с
фактическим преобладанием двух первых. Этот союз оказался бы столь
могущественным, что мог бы распоряжаться полновластно судьбами мира;
вдобавок, он положил бы конец англо-французскому соглашению, сближению между
Англией и Россией и какой бы то ни было международной роли Италии. На
вопросы Тонышева, что будет делать такой всесильный союз, зачем он нужен,
отчего не привлечь к нему Англию и Италию, почему Франция и Германия
согласятся на русско-австрийское преобладание, как и в чем это преобладание
будет выражаться, осведомленные люди отвечали соображениями, казавшимися ему
уж совершенной чушью: необходимо положить конец интригам Англии на Балканах;
надо построить железную дорогу через Ново-Базарский санджак; можно считать
обеспеченной поддержку Ватикана, он ненавидит Квиринал, а папа преклоняется
перед Вильгельмом II и называет его "quel Santo Imperatore!"; без Союза
Четырех нельзя разрешить македонский вопрос; в Союзе же Четырех, разумеется,
номинально все будут равны, Франция и Германия согласятся, да, может быть,
при искусстве Эренталя, и не заметят, -- объясняли ему осведомленные люди.
вздор, но говорили люди неглупые, образованные и, главное, профессиональные
дипломаты! И еще более удивительно было то, что бессмысленный план предлагал
сам Эренталь, новый Меттерних. Алексею Алексеевичу только изредка и то лишь
ненадолго приходила мысль: вдруг все эти господа думают преимущественно или
даже исключительно о себе, о 322 своей славе, о причинении неприятностей
соперникам и -- в лучшем случае бессознательно -- из кожи лезут, чтобы
придумать что-либо свое, связанное с их именем и якобы очень полезное их
странам? Почти невольно Тонышев иногда сам старался придумать свой план:
этот, разумеется, полезный России без малейшего сомнения.
говорить, точно такого плана никогда и не было. Заговорили о других столь же
странных проектах. Тонышев видел только, что в Европе с каждым днем
становится всЈ беспокойнее: еще года четыре тому назад ни о каких больших
войнах и речи не было.
Еще больше нравился ему древний ритуал Габсбургского двора. Он был
представлен императору, который ему, как иностранному дипломату, подал руку.
Франц-Иосиф его очаровал. Тонышев любил старину, -- Бург, как все говорили,
был последним в Европе, совершенно не изменившимся ее очагом. И главное,
австрийский император был настоящей опорой европейского мира.
конечно, и он не представлял себе, какой может оказаться новая война. Его
нелюбовь к "швабам" с годами ослабела. Он находил, что территориальные
приобретения никому особенно не нужны, а менее всего России. Его чрезвычайно
удовлетворяло, что так же, по общему мнению, думал престарелый Франц-Иосиф.
"Да, он никак не гений, и даже не выдающийся человек, но очень многим более
ученым и блестящим людям, чем он, не мешало бы у него кое-чему поучиться. И
далеко не всЈ так было плохо в старину", -- думал Алексей Алексеевич. Как
всегда, он много читал, тратил немало денег на книги и переплеты.
самыми близкими людьми. У них Тонышевы всегда останавливались при наездах в
Россию. В Дмитрии Анатольевиче ему были приятны оптимизм, широкое
экономическое образование, деловитость. 323 Сам он ничего в экономике не
понимал, не любил романов, где описывались дела, даже не мог дочитать
"Деньги" Золя. "А Митя по настоящему делами увлекается и так рад, что они
идут прекрасно и в мире, и у него самого. Тут ничего худого нет. Все мы
принимаем, как должное, те блага, которые нам посылает либо рождение либо
удача, никому не приходит в голову их стыдиться, а он вдобавок всЈ создал
своим трудом..." Не меньше ему нравилась и Татьяна Михайловна. С ней он тоже
вел долгие разговоры, преимущественно о музыке, о литературе. Свои взгляды
она высказывала мало и даже неохотно, никак не старалась "блистать", но
слушала внимательно и с интересом; ее собственные суждения обычно казались
ему меткими и бесхитростно-остроумными. При его последнем приезде, в
разговоре о политических событиях, она с улыбкой ему сказала:
сердитесь, мне кажется, что в душе вы, в отличие от него, самый настоящий
консерватор и любите только прошлое.
ожидал! Много знаю за собой худого, но не это.
искренности или неискренности... Вы помните о министре Уварове?
самодержавие, народность"?
знаменитого историка Соловьева. Он описывает то, что называл "оттепелью", то
есть время, последовавшее за смертью Николая. И вот он об этой самой
уваровской формуле говорит: "Православие? Но Уваров был самый настоящий
атеист. Самодержавие? Но в душе он без всякого сомнения был либералом.
Народность? Но он за всю жизнь ни одной русской книги не прочел, а писал
только по-французски или по-немецки"...
Да и не так, по моему, плохо, 324 если у вас и нет "законченного
политического мировоззрения": оно, слава Богу, у всех теперь есть, даже у
людей, которым до вас очень далеко.
мировоззрением".
его русская политика". Сначала добавил было подзаголовок: "Апогей "Кучера
Европы", но потом зачеркнул: ему не очень нравилось прозвище Кауница, да и
неудобно было помещать кавычки на обложке. Алексей Алексеевич собрал немало
материалов, увлекался этой работой, делился мыслями с женой. Она слушала с
большим вниманием, одобряла и старалась всЈ запомнить.
говорил об этом с улыбкой, -- все дипломаты имеют дневники и готовят
воспоминания. Он не был расположен к сплетням и записывал только те, которые
имели хоть какое-либо отношение к политике. В международном дипломатическом
мире прочно господствовало правило: "Vienne est un poste d'observation de
tout premier ordre". Но в сведениях этого наблюдательного пункта сплетни
играли немалую роль.
особенно об его морганатической жене. Тонышевы не менее десяти раз слышали,
что "эрцгерцогиня Фридрих" очень хотела выдать за наследника свою дочь и
даже считала это решенным делом, так как Франц-Фердинанд стал часто бывать у
нее в доме; но внезапно и совершенно случайно выяснилось, что приезжал он
вовсе не ради ее дочери, а ради ее фрейлины, чешской графини Хотек; после
бурной сцены фрейлина была уволена, -- и на ней-то морганатическим браком
Браун Дэн
Березин Федор
Посняков Андрей
Флинт Эрик
Перумов Ник
Перумов Ник