read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:

ЭТО ИНТЕРЕСНО

Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



большевиков ("или они это выпустили?"). По его мнению, не надо было верить
тому, что многие пишут о русских событиях: если жестокости и были, то ведь
нужно принять во внимание то-то и то-то, -- далее следовали разные общие
места о революциях и ссылки на русскую историю. Были ссылки также на
какую-то неопределенную 445 гармонию, которая непременно должна установиться
в мире. Неясно было, в чем эта гармония будет заключаться и кто и как будет
ее устанавливать.
"Это тоже не очень ново и не очень умно", -- думал раздраженно Дмитрий
Анатольевич. -- "У тех неизлечившихся поклонников Людендорфа всЈ банально по
реакционному, а у него всЈ банально по радикальному: и эти лицемерные "если"
-- он, видите ли, не знает! -- и эти весьма односторонние умолчания, и этот
"гигантский социальный опыт". Едва ли господам из "Берлинер Тагеблатт"-ов
очень хочется, чтобы такой же социальный опыт проделали над ними, но в
варварской России отчего же нет, это очень интересно! Тут и русская история,
о которой и сам Эйнштейн, и люди из "Берлинер-Тагеблатт"-ов в лучшем случае
когда-то прочли страничек десять в школьных учебниках. Хороша и его
радикальная гармония, очевидно, без реакционеров, но -- тоже очевидно, хотя
и недосказано -- вкупе с большевиками! И вся эта глупая слащавая фальшь! Да
и его, Эйнштейна, туда втянули". Ласточкин не мог сказать себе в утешение,
что Эйнштейн, верно, глуп. Знал, что ум -- неопределенное понятие, знал
также, что этот человек в своей области гений, быть может, даже сверхгений.
"Во всяком случае он становится вдвойне символической фигурой нашего
времени. Своим гением поколебал прочные устои знания, своей безответственной
болтовней дал слащавую санкцию "Берлинер-Тагеблатт"-ам".
ВсЈ это Дмитрий Анатольевич, впрочем, думал неуверенно. Теперь уверен
больше не был ни в чем. "Говорю о чужих банальностях, а наши собственные? Я
почти ни от чего не отказываюсь ни в нашем духовном наследстве, ни в своих
личных взглядах. Хочу пересмотреть, пересматриваю, и всЈ-же большого,
основного заблуждения не нахожу. Были, конечно, ошибки, в какой-то мере мы,
быть может, отвечаем морально и за "разбойника" Люды (хотя почему же я за
него отвечаю?). Отвечаем за то, что давали деньги большевикам, как давал
Савва Морозов (я им никогда не давал). Быть может, у нас была и своя
слащавая фальшь, даже наверное была, всЈ-таки гораздо более честная и
бескорыстная. И вреда от нас было неизмеримо меньше, чем от разных Плеве и
Людендорфов. И основная наша 446 ценность -- свобода -- никак не была
ценностью фальшивой. И уж от нее-то я не откажусь никогда, как не откажусь
от "дважды два четыре"! Настала катастрофа, нам больше как будто не на что
надеяться, и всЈ-же я думаю, что наше поколение было только несчастно".
Ложились они теперь рано и до полуночи читали в спальной при свете
керосиновой лампы, как в пору детства Дмитрия Анатольевича. Оба читали в
очках: он с позапрошлого года, она с прошлого стали (с тяжелым чувством)
носить очки при чтении. Татьяна Михайловна в этот вечер сняла их раньше
обычного, положила на столик и задумалась: "Зимой топить будет нечем. На
жалованье Мити и впроголодь жить будет нельзя. Они кончатся? Только на это и
надежда, но до того, как кончатся они, кончимся мы, если не физически, то
морально. Митя к ним не пойдет, но что же он будет делать?" -- Думала "он" в
единственном числе: смутно чувствовала, что зимы не переживет, -- здоровье у
нее всЈ расстраивалось, она боялась пойти к врачу и еще старательнее, чем
прежде, скрывала болезнь от мужа. "Для покупки дров продадим Крамского.
Рискованно, но что-ж делать? Верно дадут гроши". Теперь, впервые в ее жизни,
денежные расчеты у нее примешивались к самым важным и страшным мыслям. --
"Как он будет без меня жить? Если б хоть Люда была в Москве, я была бы
спокойнее... Но где она теперь? Жива ли?"
Спальная -- прежняя столовая, -- была почти пуста: оставались только
кровать и диван, ночной столик между ними и одно кресло; да еще на стене
висели на гвоздях немногочисленные платья и два мужских костюма. ВсЈ
остальное было продано. Вселенные жильцы не доносили. Был продан за бесценок
и Левитановский пейзаж (на четыреугольник, оставшийся от него на обоях, им
было особенно тяжело смотреть). Продавать принадлежавшие народу произведения
искусства было прямо опасно. Однако, жильцы и об этом не донесли. Их было
пятеро: муж, жена, три сына подростка. Им вначале предоставили всю квартиру,
кроме двух оставленных хозяевам комнат; можно было ждать, что вселят
кого-либо еще. Пока Ласточкины не могли особенно жаловаться на то, о чем
теперь только и говорили прежние собственники хороших квартир. Новые жильцы
не 447 развели клопов, не подслушивали, не подглядывали, не ругались, не
следили за каждым движеньем "буржуев". "Право, недурные люди! -- говорив
Дмитрий Анатольевич. -- Он, оказывается, с 1905 года "член партии": они ведь
не говорят: "большевицкой партии", а просто: "партии". Ничего, проживем и с
ними. И незачем из-за потери квартиры принимать вид Людовика XVI в
Тампльской тюрьме. Так теперь делают многие, у которых и до революции не
было ни гроша".
Отравляли жизнь только подростки, на редкость буйные, дерзкие, вечно
скандалившие и грубившие родителям. Они выбрали себе гостиную, которую
когда-то обставила Нина. Повидимому, их прельстила круглая форма этой
комнаты. Расставили в ней кровати и покрыли содранным со стен шелком. Но
проводили день в бывшей мастерской Дмитрия Анатольевича, и оттуда постоянно
доносился дикий шум. Татьяна Михайловна попробовала с ними поговорить,
назвала их товарищами и просила шуметь меньше: ее муж нездоров и должен
готовить свой курс в университете. Говорила с самыми ласковыми убедительными
интонациями и ничего не добилась.
-- Не брызгайте, гражданка. Не диалектически рассуждаете, -- сказал
Петя.
-- Буза и хвостизм, -- подтвердил Ваня. -- Откатитесь, гражданка.
Третий, Вася, ничего не сказал, но, уходя, пробормотал что-то вроде
"меньшевицкой лахудры". На этом разговор кончился, а руготня, драки, шум в
мастерской стали еще ожесточеннее. Татьяна Михайловна ничего о разговоре
мужу не сказала, -- "что мог бы он сделать?"
Родители же вели себя вполне сносно и даже порою деликатно. Оба
работали не в Кремле и, повидимому, не на высоких должностях, хотя муж
участвовал еще в 1905-ом году в московском восстании. Уходили на службу с
утра, гостей принимали не часто и жили небогато. Но съестные припасы у них
были. Татьяна Михайловна постоянно встречалась с жилицей на кухне, старалась
не смотреть на то, что там жарилось и варилось; ей казалось, что жилица
чувствует себя смущенной. 448
Скоро у Ласточкиных человек в кожаной куртке отобрал рояль. Теперь они
и не спорили. Играть всЈ равно было трудно, а продать рояль невозможно. В
этот день жилица, предварительно постучав в дверь, вошла к Татьяне
Михайловне и нерешительно попросила ее продать ей "лишнее" платье и белье.
Татьяна Михайловна радостно согласилась без торга: жилица предложила
значительно больше, чем давали старьевщики. Выйдя к себе с покупкой, она
тотчас вернулась и принесла полфунта кофе: "Возьмите, гражданка, это
бесплатно. У нас есть". Татьяна Михайловна приняла подарок, очень
благодарила -- "муж так обрадуется", -- и потом прослезилась. Стала слаба на
слезы.
Дмитрий Анатольевич читал "Войну и Мир". Эта книга казалась ему лучшей
в мировой литературе. Говорил жене, что начал читать Толстого двенадцати лет
отроду: "Покойная мама подарила, когда я болел корью. Двенадцати лет начал
и, когда буду умирать, пожалуйста, принеси мне на "одр" то же самое". За
этой книгой он часто засыпал; мысли его приятно смешивались. "Как хорошо,
что существует в мире хоть что-то абсолютно прекрасное, абсолютно
совершенное!"... Но в этот вечер он заснуть не мог.
-- Странно, -- сказал он, отрываясь от книги. -- Ведь крепостное право
было ужасно, а всЈ-таки люди тогда были культурнее, чем мы! Толстой сам на
старости лет говорил, что в дни его молодости было в России культуры и
образования гораздо больше, чем в двадцатом веке. А это было до большевиков.
-- Старикам свойственно идеализировать прошлое, но я допускаю, --
ответила Татьяна Михайловна. -- А вот у них растет действительно редкое
поколение. Хороша будет жизнь, когда подрастут все эти Пети и Вани!
Дмитрий Анатольевич вздохнул и снова взял книгу. Он читал о поездке
князя Андрея в Отрадное, с знаменитой страницей о старом дубе. "Весна, и
любовь, и счастие!" как будто говорил этот дуб, -- "и как не надоест вам всЈ
один и тот же глупый и бессмысленный обман. ВсЈ одно и то же, и всЈ обман!
Нет ни весны, ни солнца, ни счастья. Вон, смотрите, сидят задавленные
мертвые ели, всегда одинаковые, и вон и я растопырил 449 свои обломанные,
ободранные пальцы, где ни выросли они -- из спины, из боков; как выросли --
так и стою и не верю вашим надеждам и обманам"...
Да, разумеется, "тысячу раз прав этот дуб", -- подумал Дмитрий
Анатольевич. -- "Только князь Андрей не имел права это думать, а я и мы все
имеем. Да, я тоже никаким надеждам больше не могу верить". Точно, чтобы
самого себя опровергнуть, Ласточкин повернул несколько страниц в знакомой
ему чуть не наизусть книге и прочел о возродившемся, преображенном дубе:
"И на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и
обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время
вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое укоризненное лицо
жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь,
и луна, -- всЈ это вдруг вспомнилось ему".
"Но как же тут мертвое лицо жены! Это тоже "лучшая минута жизни?" --
вдруг с сильным волненьем подумал Дмитрий Анатольевич, никогда прежде не
замечавший этих слов. "Обмолвка? Но разве у Толстого бывают обмолвки? И то
же самое есть в другой главе: Пьер, вернувшись из плена, с радостью думает,
что жены больше нет в живых! Что же это такое? Значит, не всегда худо, что
человек умирает?" Он с беспричинным ужасом оглянулся на соседнюю кровать.
Татьяна Михайловна уже задремала; лицо у нее при свете керосиновой лампы
казалось вместе измученным и просветленным, -- мертвым.
XII
Для первой лекции отвели одну из больших зал Аудиторного корпуса.
Актовый зал был бы уж слишком велик. К двум часам аудитория была полна на
три четверти. Новые студенты и по наслышке мало знали Ласточкина, но обычно



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 [ 89 ] 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.