* ЧАСТЬ ВТОРАЯ. АЛЕКСЕЕВСКИЙ РАВЕЛИН *
18
сперва в старинном селе Коломенском, потом в купленном у князя Кантемира
селе Черная Грязь. Последнее, в честь новой хозяйки, было названо
Царицыном и со временем, по ее мысли, должно было занять место
подмосковного Царского Села.
был наскоро выстроен двухэтажный деревянный дворец, с кое-какими службами,
скотным и птичьим дворами.
прудов, окруженных лесистыми холмами. На неоглядных скошенных лугах
копошились белые рубахи косцов и красные и синие поневы гребщиц. За этими
лугами виднелись другие, еще не тронутые косой, цветущие луга. Далее
чернели свежераспаханные нивы, упиравшиеся в новые зеленые холмы и луга. И
все это золотилось и согревалось безоблачным вешним солнцем.
раскрытые окна несся запах сена и лесной древесины. В них налетали с реки
ласточки, с лугов стрекозы и мотыльки.
прудах рыбу, каталась по окрестным полям.
причесанных волосах, сидя в верхней рабочей горенке, писала наброски
указов и письма к парижскому философу и публицисту барону Гримму.
так как им известно, что она не может равнодушно видеть клочка чистой
бумаги и хорошо очиненного пера, чтоб не присесть и не поддаться бесу
бумагомарания.
императрицы: что именно она предпримет относительно разгромленной ею
Турции? или повторял запоздалые вести об укрощенном заволжском бунте, о
недавней казни Пугачева и о захваченной в Ливорно таинственной княжне
Таракановой, - Екатерина с удовольствием описывала Гримму своих комнатных
собачек.
втором браке, леди Мими, или герцогиня Андерсон. Они были такие крохотные,
косматые, с тоненькими умными мордочками и упругими, уморительно, в виде
метелок, подстриженными хвостами. У собачек были свои особые, мягкие
тюфячки и шелковые одеяла, стеганные на вате рукой самой императрицы.
как Том, разглядывая окрестности, опирается лапой о подоконник, волнуется,
ворчит и лает на лошадей, тянущих барку у берега реки. Виды однообразны,
но красивы. И сэр Том с удовольствием глядит на холмы и леса и на тихие,
тонущие в дальней зелени сады и усадьбы, за которыми в голубой дали чуть
виднеются верхи московских колоколен. Сельская дичь и глушь по душе сэру
Андерсону и его супруге. Они ими любуются, забыв столичный шум и блеск, и
неохотно, лишь поздно ночью, идут под свое теплое, стеганое одеяло.
по совести, чувствую, что я годна только там, где не все еще обделано в
искажено".
19
тучки, сверкала молния, погромыхивала гроза. При дворе были свои невзгоды.
перед казнью всех изумлял твердой надеждой, что его помилуют и не казнят.
государыня по прочтении последних допросов самозванца. - Природа
человеческая неисповедима".
с княжной Таракановой. Переписку с Орловым о самозванке императрица
послала петербургскому главнокомандующему, князю Голицыну, и отдала ему
приказ:
допрос".
и впоследствии, за войну с турками, произведенный в фельдмаршалы, был
важный с виду, но добродушный, скромный, правдивый и чуждый дворских
происков человек. Его все искренне любили и уважали.
взял с него клятву молчания и приказал ему отправиться в Кронштадт,
принять там арестантку, которую ему укажут, и бережно сдать ее
обер-коменданту Петропавловской крепости Андрею Гавриловичу Чернышеву.
оснащенной яхте он проехал в Неву, тихо подплыл к крепости и сдал
пленницу. Ее сперва поместили наскоро в комнаты под комендантскою
квартирою, потом в Алексеевский равелин. Секретарь Голицына Ушаков уже
приготовил о ней подробные выдержки из бумаг, присланных государыней.
лукавых, зорких глаз повторявший:
давно пора в абшид, измучился...
ним ряд точных вопросов и доказательных статей и с напускною, важною
осанкою, так не шедшею к его добродушным чертам, явился в каземат
пленницы. Его смущали вести, что на пути, в Англии, арестантка чуть не
убежала, что в Плимуте она вдруг бросилась за борт корабля в какую-то,
очевидно, ожидавшую ее шлюпку, и что ее едва удалось снова, среди ее
воплей и стонов, водворить на корабль. Князь боялся, как бы и здесь
кто-либо не вздумал ее освобождать.
отвергала, что ее звали и даже считали всероссийскою великою княжною, мало
того, ею прямо и сразу было заявлено, что она действительно и сама,
соображая свое детство и прошлое, силою вещей привыкла себя считать тем
лицом, о котором говорили найденные у нее будто бы завещание императора
Петра I в пользу бывшей императрицы Елисаветы и завещание Елисаветы в
пользу ее дочери.
дерзость пленницы, особенно приложенное к допросу письмо на имя
государыни, скрепленное подписью "Elisabeth".
вскричала Екатерина, прочтя и скомкав это письмо.
как добычу ненавистного ему Орлова, - начал было ее защищать. Екатерина
молча подала ему пачку новых французских и немецких газет, сказав, пусть
он лучше посмотрит, что о ней самой плетут по поводу схваченной
самозванки, и тот, сопя носом, с досадой уставил свои близорукие глаза.
нам во втором издании маркиз Пугачев. Согласись, князь, как бы мы ни
жалели этой жертвы, быть может, чужих интриг, нельзя к ней относиться
снисходительно.
"убавить тону этой авантюрьере", тем более что "по извещению английского
посла, арестантка, по всей видимости, была не принцесса, а дочь одного
трактирщика из Праги".
бранью, - я тому выцарапала бы глаза!
страшных, грозно ложившихся на нее стеснений. - Я прежде так слепо, так
горячо верила в себя, в свое происхождение и назначение. Неужели они
правы? Неужели придется под давлением этих безобразных, откапываемых ими
улик отказаться от своих убеждений, надежд? Нет, этого не будет! Я все
превозмогу, устою!"
строже: лишили ее на время услуг ее горничной и других удобств. Стали ей
давать более скромную, даже скудную пищу. Это не помогло. Ни просьбы, ни
угрозы лишить ее собственной одежды, света и одеть в острожное платье не
вынудили у пленницы раскаяния, а тем более желаемого сознания, что она
обманщица, а не княжна.
Браун Дэн
Куликов Роман
Шилова Юлия
Вронский Константин
Шилова Юлия
Афанасьев Роман