Чтение 25–й страницы книги ~Княжна Тараканова~

лучше не допытывать о них немой судьбы...

В это время с большого канала донеслись звуки лютни. Кто-то на гондоле
пел. Павел прислушался: то был его любимый гимн. Он вспомнил мызу
Паульслуст, музыкальные утра Нелидовой и ее предстательство за Ракитину.

- Хорошо, - сказал он, - пусть так; правду скажет будущее. Но у меня к
вам еще просьба... Особа, которой я хотел бы искренно, во что бы то ни
стало, услужить, желает знать одну вещь.

- Очень рад, - произнес собеседник. - Чем могу еще служить вашему
высочеству?

- Одна особа, - продолжал граф Северный, - просила меня разведать
здесь, в Италии, в Испании, вообще у моряков, жив ли один флотский? Он был
на корабле, который пять лет назад погиб без следа.

- Русский корабль?

- Да.

- Был унесен и разбит бурей в океане, невдали от Африки?

- Да.

- "Северный орел"?

- Он самый... вы почем знаете?

- На то меня зовут чародеем.

- Говорите же скорее, спасся ли, жив ли этот моряк? - нетерпеливо
произнес граф Северный.

Собеседники стояли у края набережной. Волны, серебрясь, тихо плескались
о каменные ступени. Вдали, окутанный сумерками, колыхался темный, с
подвязанными парусами, очерк корабля.

- Завтра на этой шкуне, - сказал собеседник Павла, - я покидаю Венецию.
Но прежде, чем уйти в море и ответить на новый ваш вопрос, мне бы
хотелось, простите, знать... будет ли граф Северный, взойдя на престол,
более ко мне снисходителен, чем министры его родительницы? Позволит ли он
мне в то время снова навестить его страну, каков бы ни был ответ мой о
моряке?

Нервное волнение, охватившее Павла при рассказе о встрече с тенью
прадеда, несколько улеглось. Он начинал более собою владеть. Вопрос
собеседника привел его в негодование. "Наглец и дерзкий пролаз! - подумал
он с приливом подозрительности и гнева. - Каково нахальство и какой дал
оборот разговору! Базарный акробат, шарлатан!.."

Павел едва сдерживал себя, комкая в руках снятую перчатку.

- За будущее трудно ручаться, по вашим же словам, - сказал он,
несколько одумавшись, - впрочем, я убежден, что в новый приезд вы в России
во всяком случае найдете более вежливый и достойный чужестранца прием.

Собеседник отвесил низкий поклон.

- Итак, вам хочется знать о судьбе моряка? - произнес он.

- Да, - ответил Павел, готовясь опять услышать что-либо фиглярское,
иносказательное, пустое.

- Пошлите особе, ожидающей вашего известия, - проговорил итальянец, -
миртовую ветвь...

- Как? Что вы сказали? Повторите! - вскрикнул Павел. - Мирт, мирт? Так
он погиб?

- Моряк спасся на обломке корабля у острова Тенериф и некоторое время
жил среди бедных прибрежных монахов.

- А теперь? Говорите же, молю вас...

- Год спустя его убили пираты, грабившие прибрежные села и монастырь,
где он жил.

- Откуда вы все это знаете?

- Я также в то время жил на Тенерифе, - ответил собеседник, - списывал
в монастырском архиве одну, нужную мне, древнюю латинскую рукопись.

"Да что же это наконец? Фокусник он или действительно всесильный маг? -
в мучительном сомнении раздумывал Павел. - По виду - ловкий отгадчик,
смелый шарлатан, не более... Но откуда все это сокровенное - берега
Африки, имя погибшего корабля... и эта условленная, роковая, миртовая
ветвь? Неужели выдала Катерина Ивановна? Но он ее не видел, она нездорова,
все время не выходит из комнат, никого не принимает и нигде не была..."

Павел еще хотел что-то сказать и не находил слов. Над взморьем, где
виднелась шкуна, уже начинался рассвет.

- Я провожу ваше высочество до палаццо, - сказал, искательно и как-то
низменно-мещански изгибаясь, собеседник, - дозволите ли?

Павел чуть взглянул на мишурно-балаганный, ставший жалким в лучах
рассвета, бархатный с блестками наряд мага и, сняв маску, не говоря более
ни слова, угрюмо и величаво, пошел назад по опустелой набережной.

"Бедная, плачущая Пенелопа! Бедная красавица Ирен! - мыслил он. - Не
разъяснили ей мучительной загадки министры, рыцари и послы; пошлем ей
миртовую ветвь итальянского скомороха и вызывателя духов"

36

Прошло еще пятнадцать лет... 1796 год приближался к концу.

Были первые месяцы царствования императора Павла.

В Петербурге радостно толковали об освобождении из крепости знаменитого
Новикова и о возврате из Сибири Радищева.

Император с августейшею супругой и некоторыми лицами свиты посетил
собор Петропавловской крепости. Полицеймейстер Архаров предложил государю
взглянуть на главное здание Алексеевского равелина, где в то время
кончались неотложные исправления. Один из казематов привлек особое
внимание высоких посетителей.

- Здесь содержался кто-нибудь из итальянцев? - спросил государь
коменданта.

- Никак нет-с, ваше величество, раскольники.

- Но как же, смотрите, - указал государь на окно, - вот надпись на
стекле алмазом - o Dio mio! [О, бог мой! (ит.)]

Архаров и комендант озабоченно склонились к оконной раме. Комендант,
впрочем, был новый, не успел еще ознакомится с преданиями о прошлом
крепости.

- Любопытно было бы узнать, - произнесла государыня Мария Федоровна. -
Почерк женский. Бедная! Кто бы это был?

- Не Тараканова ли? - сказала бывшая здесь Нелидова. - Помните ли, ваше
величество, несчастье с моряком Концовым и ту девушку из Малороссии?

- Тараканова в то время утонула, - сказал кто-то, - ее здесь залило
наводнением.

Все на это замечание промолчали. Одна императрица Мария Федоровна,
взглянув на Нелидову и указав ей в окно на одиноко разросшуюся среди
глухого сада равелина белую березу, шепнула:

- Вот ее могила! Помните? Но где записки о ней?

Государь, очевидно, слышал это замечание. Садясь в коляску, он сказал
Архарову:

- Надо, во что бы то ни стало, это разузнать, здесь совершено
прискорбное дело... Были смутные времена: покушение Мировича, бунт
Пугачева, потом эта... эта... несчастная... Я видел слезы матушки... она
до своей кончины не могла себе простить, что допустила допрашивать
арестованную в свое отсутствие из Петербурга.

Полиция начала розыски. Где-то в богадельне нашли престарелого слепого
инвалида Антипыча, двадцать лет назад служившего сторожем в крепости...
Инвалид указал на какого-то огородника, а этот на дьячка Казанской церкви,
видевшего когда-то при переборке церковных дел у покойного протоиерея отца
Петра сундук с бумагами и в нем некий важный, особо хранившийся пакет.

Бросились искать семью отца Петра. Прямого потомства у него не
оказалось. Нашли его внучку, дочь его племянницы Варвары, жену сенатского
писца. Ее навестил сам Архаров, но также ничего не добился. Куда делся
сундук с бумагами отца Петра и был ли он, с другою рухлядью, по его смерти
отослан племяннице в Москву, или иному кому, никто этого не знал.

Дело объяснилось впоследствии, в глубине Украины, в уединенном и бедном
монастыре, где некогда поселилась Ирина и где она, приняв окончательный
постриг, тихо скончалась в престарелых годах, горячо молясь за погибшего в
море жениха, раба божьего Павла.

В числе немногих вещей покойной нашли пачку бумаг с надписью: "От отца
Петра" - и между ними засохшую миртовую ветвь, при письме одной важной
особы. Бумаги у игуменьи выпросил на время и зачитал любитель старины
сосед, кончивший впоследствии жизнь в чужих краях.

...Граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский женился в год путешествия
в чужие края графа и графини Северных. Его побочный сын от таинственной
княжны Таракановой, Александр Чесменский, умер в чине бригадира в конце
прошлого века.

Пережив императрицу Екатерину и императора Павла, граф Алексей
Григорьевич оставил после себя единственную, умершую безбрачною, дочь,
известную графиню Анну Алексеевну, и скончался в Москве в царствование
императора Александра I, накануне рождества, в 1807 году.

Преследовали ли его при кончине угрызения совести за его поступок с
Таракановой, или в крепкую душу графа Алехана до конца жизни не западало
укоров совести - неизвестно.

Сохранилось, впрочем, достоверное предание, что предсмертные муки графа
Алексея Григорьевича были особенно невыносимы. Чтоб не было на улице
слышно ужасных стонов и криков умирающего "исполина времен" - было
признано нужным заставить его домашний оркестр, разучивавший в соседнем
флигеле какую-то сонату, играть как можно громче.

1882