- Родимые, да что же это, - заголосил кто-то из толпы мужиков, -
толковали о врагах, а тут свои...
- Бунтовать? - крикнул офицер. - Против воли начальства? А
виселица? Ларионов, вяжи его!..
Казаки и саперы рассыпались по двору. Мужики бегали, не помня
себя от страха, и выносили разную кладь. Сверкнул огонь. Кто-то с
пучком пылающей соломы побежал в сенник. Загорелся скотный двор.
Дым укрыл взгорье. Бабы и дети неистово голосили.
Становилось темно. От Любанова лесистым косогором к Новоселовке в
это время мчалась на ямских небольшая городская карета. В ней
сидели Илья Тропинин и Аврора. Дорогу и ближайшие окрестности еще
было видно. Оба путника молчали. Им попадались навстречу одинокие
и кучками казаки, осматривавшие окрестность. До Новоселовки
оставалось версты три. Еще ее не было видно за густым лесом.
Илья, не обращая внимания на казаков, думал о раненом Мите,
Аврора спрашивала себя: "Если Митя так опасно ранен, что с
Базилем? Он так стремился; уже начались сражения..."
- Что это, будто зарево впереди? - вдруг спросила Аврора. Илья
выглянул из кареты.
- Так и есть! Ямщик, - крикнул он в окно, - где это горит? Не в
стороне ли Новоселовки?
- Должно, там... захотелось, видно, бабам свежего хлебушка, ну,
овин... и не убереглись.
Лошади пробежали еще несколько минут. Лес кончился. За ним
открылась зеленая, пересеченная холмами долина; за долиною синели
новые леса и холмы. На одном из пригорков широким пламенем,
далеко распростирая зарево, пылало несколько зданий. Крылатая
мельница, еще не вполне охваченная пламенем, чернела среди клубов
дыма и огненных полос. Над нею в искрах метались и вились тучи
голубей. Снизу из долины послышался стук колес; на дороге, между
кустов, показался экипаж.
- Ох, ох! соколики! - жалобно причитывал женский голос. - Родимые
решилися... конец свету...
То были Ефимовна и Феня с фельдшером. Их остановили, осыпали
расспросами. Илья был поражен, едва стоял на ногах. Учившийся под
его наблюдением, его любимый крестный брат и друг так нежданно
скончался. Слезы катились из его глаз. Он то крестился, то
извергал проклятия на французов.
- Вот она, вот... я всегда предрекал, роковая необходимость! -
проговорил он, сжимая кулаки. - Цивилизованные варвары,
узаконенный разбой!
Аврора усадила Арину с собой, Феню на козлы с кучером, а
фельдшера на запятки и еще раз взглянула на пылавшую
новоселовскую усадьбу. "Необходимость, - мыслила она, содрогаясь,
- уставы, законы войны... Но кому было нужно и чем вознаградят,
искупят смерть этого молодого, прекрасного, над кем теперь это
зарево? Проклятия злодею, измыслившему эту войну! И неужели на
него, как на его предшественника Марата, не найдется новой смелой
Немезиды, новой Шарлотты Корде?" Карета помчалась обратно по
полю, к которому в наступившую ночь, по обеим сторонам старой
Смоленской дороги, уже надвигалась и становилась на позиции вся
русская армия. Платя без счета вольным и почтовым ямщикам,
Тропинин к обеду следующего дня добрался с Авророй, Ефимовной,
Феней и фельдшером до Москвы. Едва войдя к княгине, он объявил,
что долее медлить невозможно. Подъезжая к Москве, он и Аврора со
стороны Можайска уже слышали за собой раскаты сильной пушечной
пальбы. Анна Аркадьевна, выслушав рассказ Мавры, стала было опять
под разными предлогами медлить.
- Ну что же, французов разобьют, прогонят! - говорила она.
Илья вышел из себя.
- Это безрассудно! - вскрикнул он. - Умоляю вас, grand'maman
(Бабушка (франц.).), немедленно уезжайте, иначе будет поздно, вас
прямо захватят в плен, ограбят, напугают, убьют.
- Ax, mon cher (Мой дорогой (франц.).), - ответила с
недовольством княгиня Шелешпанская, - уж и в плен! Меня-то,
старуху? Впрочем, хороший мой, зови священника, будем служить
молебен... Только нельзя же так прямо, без совета с врачом. Пошли
за Карпом Иванычем... Все может статься в пути, ну, хоть бы
гроза...
- Но какая же, бабушка, гроза осенью, в конце августа? -
отозвалась Аврора.
- Не твое дело... бывают случаи и в сентябре... Ты же, Илюша,
поезжай к графу Растопчину и спроси его, дозволены ли подобные
дела, как с Новоселовкой, хоть бы и на войне? Я напишу к
государю; он знал и помнит моего мужа... Кутузов ответит за все.
Вечером двадцать пятого августа, накануне Бородинского боя,
главная квартира князя Кутузова находилась на Михайловской мызе,
при деревушке Астафьевых, Татариновой, в четырех верстах от
Бородина. Здесь под ночлег старого фельдмаршала был отведен
брошенный хозяевами небольшой, в один этаж, но весьма удобный
господский дом. Ручей Стопец, впадающий в реку Колочу у Бородина,
отделял Татариново и Михайловскую мызу от лесистых высот, на
которых командир правого крыла армии Милорадович расположил для
предстоящей битвы свои отряды. Отсюда в сумерках влево за ручьем
у деревни Горок виднелись на холмах огражденные завалами батареи,
а невдали от них белели палатки пехоты, егерей и артиллерии
Багговута. Далее, вправо, из-за березового леса поднимались дымки
с костров драгунов, гусаров и уланов Уварова, спрятанных в запасе
у склонов к соседней Москве-реке. Прямо против Татаринова и
Михайловской мызы, в полуверсте за ручьем, на пригорке, среди
просеки, виднелись коновязи и слышался говор казачьих полков
Платова. Была тихая, несколько сырая и холодная погода. Солнце
зашло, но сумерки еще не сгустились.
Перовский, состоявший с его прибытия в армию Барклая в
колонновожатых правого крыла этой армии, при отряде генерала
Багговута, только что подъехал с бивака второго пехотного
корпуса, у Колочи, в деревню Горки, где с двумя другими свитскими
офицерами и штабным доктором прохаживался по выгону у небольшой
крайней избы. В этой избе была квартира командира правого крыла
Милорадовича, который теперь совещался с приглашенными к нему
Уваровым и Багговутом. Казаки поодаль держали под уздцы
оседланных генеральских и свитских лошадей. Офицеры,
прохаживаясь, не спускали глаз с окон и двери избы. Перовский в
небольшую зрительную трубку посматривал на голубоватые очертания
возвышенностей за Колочей.
- Итак, мы стали наконец, стоим, и, кажется, твердо! - сказал,
пожимая плечами худой высокий и пожилой офицер в старом
мешковатом мундире. - Конец отступлениям.
- Ну конец ли еще, бог весть, - возразил другой офицер, помоложе.
- Разумеется, - продолжал первый. - Князь, вы слышали,
бесповоротно решил завтра принять генеральную баталию...
- Что же? - произнес второй офицер, недавно переведенный в штаб.
- Как вы к этому относитесь?
- Исполним веления долга, - ответил первый, сосредоточенно-важно
глядя перед собой. - Мне что? Была забота о семье... а теперь
жена успокоилась; представьте, пишет из Твери, что какие-то