Даниэль Дефо
Радости и горести знаменитой Моллль Флендерс, которая родилась в Ньюгетской тюрьме и в течение шести десятков лет своей разнообразной жизни (не считая детского возраста) была двенадцать лет содержанкой, пять раз замужем (из них один раз за своим братом), двенадцать лет воровкой, восемь лет ссыльной в Виргинии, но под конец разбогатела, стала жить честно и умерла в раскаянии. Написано по ее собственным заметкам
ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА
жизни, в которой от читателя скрыты имена действующих лиц и другие сведения
о них, вряд ли будет сочтена былью; но в этом отношении мы должны
предоставить читателя его собственному суждению: пусть он принимает эту
книгу, как ему будет угодно.
сообщает причины, заставившие ее скрыть свое настоящее имя, так что
прибавить к этому нечего."
замечательной дамы, о которой идет речь, слегка изменен; главное, в ее уста
вложены более скромные выражения, нежели те, что стояли у нее; рукопись,
попавшая в наши руки, была написана языком, больше похожим на жаргон
Ньюгета, чем на язык раскаявшейся и смирившейся женщины, за которую она
выдает себя на последних страницах.
видите перед собой, стоило немало труда принарядить ее в приличное платье и
заставить говорить приличным языком. Когда развращенная с юных лет женщина,
к тому же дитя разврата и греха, повествует о порочной своей жизни, особенно
подробно останавливается на обстоятельствах своего совращения и на всех
ступенях преступлений, которые она прошла за шестьдесят лет, то автору
нелегко так все это скрасить, чтобы не было повода для нареканий, особенно
со стороны недоброжелательных читателей.
допустить в эту повесть в настоящем ее виде никаких непристойностей,
никакого бесстыдства, ни одного грубого выражения героини. С этой целью
кое-какие подробности порочной части ее жизни, которые нельзя передать в
пристойной форме, опущены вовсе, многое же сильно сокращено. То, что
оставлено, надо надеяться, не оскорбит самого целомудренного читателя,
самого скромного слушателя; и так как даже из самого дурного рассказа можно
извлечь пользу, то нравоучение, надо надеяться, удержит читателя от легких
мыслей даже в тех случаях, когда сам рассказ может их возбудить. Повесть о
порочной жизни, кончившейся раскаянием, непременно требует живого описания
порока, иначе потускнеет красота раскаяния, а под умелым пером оно,
несомненно, должно выйти ярким и привлекательным.
блеском, как преступление. Если в таком мнении и есть доля правды, то
объясняется это, мне кажется, тем, что при чтении порок и добродетель
вызывают неодинаковые чувства; несомненно, различие заключено не в истинных
качествах предмета, а во вкусах и склонностях читателя.
людей, умеющих читать и извлекать пользу из прочитанного, то, надо
надеяться, таким читателям нравоучение понравится гораздо больше, чем
содержание, выводы - больше, чем самый рассказ, и намерение писавшей -
больше, чем жизнь героини.
себе назидание. Благодаря соответствующему освещению они всегда так или
иначе поучительны для читателя. Распутная жизнь героини с молодым
джентльменом в Колчестере содержит столько черточек, изобличающих порок и
предостерегающих всех вступающих на этот путь о гибельном конце подобных
похождений, нелепость, безрассудство и гнусность поведения обеих сторон так
очевидны, что этим с избытком искупается слишком живописное изображение
героиней своего беспутства и порочности.
покинуть ее; справедливое предостережение против излишних вольностей даже в
чисто дружеских отношениях; наша неспособность осуществить без божественной
помощи самые благие намерения - в этих страницах разборчивый читатель
обнаружит больше подлинной красоты, чем во всей цепи любовных приключений,
которые к ним приводят.
нескромности, которые там были, и еще более заботливо приспособлено для
добродетельных и благочестивых целей. Никто не может без явной
несправедливости бросить нам упрек за наше намерение опубликовать его.
разрешать их при самом просвещенном и благочестивом правлении поборники
театра во все времена ссылались на то, что драмы и комедии преследуют
нравственные цели и при помощи живого изображения насаждают добродетель и
благородство, в то же время изобличая и осмеивая всякого рода пороки и
испорченность нравов. Если бы те, кто так говорит, действительно
руководствовались этим правилом, защищая ту или иную пьесу, многое можно
было бы сказать в похвалу им.
настоящей книги, во всех бесконечно разнообразных ее эпизодах; в ней нет ни
одного дурного поступка, который бы рано или поздно не привел к беде или
несчастью, все выведенные в ней негодяи либо несут наказание, либо
раскаиваются; дурное изображается только с целью осуждения, а добродетель и
справедливость всегда вознаграждаются. Можно ли с большей точностью
выполнить вышеупомянутое правило - и при соблюдении его не становятся ли
поучительными даже такие вещи, которые справедливо нами осуждаются,
например: изображение дурного общества, употребление непристойных выражений
и тому подобное?
произведения, каждый эпизод, которого содержит что-нибудь поучительное; ее
выводы могут послужить читателю назиданием, если он пожелает воспользоваться
ими.
честным людям, показывая, как заманивают простаков, как их обирают и грабят
и, значит, каким образом избежать всего этого. Ограбление девочки, которую
тщеславная мать разрядила, отправляя в танцевальную школу, является хорошим
уроком на будущее для подобных людей, как и похищение золотых часов у
маленькой барышни в Сент-Джеймском парке.
Сент-Джон-стрит, кража во время пожара, а также в Гарвиче учат, как важно
сохранять самообладание при разных неожиданностях.
Виргинии с ссыльным мужем, является отличным назиданием для всех несчастных,
вынужденных устраиваться в чужих краях, куда их загнала ссылка или другие
невзгоды; мы видим, что прилежание и усердие не остаются без награды даже в
отдаленнейших частях света и что нет такого жалкого, презренного и
безотрадного положения, из которого мы бы не выбрались при помощи
неутомимого труда, так как труд поднимает людей, упавших на самое дно, и
дает им новые силы для жизни.
достаточно, чтобы предлагать ее вниманию публики, а тем более оправдать ее
издание.
судить по некоторым отрывкам, вошедшим в настоящую книгу, но обе они слишком
длинны, чтобы поместить их в этом томе; они могли бы составить
самостоятельные книги. Я имею в виду: жизнь пестуньи, как называет ее
героиня, женщины, которая в течение немногих лет перебывала благородной
дамой, содержанкой и сводней, повивальной бабкой и содержательницей
родильного приюта, процентщицей и похитительницей детей, укрывательницей
воров и краденого; но все же эта воровка и наставница воров и т. п.
напоследок раскаялась.
дороги, который, по-видимому, двенадцать лет промышлял грабежом и так ловко
выпутался, что ему разрешили пойти в ссылку добровольно, а не в качестве
каторжника; жизнь его полна необыкновенных приключений.
не обещаю, что они будут изданы отдельно.
Флендерс, ибо никто не может довести свое жизнеописание до смерти: покойники
писать не умеют. Но жизнь ее мужа, написанная третьим лицом, подробно
излагает, как жили они вместе в той стране и как по прошествии восьми лет
снова вернулись в Англию, успев за это время сильно разбогатеть; там
говорится далее, что Молль дожила до глубокой старости, но уже не так горько
каялась, как сначала; только она, по-видимому, всегда с отвращением говорила
о своей прежней жизни, от начала до конца ее.
но рассказ о них не отличается такой складностью, как ее собственный;
поэтому наша повесть только выиграет, если мы опустим эту часть.
и Олд, Бейли, и с ним до сих пор связаны настолько важные обстоятельства,
касающиеся моей частной жизни, что нечего ожидать, чтобы я назвала его здесь
или сообщила какие-либо сведения о своей семье; может быть, после моей
смерти все это станет известно, теперь же сообщать об этом было бы неудобно,
даже если бы вышло полное прощение всех без исключения преступников и
Шилова Юлия
Перумов Ник
Суворов Виктор
Прозоров Александр
Сертаков Виталий
Шилова Юлия