были перепуганы страшным смятением на улице. Какие-то всадники скакали как
угорелые; оказалось, что это погоня за тремя разбойниками, ограбившими две
кареты и еще несколько путешественников возле Данстебл-хилла, и
распространился слух, что их видели в Брик-хилле, в таком-то доме, то есть в
гостинице, - где останавливались эти господа.
что всадники уже больше трех часов как уехали. Собралась толпа, нам быстро
сообщили все подробности, и тогда в меня закралась тревога совсем иного
рода. Я поспешила сказать обитателям нашего дома, что могу поручиться за
честь тех всадников; по крайней мере, мне известно, что один из них
почтенный джентльмен, владелец прекрасного поместья в Ланкашире.
ко мне, чтобы услышать показание из моих собственных уст; я показала, что
видела троих всадников из своего окна, а потом через окна комнаты, в которой
они обедали; видела, как они садились на коней, и готова присягнуть в том,
что знаю одного из них, что это джентльмен с крупным состоянием,
пользующийся самой доброй славой в Ланкашире, откуда я только что приехала.
горожан, и до такой степени удовлетворила констебля, что он тотчас же забил
отбой, заявив во всеуслышание, что это совсем не разбойники, а, как он
сейчас узнал, честные джентльмены, после чего все разошлись по домам. Как
было на самом деле, не знаю; верно лишь то, что кареты действительно были
ограблены у Данстебл-хилла и у проезжих отнято пятьсот шестьдесят фунтов;
кроме того, были обобраны несколько торговцев кружевами, которые всегда
ездят по этой дороге. Что касается трех джентльменов, то рассказ о них я
покамест откладываю.
всего безопаснее путешествовать после грабежей, так как воры, всполошив
окрестное население, спешат скрыться куда-нибудь подальше, но я
беспокоилась, опасаясь главным образом, как бы мой старый знакомый не
встретился случайно со мной на большой дороге и не узнал меня.
сряду. Я чувствовала себя новобрачной, и мой супруг изо всех сил старался
угождать мне. О, если бы это счастье продлилось! Тогда были бы забыты все
мои прошлые горести и предотвращены мои будущие невзгоды. Но меня ждала
расплата за мою недостойную жизнь как на том свете, так и на этом.
вооружился ружьем, сел на коня, взял с собой сына и трех дюжих крестьянских
парней и, ни слова не говоря, проводил нашу карету до Данстебла. Нам,
понятно, оставалось только хорошо угостить своих провожатых в Данстебле, что
обошлось моему супругу в десять или двенадцать шиллингов, да кое-что он дал
еще людям за потерю времени, но хозяин отказался взять деньги.
если бы я приехала в Лондон необвенчанной, то мне бы пришлось либо идти к
мужу в первую же ночь, либо признаться, что во всем Лондоне у меня нет ни
одного знакомого, который бы принял на ночь бедную новобрачную с супругом.
Теперь же я без всяких колебаний поехала прямо к нему и сразу получила в
свое распоряжение хорошо обставленный дом и солидного мужа, так что передо
мной открылась самая счастливая жизнь и я могла на досуге познать настоящую
ее цену. Как она была не похожа на то распутное существование, которое я
вела до сих пор, и насколько жизнь добродетельная и скромная счастливее той,
которую мы называем беседой.
вкусить сладость добродетельной жизни и не впала так скоро в нищету, эту
могилу добродетели! Ведь я могла бы прожить счастливо на этом свете и
познать вечное блаженство на том. Пока длилась моя добродетельная жизнь, я
искренне раскаивалась в своих грехах. С отвращением озиралась я на свое
прошлое, с неподдельной ненавистью на себя. Часто размышляла я о том, как
мой любовник из Бата, поверженный десницей Божьей, раскаялся и покинул меня,
отказавшись встречаться со мной, хотя и любил меня до безумия. Я же,
подстрекаемая злейшим дьяволом - бедностью, - вернулась на стезю греха и для
облегчения своей тяжелой участи пустила в ход выгоды того, что называют
смазливым личиком, сделав красоту сводней порока.
тихой гавани и испытывала благодарность за свое избавление. Часами
просиживала я в одиночестве, горько плача над прошлыми безумствами, и мне
начинало казаться, что раскаянье мое было полным и искренним.
противостоять, да и кто скажет, как бы он себя повел, окажись он в моих
обстоятельствах! Пусть жадность корень зла, но бедность, на мой взгляд,
сущая ловушка. Впрочем, я отложу свои рассуждения и перейду к печальному
опыту, который их вызвал.
отзывчивый, скромный человек, честный, простой, искренний и в делах
прилежный и добросовестный. Дела он вел не очень крупные, но доходов
хватало, чтобы жить прилично и в достатке, конечно, не для того чтобы
наряжаться, держать лакеев и выезд и, как это называют, блистать в свете, да
я на это и не рассчитывала и к этому не стремилась, ибо, проникшись
отвращением к легкомыслию и сумасбродству своей прежней жизни, я решила
теперь жить уединенно, скромно. Я никого не принимала и сама не бывала
нигде, заботилась о семье и ублажала мужа, и такой образ жизни пришелся мне
по сердцу.
невидимой руки сокрушил все мое счастье и от моего благополучия не осталось
и следа.
денег, слишком крупную для того, чтобы наше состояние могло выдержать ее
потерю; клерк обанкротился, и крах лег тяжелым бременем на моего мужа.
Однако потери были не настолько велики, чтобы отчаиваться; если бы он имел
мужество посмотреть опасности в лицо, то при доверии, которым он
пользовался, он мог бы легко покрыть убытки. Уныние лишь усугубляет тяжесть
постигшего нас несчастья; и кто хочет погибнуть, погибнет.
удар в самое сердце; он стал угрюм и безутешен, погрузился в апатию и умер.
Я предвидела удар и была крайне удручена, ибо для меня ясно было, что, если
он умрет, я погибла.
время, когда я уже не могла рожать; мне исполнилось сорок восемь лет, и я
думаю, что останься даже муж мой жив, все равно детей бы у нас больше не
было.
самые страшные в моей жизни. Во-первых, прошла моя пора, когда я могла
надеяться стать чьей-либо любовницей; красота моя поблекла, от нее осталось
одно воспоминание, а хуже всего было то, что я находилась в самом безутешном
горе. Недавно еще я ободряла своего мужа и старалась поддержать в нем веру в
свои силы, а теперь потеряла всякую веру в себя; мне не хватало той бодрости
духа, которая, по моим же словам, так необходима в горе, чтобы вынести его
бремя.
осталась без друзей и без помощи, а потери, понесенные моим мужем, так
подорвали его средства, что хотя я не вошла в долги, но легко мог;
предвидеть, что долго не протяну на то, что у меня осталось; с каждым днем
деньги таяли и скоро должны были совсем, иссякнуть, после чего я видела
впереди только самую крайнюю нужду, которая так живо рисовалась моему
воображению, что мне казалось, будто она уже на~ ступила, прежде чем это
случилось на самом деле. Так страхи еще более отягчали мое горе; мне все
казалось, что каждый шестипенсовик, истраченный на покупку хлеба, -
последний и что завтра мне предстоит поститься и умереть с голоду.
который бы утешил меня или подал совет; ночи и дни сидела я, плача и
терзаясь, ломая руки и подчас бредя как сумасшедшая; и, право, я часто
дивилась, как не повредился мой рассудок, ибо припадки отчаяния достигали у
меня такой силы, что я вся была во власти больного воображения.
средства, вечно в слезах над своей бедственной участью и, можно сказать,
исходя кровью, без малейшей надежды на помощь от людей или Бога. Я плакала
так часто и так долго, что слезы иссякли и мной стало овладевать отчаяние,
потому что быстрыми шагами приближалась я к нищете.
квартиру; устроившись скромнее, я продала большую часть своих вещей и на
вырученные деньги жила еще окало года, соблюдая крайнюю экономию и
растягивая деньги до последней возможности; но все же, когда я заглядывала в
будущее, сердце мое замирало перед картиной неумолимо надвигающейся нищеты.
О, пусть те, кто читает эту часть моей повести, серьезно задумаются над
беспросветным горем, над тем, каково нам приходится, когда мы остаемся без
друзей и без куска хлеба! Такое размышление, наверно, заставит не только
подумать о бережливости, но и воззвать о помощи к небу и научит мудрой
молитве: Не дай мне нищеты, чтобы я не воровал.
всякая сила сопротивления у нас отнята; бедность погоняет, душа доведена до
отчаяния нуждой, что тут можно сделать? Однажды вечером я дошла, можно
Сказать, до последнего предела, была поистине сумасшедшей и бредила наяву,
как вдруг, подстрекаемая не знаю каким бесом и не соображая, что и зачем
делаю, я оделась (у меня еще сохранялись довольно хорошие платья) и вышла на
улицу. Я вполне уверена, что, когда я вышла из дому, у меня не было никаких
планов; я не знала и не соображала, куда идти и зачем, но так как меня
выгнал на улицу дьявол, приготовив свою приманку, то уж, разумеется, он
привел меня куда следовало, потому что я не сознавала, ни куда я иду, ни что
делаю.
Корнев Павел
Конан-Дойль Артур
Шилова Юлия
Максимов Альберт
Березин Федор
Никитин Юрий