Чтение 30–й страницы книги ~Робинзон Крузо~

вскоре я увидел на востоке группу утесов (их можно было различить издалека
по белой пене бурливших вокруг них волн): эти утесы разделяли течение на две
струи, и в то время, как главная продолжала течь к югу, оставляя утесы на
северо-восток, другая круто заворачивала назад и, образовав водоворот,
стремительно направлялась на северо-запад.

Только те, кто знает по опыту, что значит получить помилование, стоя на
эшафоте, или спастись от разбойников в последний момент, котда нож уже
приставлен к горлу, поймут мой восторг при этом открытии и радость, с какой
я направил свою лодку в обратную струю, подставив парус еще более
посвежевшему попутному ветру, и весело понесся назад.

Это встречное течение принесло меня прямо к острову, но милях в шести
севернее того места, откуда меня угнало в море, так что, приблизившись к
острову, я оказался у северного берега его, т. е. противоположного тому, от
которого я отчалил.

Пройдя с помощью этого встречного течения около трех миль, я заметил,
что оно ослабевает и неспособно гнать меня дальше. Но теперь я был уже в
виду острова, в совершенно спокойном месте, между двумя сильными течениями -
южным, которым меня унесло в море, и северным, проходившим милях в трех по
другую сторону. Пользуясь попутным ветром, я продолжал держать на остров,
хотя подвигался уже не так быстро.

Около четырех часов вечера, находясь милях в трех от острова, я
обнаружил, что гряда скал, виновница моих злоключений, тянувшаяся, как я уже
описывал, к югу и в том же направлении отбрасывавшая течение, порождает
другое встречное течение в северном направлении; оно оказалось очень
сильным, но не вполне совпадающим с направлением моего пути, шедшего на
запад. Однако, благодаря свежему ветру, я пересек это течение и,
приблизительно через час, подошел к берегу на расстояние мили, где море было
спокойно, так что я без труда причалил к берегу.

Почувствовав под собой твердую землю, я упал на колени и в горячей
молитве возблагодарил бога за свое избавление, решив раз навсегда отказаться
от своего плана освобождения при помощи лодки. Затем, подкрепившись бывшей
со мной едой, я провел лодку в маленькую бухточку, под деревья, которые
росли здесь на самом берегу, и, в конец обессиленный усталостью и тяжелой
работой, прилег уснуть.

Я был в большом затруднении, не знал, как мне доставить домой мою
лодку. О том, чтобы вернуться прежней дорогой, т. е. вокруг восточного
берега острова, не могло быть и речи: я уж и так довольно натерпелся страху.
Другая же дорога - вдоль западного берега - была мне совершенно незнакома, и
у меня не было ни малейшего желания рисковать. Вот почему на другое утро я
решил пройти по берегу на запад и посмотреть, нет ли там бухточки, где бы я
мог оставить свой фрегат s безопасности и затем воспользоваться им, когда
понадобится. И действительно, милях в трех я открыл отличный заливчик,
который глубоко вдавался в берег, постепенно суживаясь и переходя в ручеек.
Сюда то я и привел мою лодку, словно в нарочно приготовленный док. Поставив
и укрепив ее, я сошел на берег, чтобы посмотреть, где я.

Оказалось, что я был совсем близко от того места, где я поставил шест в
тот раз, когда приходил пешком на этот берег. Поэтому, захватив с собой
только ружье да зонтик (так как солнце страшно пекло), я пустился в путь.
После моего несчастного морского путешествия эта экскурсия показалась мне
очень приятной. К вечеру я добрался до моей лесной дачи, где застал все в
исправности и в полном порядке.

Я перелез через ограду, улегся в тени и, чувствуя страшную усталость,
скоро заснул. Но судите, каково было мое изумление, когда я был разбужен
чьим то голосом, звавшим меня по имени несколько раз: "Робин, Робин, Робин
Крузо! Бедный Робин Крузо! Где ты, Робин Крузо? Где ты? Где ты был?"

Измученный утром греблей, а после полудня - ходьбой, я спал таким
мертвым сном, что не мог сразу проснуться, и мне долго казалось, что я слышу
этот голос во сне. Но от повторявшегося оклика: "Робин Крузо, Робин Крузо!"
- я, наконец, очнулся и в первый момент страшно испугался. Я вскочил, дико
озираясь кругом, и вдруг, подняв голову, увидел на ограде своего Попку.
Конечно, я сейчас же догадался, что это он меня окликал: таким же точно
жалобным тоном я часто говорил ему эту самую фразу, и он отлично ее
затвердил; сядет бывало мне на палец, приблизит клюв к самому моему лицу и
долбит: "Бедный Робинзон Крузо! Где ты? Где ты был? Как ты сюда пришел!" - и
другие фразы, которым я на учил его.

Но, даже убедившись, что это был попугай, и понимая, что кроме попугая
некому было заговорить со мной, я еще долго не мог оправиться. Я совершенно
не понимал, во первых, как он попал на мою дачу, во вторых, почему он
прилетел именно сюда, а не в другое место. Но так как у меня не было ни
малейшего сомнения в том, что это он, мой верный Попка, то, не долго думая,
я протянул руку и назвал его по имени. Общительная птица сейчас же села мне
на большой палец, как она это делала всегда, и снова заговорила: "Бедный
Робин Крузо! Как ты сюда пришел? Где ты был?" Он точно радовался, что снова
видит меня. Уходя домой, я унес его с собой.

Теперь у меня надолго пропала охота совершать прогулку по морю, и много
дней я размышлял об опасностях, которым подвергался. Конечно, было бы хорошо
иметь лодку по сю сторону острова, но я не мог придумать никакого способа
привести ее. О восточном побережьи я не хотел и думать: я ни за что не
рискнул бы обогнуть его еще раз; от одной мысли об этом у меня замирало
сердце и стыла кровь в жилах. Западные берега острова были мне совсем
незнакомы. Но что, если течение по ту сторону было так же сильно и быстро,
как и по другую? В таком случае я подвергался опасности если не быть
унесенным в открытое море, то быть разбитым о берега острова. Приняв все это
во внимание, я решил обойтись без лодки, несмотря на то, что ее постройка и
спуск на воду стоили мне много месяцев тяжелой работы.

Такое умонастроение продолжалось у меня около года. Я вел тихую,
уединенную жизнь, как легко может представить себе читатель. Мои мысли
пришли в полное равновесие; я чувствовал себя счастливым, покорившись воле
провидения. Я ни в чем не терпел недостатков, за исключением человеческого
общества.

В этот год я усовершенствовался во всех ремеслах, каких требовали
условия моей жизни. Положительно я думаю, что из меня мог бы выйти отличный
плотник, особенно если принять в расчет, как мало было у меня инструментов.
Я и в гончарном деле сделал большой шаг вперед; я научился пользоваться
гончарным кругом, что значительно облегчило мою работу и улучшило ее
качество: теперь вместо аляповатых, грубых изделий, на которые было противно
смотреть, у меня выходили аккуратные вещи правильной формы.

Но никогда я, кажется, так не радовался и не гордился своей сметкой,
как в тот день, когда мне удалось сделать трубку. Конечно, моя трубка была
самая первобытная - из простой обожженной глины, как и все мои гончарные
изделия, и вышла она далеко некрасивой; но она была достаточно крепка и
хорошо тянула дым, а главное это была все таки трубка, о которой я давно
мечтал, так как любил курить. Правда, на нашем корабле были трубки; но я не
знал тогда, что на острове растет табак, и решил, что не стоит их брать.
Потом, когда я вновь обшарил корабль, я уже не мог найти их.

Я проявил также большую изобретательность в плетении корзин: у меня
было их несметное множество самых разнообразных фасонов. Красотой они,
правда, не отличались, но вполне годились для хранения и переноски вещей.
Теперь, когда мне случалось застрелить козу, я подвешивал тушу на дерево,
сдирал с нее шкуру, разнимал на части и приносил домой в корзине. То же
самое и с черепахами: теперь мне было незачем тащить на спине целую
черепаху; я мог вскрыть ее на месте, вынуть яйца, отрезать, какой мне было
нужно, кусок, уложить это в корзину, а остальное оставить. В большие,
глубокие корзины я складывал зерно, которое я вымолачивал, как только оно
высыхало.

Мой запас пороху начинал заметно убывать. Это была такого рода убыль,
которую при всем желании я не мог возместить, и меня не на шутку начинало
заботить, что я буду делать, когда у меня выйдет весь порох, и как я буду
тогда охотиться на коз. Я рассказывал выше, как на третий год моего житья на
острове я поймал и приучил молодую козочку. Я надеялся поймать козленка, но
все не случалось. Так моя козочка и состарилась без потомства. Потом она
околела от старости: у меня не хватило духу зарезать ее.

Но на одиннадцатый год моего заточения, когда, как сказано, мой запас
пороху начал истощаться, я стал серьезно подумывать о применении какого
нибудь способа ловить коз живьем. Больше всего мне хотелось поймать матку с
козлятами. Я начал с силков. Я поставил их несколько штук в разных местах. И
козы попадались в них, только мне было от этого мало пользы: за неимением
проволоки я делал силки из старых бечевок и всякий раз бечевка оказывалась
оборванной, а приманка съеденной.

Тогда я решил попробовать волчьи ямы. Зная места, где чаще всего
паслись козы, я выкопал там три глубокие ямы, закрыл их плетенками
собственного изделия, присыпал землей и набросал на них колосьев рису и
ячменя. Я скоро убедился, что козы приходят и съедают колосья, так как
кругом виднелись следы козьих ног. Тогда я устроил настоящие западни, но на
другое утро, обходя их, я увидел, что приманка съедена, а коз нет. Это было
очень печально. Тем не менее, я не упал духом - я изменил устройство
ловушек, приладив крышки несколько иначе (я не буду утомлять читателя
описанием подробностей), и на другой же день нашел в одной яме большого
старого козла, а в другой трех козлят - одного самца и двух самок.

Старого козла я выпустил на волю, потому что не знал, что с ним делать.
Он был такой дикий и злой, что взять его живым было нельзя (я боялся сойти к
нему в яму), а убивать было незачем. Как только я приподнял плетенку, он
выскочил из ямы и пустился бежать со всех ног. Но я не знал в то время, как
убедился в этом впоследствии, что голод укрощает даже львов. Если б я тогда
заставил моего козла поголодать дня три, четыре, а потом принес бы ему
поесть и напиться, он сделался бы смирным и ручным не хуже козлят. Козы
вообще очень смышленые животные, и, если с ними хорошо обращаться, их очень
легко приручить.

Но, повторяю, в то время я этого не знал. Выпустив козла, я подошел к
той яме, где сидели козлята, вынул их одного за другим, связал вместе