Чарльз Диккенс
Американские заметки
ПРЕДИСЛОВИЕ
существовали в Америке те влияния и тенденции, которые заставили меня
насторожиться, или это только плод моего воображения. Они могут сами
установить, проявлялись ли с тех пор эти влияния и тенденции в общественной
жизни Америки как внутри страны, так и за границей. А выяснив это, они
смогут меня судить. Если они обнаружат какие-либо факты, свидетельствующие о
том, что хотя бы в одном из указанных мной отношений Америка отклонилась от
правильного пути, значит я имел основания писать то, что я написал. Если же
они таких фактов не обнаружат, - значит, я ошибся, но без всякого умысла.
и было, то в пользу Соединенных Штатов. У меня в Америке много друзей, я с
приязнью и интересом отношусь к этой стране и верю и надеюсь, что она
успешно решит проблему, имеющую величайшее значение для всего человечества.
Выставлять меня человеком, относящимся к Америке злобно, холодно или
враждебно, - просто глупо, а сделать глупость - всегда легко.
ГЛАВА I
четверти веселого, с каким я утром третьего января тысяча восемьсот сорок
второго года приоткрыл дверь спальной каюты на борту пакетбота "Британия",
водоизмещением в тысячу двести тонн, направлявшегося в Галифакс и Бостон с
грузом почты ее величества*.
супругой", было достаточно ясно даже для моего потрясенного рассудка,
поскольку об этом извещала крохотная записка, приколотая к очень тонкому
ватному одеялу, покрывавшему очень тощий матрац, который лежал, подобно слою
хирургического гипса, на совершенно недосягаемой полке. Но что именно это и
есть та каюта, по поводу которой Чарльз Диккенс, эсквайр, с супругой
совещались день и ночь добрых четыре месяца; что таковою могла оказаться та
маленькая уютная комнатка, которую Чарльз Диккенс, эсквайр, рисовал себе в
мечтах и, окрыленный пророческим вдохновением, предсказывал, что в ней будет
стоять по крайней мере одна кушетка, - а его супруга, придерживаясь более
скромного, но все же преувеличенного мнения о ее размерах, с самого начала
усомнилась, удастся ли поместить в каком-нибудь уголке более двух огромных
сундуков (сундуки эти было бы так же невозможно не только поставить, но хотя
бы протащить сейчас в каюту, как невозможно убедить или заставить жирафа
влезть в цветочный горшок); что эта крайне неудобная, безнадежно унылая и
абсолютно нелепая коробка имеет хотя бы отдаленное отношение или
касательство к изящным, красивым, я уж не говорю, роскошным маленьким
будуарам, мастерски изображенным на яркой цветной литографии, висевшей в
конторе агентства в Лондоне; словом, что эта каюта может быть чем-то иным,
кроме веселой мистификации, забавной шутки капитана, задуманной и
осуществленной для того, чтобы пассажир испытал побольше удовольствия и
наслаждения при виде настоящей спальной каюты, - все эти истины я в ту
минуту, сколько ни старался, право, не мог ни воспринять, ни постичь. И я
сел на нечто вроде насеста или валика из конского волоса, - каковых в каюте
было два, - и бессмысленно посмотрел на своих друзей, которые вместе с нами
взошли на борт пакетбота и теперь строили самые невероятные гримасы, пытаясь
просунуть голову в крошечную дверцу.
которое, не будь мы величайшими оптимистами, могло бы подготовить нас к
самому худшему. Художник с пылкой фантазией, о котором я уже упоминал,
изобразил в том же великом произведении залу почти беспредельной глубины,
обставленную, как сказал бы мистер Робинс, со сверхвосточным великолепием,
где толпились (но не теснились) веселые и оживленные леди и джентльмены.
Собираясь спуститься в чрево судна, мы прошли с палубы в длинное узкое
помещение, напоминающее гигантский катафалк с окнами по сторонам; в дальнем
конце его виднелась унылая печь, у которой грели руки три иди четыре
продрогших стюарда, а во всю его безотрадную длину вдоль обеих стен стояли
длинные-предлинные столы и над каждым из них - привинченная к низкому
потолку полка с гнездами для стаканов и судков, что наводило на мрачные
мысли о бушующем море и штормовой погоде. В то время я еще не успел
познакомиться с идеальным иэображением этой комнаты, доставившим мне
впоследствии столько удовольствия, но я заметил, как один из наших друзей,
помогавший нам готовиться к путешествию, войдя в нее, побледнел, затем,
попятившись, наступил на ногу тому, кто стоял позади, и, невольно хлопнув
себя по лбу пробормотал: "Непостижимо! Не может быть!" - или что-то в этом
роде. Однако, сделав страшное усилие, он взял себя в руки, кашлянул
разок-другой и громко произнес, озираясь по сторонам с застывшей улыбкой,
которую я до сих пор не могу забыть: "Скажите, стюард, это, верно, комната,
где у вас завтракают?" Мы все представили, каков будет ответ; нам были
понятны его мучения. Он часто говорил о кают-компании, поверил той картине в
лондонском агентстве и ею питал свою фантазию. Чтобы составить себе
правильное представление об этой зале, - обычно пояснял он нам еще дома,
нужно в семь раз увеличить размеры обыкновенной гостиной и количество
стоящей в ней мебели, и того будет мало. И вот теперь, когда стюард в ответ
изрек истину грубую, беспощадную, голую истину: "Это кают-компания, сэр",
мой друг буквально зашатался от такого удара.
встречать ежедневно, когда их вскоре должен разделить барьер в виде многих
тысяч миль бурного водного пространства и поэтому хочется, чтобы ни одно
облачко, ни одна мимолетная тень минутного разочарования или смущения не
омрачали тех счастливых минут, что еще осталось провести вместе, - в таких
обстоятельствах, естественно, на смену первому удивлению приходит веселый
смех. Могу сообщить, что я в частности, сидя на вышеупомянутом валике, или
насесте, разразился неистовым хохотом и хохотал до того, что судно заходило
ходуном. Таким образом, не прошло и двух минут после нашего первого
знакомства с каютой, как все мы согласились на том, что она - самое
приятное, самое прелестное и самое удобное помещение, какое только можно
придумать, и было бы весьма неприятно и прискорбно, если бы она оказалась
хоть на дюйм больше. После чего, продемонстрировав, каким образом можно
разместиться в ней четверым, - если дверь прикрыть и проползать в нее,
извиваясь как змея, и если маленькую нишу с умывальником считать площадью
для одного из присутствующих, - мы стали убеждать друг друга обратить
внимание на то, какой тут свежий воздух (во время стоянки), и какой чудесный
иллюминатор, который можно целый день держать открытым (если позволяет
погода), и какой большой фонарь висит как раз над зеркалом, благодаря чему
бритье будет самой легкой и приятной процедурой (когда не слишком качает), и
пришли, наконец, к единодушному выводу, что каюта не только не мала, а даже
просторна. Однако я глубоко убежден, что если не считать двух коек, -
расположенных одна над другой и таких узких, что, пожалуй, только в гробу
спать еще теснее, - каюта была не больше одного из тех наемных кабриолетов с
дверцей позади, из которых седоки вываливаются на мостовую, словно мешки с
углем.
незаинтересованных сторон, мы уселись вокруг огня в дамской каюте, - просто
чтобы посмотреть, как это получится. Было, правда, довольно темно, но кто-то
сказал: "В открытом море, конечно, будет светлее", с чем мы все согласились,
повторяя: "Конечно, конечно", хотя весьма трудно сказать, почему мы так
думали. Обнаружив и всесторонне обсудив еще одно утешительное
обстоятельство, а именно: что дамская каюта примыкает к нашей, благодаря
чему у нас есть полная возможность располагать этой каютой в любой час дня и
при любой погоде, - мы, помнится, с минуту сидели молча, подперев подбородки
руками и глядя в огонь, и тогда один из нас сказал с торжественным видом
человека, сделавшего открытие: "А как вкусен будет здесь глинтвейн из
кларета!" Это открытие чрезвычайно поразило нас, как будто в воздухе кают
есть нечто пикантное и изысканно благоуханное, что существенно улучшает этот
напиток и исключает всякую возможность довести его до того же совершенства в
любом другом месте.
простыни и скатерти из недр диванов я из самых неожиданных вместилищ такого
хитроумного устройства, что голова кружилась, когда они раскрывались одно за
другим. Следить за ее движениями было истинным развлечением: выяснилось, что
каждый уголок и закоулок, каждый предмет обстановки был в действительности
совсем не тем, чем казался на первый взгляд, а представлял собой ловушку,
скрытый фокус или тайник и что использовать ту или иную вещь по ее прямому
назначению было бы самым неразумным на свете.
каким явился ее рассказ о плавании в январе! Да благословит ее бог за то, с
какою ясностью она припомнила все подробности прошлогоднего путешествия,
когда никто не болел, и все танцевали с утра до вечера, и весь "переход"
длился всего двенадцать дней веселая, чудесная поездка, чистое удовольствие!
Дай ей бог счастья за ее светлую улыбку и приятный шотландский выговор,
который напоминал моей спутнице милые родные края;* и за предсказания
Афанасьев Роман
Роллинс Джеймс
Суворов Виктор
Сертаков Виталий
Корнев Павел
Корнев Павел