собой и готовый быть в мире со всеми. Под всякой одеждой и платками (один из
них был надет на голову и ловко завязан под складкой двойного подбородка для
того, чтобы ветер не сорвал треугольной шляпы и круглого парика) угадывалось
полное и крепкое тело. И даже следы грязи придавали его лицу только
забавно-комичное выражение, ничуть не мешая ему сиять добродушной
веселостью,
путешественник, поднимая одновременно и голову и фонарь.
глаза дольше ваших смотрят на мир божий, однако я бы не поменялся с вами.
цела и невредима. Давайте-ка сюда фонарь, приятель, да поезжайте себе,
только потише. Прощайте.
старика. Глаза обоих мужчин встретились - и в тот же миг незнакомец вдруг
уронил фонарь на землю и разбил его ногой.
черта встретили? - воскликнул старик в коляске. - Или это только фокус,
чтобы в темноте ограбить меня? - добавил он, торопливо сунув руку в мешок с
инструментами и вытаскивая оттуда молоток. - Я эти дороги знаю, приятель, и
когда езжу по ним, беру с собой не больше кроны. Говорю вам прямо, чтобы
избавить нас обоих от лишних хлопот, - ничего у меня нет, кроме вот этой
руки, достаточно сильной для моего возраста, да молотка, которым я после
стольких лет работы орудую довольно-таки проворно. Предупреждаю не суйтесь
лучше ко мне, ничего у вас не выйдет.
незнакомец.
имя, так назовите мне свое.
его всему Лондону, - возразил путешественник.
лошадь, - сказал Варден, проворно вылезая из коляски. - Кто же вы все-таки?
Дайте-ка на себя взглянуть!
старого слесаря сверху, а тот, лавируя вокруг лошади, которая не стояла на
месте, потому что ее горячили туго натянутые поводья, упорно придвигался
поближе.
клубе болтали, будто Гейбриэл Варден испугался сердитого голоса в темноте.
Стоп, дайте на себя взглянуть!
не слабым противником, ездок отогнул воротник плаща и, наклонясь с лошади, в
упор посмотрел на слесаря.
Рядом с румяным лицом слесаря еще более поражала бледность всадника, так что
он казался каким-то бесплотным духом, и после бешеной скачки пот выступил на
его лбу крупными темными каплями, как от сильной боли или в предсмертной
агонии. Слесарь весело улыбался, ожидая, что сейчас увидит плутовское
выражение в глазах или на губах этого грубияна, узнает в нем кого-нибудь из
знакомых, вздумавшего ловко подшутить над ним, и сразу испортит ему все
удовольствие. Но вместо этого он увидел угрюмое, свирепое и вместе
испуганное лицо затравленного человека, готового отчаянно защищаться. Крепко
сомкнутые челюсти и сжатый рот, а более всего - подозрительное движение руки
под плащом указывали на опасные намерения, весьма далекие от невинных шуток
и притворства.
вас не знаю.
воротником плаща.
- плохая рекомендация для вас
люди меня сторонились.
легко добьетесь.
скажу - никогда еще ваша жизнь не была в такой опасности, как только что. За
пять минут до смерти вы будете не так близки к ней, как были сегодня.
шлепая по грязи, потом все быстрее и быстрее, пока, наконец, стук копыт не
замер вдали, унесенный ветром. Он продолжал свой путь тем же бешеным
аллюром, каким мчался и до встречи со слесарем.
ошеломленно прислушивался. Только когда затихло все и одни лишь жалобы ветра
да частый плеск дождя нарушали безмолвие ночи, он, чтобы встряхнуться,
сильно ударил себя раз-другой в грудь и с удивлением воскликнул:
Разбойник с большой дороги? Не ускачи он так быстро, мы бы еще посмотрели,
кому бы солоно пришлось, ему или мне! "Никогда вы не были так близки к
смерти, как сегодня", - скажите пожалуйста! А я надеюсь, что и лет через
двадцать буду так же далек от нее, как сегодня. Дай-то бог, чтобы не ближе!
Господи помилуй, ну и нахал - хвастать так перед человеком, нетрусливым и
крепким! Тьфу!
приехал незнакомец, бормотал про себя
из Уоррена кружным путем, хотя и устал - ведь целый день чинил там замки и
звонки... И только затем выбрал эту дорогу, чтобы не проезжать мимо
"Майского Древа", - ведь я дал слово Марте не заглядывать туда... А мое
слово твердо... Но как же теперь быть? Ехать дальше в Лондон без фонаря
опасно, а до первого постоялого двора на этой дороге еще добрых четыре мили,
а то и четыре с половиной. И как раз тут-то больше всего и нужен фонарь... А
до "Майского Древа" всего две мили! Я слово дал... так что же? Сказал, что
не заеду - и не заехал. Мое слово твердо!
могла оправдать слабость, которую он проявлял сейчас, Гейбриэл Варден
преспокойно повернул обратно, решив заехать в "Майское Древо" за фонарем - и
только.
оклик, мигом выбежал к нему навстречу, оставив дверь настежь, а за этой
дверью открылась заманчивая картина, сулившая тепло и веселье, и красный
блеск огня, струившийся сквозь ветхие шторы, казалось, донес до него
приятное жужжанье голосов, благоухание дымящегося грога и превосходного
табака; когда на шторе замелькали тени, признак того, что в комнате все
встали со своих мест, чтобы освободить для желанного гостя самое уютное
местечко в углу (ах, как хорошо наш слесарь знал это местечко!), и
вспыхнувший вдруг за окном яркий свет сказал ему, что в камине пылает и
трещит доброе полено, как бы в честь его прибытия посылая вверх сверкающий
сноп искр; когда, в довершение всех этих соблазнов, из дальней кухни коварно
донеслось шипение мяса на сковороде, мелодичное звяканье тарелок и мисок, и
запахи столь аппетитные, что даже буйный ветер благоухал ими, - Гейбриэл
почувствовал, что его мужество быстро улетучивается. Он пытался проявить
стоическую суровость, но лицо его невольно расплывалось в блаженную улыбку.
Он обернулся назад, и холодная черная пустыня глянула на него враждебно,
словно отталкивала его и гнала в гостеприимные объятия "Майского Древа".
Джо, я, пожалуй, войду ненадолго.
тащиться до потери сил по грязным дорогам, под резким ветром и проливным
дождем, когда здесь был чистый пол, посыпанный хрустящим белым песком,
жаркий огонь в хорошо вычищенном камине, здесь ждал его стол, накрытый белой
скатертью, блестящие оловянные кружки и другие заманчивые предвестники
хорошего ужина, и тут же дружная компания, готовая отдать честь этому ужину
и разделить с вновь прибывшим гостем все удовольствия!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
проходила боль в глазах от резкого ветра. Боль эта была даже приятна мистеру
Вардену, ибо, когда у человека так болят глаза, благоразумие и долг перед
самим собой требуют, чтобы он укрылся где-нибудь от непогоды. Из тех же
соображений он все время усиленно покашливал и во всеуслышание заявлял, что
ему порядком нездоровится. Те же мысли занимали его и час спустя, когда ужин
кончился, и он с веселой и лоснящейся физиономией опять сидел в теплом углу,
слушая трещавшего, как сверчок, коротышку Дэйэи и сам принимая в беседе у
камелька участие немаловажное, - его мнения выслушивались с полным
уважением.
сказать, - говорил Соломон Дэйзи, подводя итог множеству различных
предположений насчет незнакомца, о котором и Гейбриэл сообщил кое-что,