добродетели. А земной шар продолжал вертеться, как и раньше, и вертелся все
пять следующих лет, о которых наша повесть умалчивает.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
рождества Христова, как только смерклось, подул резкий северный ветер, и
быстро надвинулась темная жуткая ночь. Жестокие ледяные вихри секли мокрые
улицы густой смесью дождя и снега и барабанили в дребезжавшие окна. Вывески,
вырванные из скрипевших рам, с грохотом валились на мостовую. Старые
расшатанные трубы качались под ветром и каждую минуту грозили упасть. И не
одна колокольня дрожала в эту ночь, словно при землетрясении.
тепло и светло, не станут искушать ярость снежной бури. В кофейнях
поприличнее, посетители, собравшись у камелька, на время утратив интерес к
политике, с тайным удовлетворением сообщали друг другу, что ветер крепчает с
каждой минутой. А во всех убогих харчевнях на берегу Темзы у огня сидели
компании людей, неотесанных, странных на вид. Здесь толковали о кораблях,
гибнущих в такую погоду в море со всем экипажем, здесь можно было услышать
немало страшных рассказов о кораблекрушениях и утонувших моряках, и одни
выражали надежду, что ушедшие в плавание знакомые матросы спасутся, другие в
сомнении покачивали головами. В семейных домах дети теснились у камина, с
упоением и страхом слушая сказки о привидениях, домовых и высоких фигурах в
белом, которые появляются у кровати, о людях, уснувших в старой церкви, -
их, не заметив, заперли там, и поздней ночью они просыпались одни в пустой
церкви. Наслушавшись таких рассказов, дети дрожали при одной мысли о темной
спальне наверху, но все же им весело было слушать, как ветер воет за окнами,
и хотелось, чтобы он выл подольше. Время от времени счастливцы, защищенные
надежным кровом, умолкали и прислушивались, или кто-нибудь из них, подняв
палец, восклицал: "Tсc!" - и тогда в наступившем молчании, заглушая треск
дров в камине и частый стук дождя и снежной крупы в оконные стекла, слышался
то заунывный шум ветра, от которого дрожали стены, словно сотрясаемые рукой
гиганта, то хриплый рев морского прибоя; а то поднимался такой грохот и
бешеные вихри, что казалось - вся природа обезумела; затем вихри с протяжным
воем улетали прочь, и ненадолго наступало затишье.
видеть, ибо дорога была безлюдна. Да будет благословенна ветхая занавеска на
окне, красная, как жаркое пламя, как рубин, - сквозь нее смешанный поток
яркого света, шедший от огня в камине, свечей, и, кажется, даже от яств,
бутылок и веселых лиц, сиял приветливо манящим оком в мрачной пустыне ночи.
А внутри! Какой ковер сравнится с хрустящим под ногами песком, какая музыка
- с веселым потрескиванием дров в камине, какой аромат духов - с аппетитными
запахами из кухни, какое тепло погожего дня - с живительным теплом этого
дома? Благословенный старый дом, как стойко он выдерживал натиски стихий!
Сердитый ветер бесновался и гудел вокруг его крепкой крыши, наскакивал на
широкие трубы, а те, как ни в чем не бывало, выбрасывали из своих
гостеприимных недр огромные клубы дыма и вызывающе пыхтели прямо ему в лицо;
он с грохотом сотрясал все здание, словно жаждал запугать веселый огонек в
окне, но огонек не сдавался и, казалось, назло ему разгорался еще ярче.
и щедрость во всем! Мало того, что в большущем камине пылал огонь, - и в
изразцах, которыми камин был выложен, так же ярко горели и плясало пятьсот
веселых огней. Мало того, что красная занавеска не впускала сюда мрак и
ярость ненастной ночи и придавала комнате веселый и уютный вид - в крышке
каждой кастрюли, каждом подсвечнике, в медной, оловянной, жестяной посуде,
развешанной по стенам, отражались бесчисленные красные занавески, словно
загоравшиеся при каждой вспышке пламени, так что, куда ни глянь, пылали
бесконечные ленты яркого пурпура. И в старых дубовых панелях и балках,
стульях и скамьях отражался этот пурпурный свет, - только более тусклого и
темного тона; огни и красные занавески отражались даже в зрачках
собеседников, в их пуговицах, в вине, которое они пили, и трубках, которые
они курили.
так же устремив глаза на неизменный котел. Сидел здесь с тех пор, как часы
пробили восемь, и не подавал никаких признаков жизни, кроме шумного дыхания,
сильно напоминавшего храп, хотя он вовсе не спал и даже по временам подносил
ко рту стакан или выколачивал трубку и снова набивал ее табаком. Было уже
половина одиннадцатого. Как и прежде, мистеру Уиллету составляли компанию
мистер Кобб и долговязый Фил Паркс, и за два с половиной часа никто из них
трех не вымолвил ни единого слова.
той же обстановке, сидят на тех же местах и делают одно и то же, обретают
какое-то шестое чувство или заменяющую его таинственную способность
воздействовать друг на друга? Этот вопрос могут решить только философы.
Достоверно только то, что старый Джон Уиллет, мистер Паркс и мистер Кобб
считали себя самыми занимательными и веселыми собеседниками и, пожалуй, даже
- людьми величайшего ума. Достоверно и то, что они, сидя у огня, часто
переглядывались, словно между ними происходил беспрерывный обмен мыслями, и
ни один из них отнюдь не считал себя и соседей молчаливыми. Встречая взгляд
другого, каждый кивал ему, словно говоря: "Вы чрезвычайно ясно высказали
свое мнение, сэр, и я с вами совершенно согласен".
так приятно, что мистер Уиллет задремал. Но, так как в силу давнишней
привычки, он в совершенстве владел искусством курить во сне, а дышал он
одинаково шумно, когда не спал и когда спал, - разке только с той разницей,
что во сне дыхание у него иногда на миг застопоривалось (вроде как у
плотника застопоривается работа, когда он, стругая дерево, наткнется на
сучок), - то никто из его товарищей не заметил, что он спит, пока мистер
Уиллет не наткнулся на такой "сучок" и на миг перестал храпеть.
вышла опять заминка с дыханием и на сей раз такая долгая, что она чуть не
вывела его из равновесия. Однако он в конце концов каким-то
сверхъестественным усилием преодолел ее и не проснулся.
пренебрежительно буркнул: "Ну, не очень-то!" - и уставился на объявление,
наклеенное над каминной полкой. Объявление это украшал рисунок некий отрок,
весьма юный на вид, улепетывал во всю прыть с надетым на палку узелком через
плечо, а рядом, для пущей ясности, изображен был дорожный столб и указатель
со стрелкой. Мистер Кобб устремил взгляд туда же и долго созерцал объявление
с таким интересом, словно видел его впервые. Документ этот сочинил сам
мистер Уиллет после исчезновения своего сына Джозефа: в нем он оповещал
аристократию, и мелкое дворянство, и все население вообще, при каких
обстоятельствах сын его сбежал из дому, описывал его костюм и наружность, и
обещал вознаграждение в пять фунтов тому или тем, кто его схватит и доставит
в гостиницу "Майское Древо" в Чигуэлле, или же засадит в одну из королевских
тюрем, пока отец его не востребует. В объявлении мистер Уиллет, несмотря на
доводы и уговоры друзей, упорно именовал своего сына "мальчишкой" - мало
того, указывал его рост на полтора-два фута ниже подлинного. Этими двумя
неточностями, вероятно, в известной мере и объяснялось то, что Джо не был
пойман, зато в Чигуэлл доставили в разное время не менее сорока пяти юных
беглецов в возрасте от шести до двенадцати лет, и это стоило Джону немало
денег.
объявление, то друг на друга, то на старого Джона. С того дня, как мистер
Уиллет собственноручно расклеил свое сочинение, он ни словом, ни взглядом не
напоминал никому о бегстве Джо и никак не поощрял к этому других. Окружающие
понятия не имели, что думает Джон об этом событии, вспоминает он о нем или
забыл все так прочно, словно ничего и не случилось. Поэтому, даже когда он
спал, никто не решался при нем упоминать об этом, и сейчас его два
закадычных друга только молча смотрели на объявление.
было совершенно ясно, что он сейчас или проснется, или умрет. Он выбрал
первое и открыл глаза. - Подождем еще пять минут, - сказал он, - и, если он
не явится, будем ужинать без него.
вечера, то есть ровно два с половиной часа тому назад. Но Паркс и Кобб,
привыкшие к та кому стилю беседы, ответили, не задумываясь, что Соломон в
самом деле очень опаздывает и непонятно, что могло его задержать.
легко может сбить с ног такого человечка, как Соломон. Слышите, как ревет?
Ох, натворит он бед сегодня ночью в лесу, и завтра на земле будет лежать
немало хворосту.
Джон. - Пусть только попробует... Это что еще за шум?
чтобы ветер кричал "Майское Древо"?!
Уиллет. - Тогда помолчите минутку, и вы ясно услышите, как ветер - если это
ветер, по-вашему, - кричит эти три слова.
услышали сквозь рев бури крик, такой пронзительный, отчаянный, что было ясно
- это кричит человек в сильной тревоге или страхе. Все трое побледнели,
переглянулись, притаили дыхание. Но ни один не двинулся с места.
Березин Федор
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Свержин Владимир
Роллинс Джеймс
Орлов Алекс