которую он уже не раз опорожнил. - Давайте мне любое дело. Я - ваш. Я на все
согласен. Вот он, мой начальник, мой вождь! Ха-ха-ха! Пусть только
скомандует, и я выйду в бой один против всего парламента или подожгу факелом
хотя бы трон самого короля.
тело великого человека съежилось до размеров почти невидимых, и снова
загоготал так оглушительно, что даже подкидыши в соседнем приюте проснулись
и дрожали от испуга в своих кроватках.
нового товарищества всецело занимала сейчас его неповоротливый ум. Уже одно
то, что человек, которого он мог бы пальцем раздавить, изображает из себя
его начальника и покровителя, казалось ему до того забавным и необычайным,
что он не мог сдержать буйного веселья. Он все хохотал и хохотал, сто раз
пил за здоровье мистера Тэппертита, кричал, что он, Хью, отныне
"Непоколебимый" до мозга костей, и клялся в верности этому Союзу до
последней капли крови.
но вполне естественную дань своим неисчислимым достоинствам и своему
превосходству. Его величественное спокойствие и самообладание только еще
больше потешали Хью, - словом, между карликом и гигантом в этот вечер был
заключен дружественный союз, обещавший быть прочным и длительным, ибо один
считал, что он призван повелевать, другой в подчинении ему видел
увлекательную забаву. При этом Хью вовсе не был пассивным подчиненным,
который не позволяет себе действовать без четкого приказа начальника. Когда
мистер Тэппертит влез на пустую бочку, заменявшую здесь трибуну, и обратился
к присутствующим с речью о надвигающихся коренных переменах, Хью стал за его
спиной и, хотя сам ухмылялся во весь рот при каждом слове оратора, не давал
потачки другим насмешникам и так выразительно размахивал своей дубиной, что
те, кто вначале пробовал перебивать Саймона, стали слушать необыкновенно
внимательно и громче всех выражали одобрение.
что все собравшиеся здесь слушали речь мистера Тэппертита. В дальнем углу
"залы", длинной комнаты с низким потолком, какие-то люди весь вечер вели
серьезный разговор, и когда кто-нибудь из этой группы уходил, вместо него
очень скоро являлся другой и усаживался на его место, как будто они сменяли
друг друга на караульном посту или дежурстве. Так оно, вероятно, и было, ибо
эти уходы и появления чередовались аккуратно каждые полчаса. Собеседники все
время перешептывались, держались в стороне от остальной компании и часто
озирались кругом, словно боясь, что их подслушают. Двое или трое записывали
то, что им докладывали приходившие, а в промежутках один из них просматривал
разложенные на столе газеты и вполголоса читал остальным вслух из
"Сент-Джеймской хроники" и "Геральда" выдержки, очевидно имевшие отношение к
тому, что они так горячо обсуждали. Но больше всего они интересовались
листком под заглавием "Громовержец", который, видимо, излагал их собственные
взгляды и, как говорили, выпускался Союзом Протестантов. Этот листок был в
центре внимания: его читали вслух кучке жадных слушателей или каждый про
себя, и чтение его неизменно вызывало бурные обсуждения и зажигало огонь в
глазах.
Хью по всем этим признакам почуять в воздухе какую-то тайну, что-то,
поразившее его еще тогда, когда он с Деннисом стоял в толпе перед зданием
парламента. Он не мог отделаться от ощущения, что вокруг происходит нечто
очень серьезное и под прикрытием трактирного пьяного веселья невидимо зреет
какая-то грозная опасность. Впрочем, это его мало тревожило, он был всем
доволен и оставался бы здесь до утра, если бы его спутник, Деннис, не
собрался уходить вскоре после полуночи. Примеру Денниса последовал и мистер
Тэппертит, и у Хью не было уже никакого предлога оставаться. Они вышли
втроем, горланя антипапистскую песню так громко, что этот дикий концерт был
слышен далеко в окрестных полях.
до изнеможения и еле переводили дух. - Еще куплет!
шагали, спотыкаясь, и надсаживали глотки, отважно бросая вызов ночному
дозору. Правда, для этого не требовалось особой храбрости, так как ночных
сторожей в ту пору набирали из людей, уж ни к чему другому не пригодных,
совсем дряхлых, немощных стариков, и они имели обыкновение при первом же
нарушении тишины и порядка накрепко запираться в своих будках и сидеть там,
пока не минет опасность. Больше всех отличался в этот вечер мистер Деннис,
обладатель сильного, хотя и хриплого голоса и здоровенных легких, и это
чрезвычайно возвысило его в глазах обоих соратников.
скрытен! Ну, почему вы не хотите сказать, какое у вас ремесло?
на глаза. - Почему скрываешь свое занятие?
англичанина, и такое легкое, какого только может себе пожелать каждый
джентльмен.
не обучал, я - самоучка. Мистеру Гашфорду известно, какое у меня ремесло.
Взгляните на мою руку - немало эта рука переделала дел, и такой ловкой и
чистой работы днем с огнем поискать. Когда я смотрю на эту руку, - мистер
Деннис потряс ею в воздухе, - и вспоминаю, какую красивую работу она
проделывала, становится даже грустно при мысли, что она когда-нибудь станет
слабой и дряхлой. Что делать - такова жизнь человеческая.
и как бы в рассеянности ощупал пальцами шею Хью, в особенности местечко под
левым ухом, словно исследуя анатомическое строение этой части тела, затем
уныло покачал головой и даже прослезился.
Тэппертит.
дела, артист. "Искусство улучшает природу" - вот мой девиз.
палку и разглядывая набалдашник.
Ну, нет! Хотел бы я иметь такой талант! Это вырезал один мой знакомый, его
уже нет на свете... Вырезал перочинным ножом, по памяти... в самый день
своей смерти. "Умру молодцом, - так он говорил. - И пусть уж последние мои
минуты будут посвящены Деннису: вырежу его портрет". Так-то, ребята!
полируя его рукавом. - Он вообще был со странностями... цыган, что ли.
Другого такого стойкого парня я не видывал. В утро перед смертью он
рассказал мне кое-что... Если бы вы это слышали, у вас бы мороз пошел по
коже.
был. Не будь меня, смерть его и вполовину не была бы так легка. Я таким же
манером проводил на тот свет не только его, но и трех или четырех его
родственников. И все они были славные ребята,
глянув на Денниса.
- Но я всех их проводил на тот свет. И одежонка их мне досталась. Вот этот
шарф, что у меня на шее, носил раньше парень, про которого я вам только что
рассказывал, - тот, что вырезал мой портрет.
кажется, подумал, что у покойника, видно, был вкус своеобразный и отнюдь не
разорительный. Но он воздержался от замечания, чтобы не прерывать своего
загадочного соратника.
эти самые штаны достались мне от знакомого, когда он навеки покинул нашу
юдоль слез. А кафтан, что на мне? Не раз я шел за ним по улицам и гадал,
достанется он мне или нет. А в этих башмакам их прежний хозяин не меньше как
раз пять-шесть отплясывал джигу у меня на глазах. А моя шляпа? - Он снял
шляпу и повертел ею, насадив на кулак. - Господи, сколько раз я видел, как
она катила по Холборну на козлах кэба!
мистер Тэппертит, невольно отступая.
ветхость его одежды, словно выцветшей от могильной сырости, что мистер
Тэппертит внезапно решил идти другой дорогой и, остановившись, стал
прощаться самым дружеским образом. А так как они в это время как раз
оказались вблизи Олд-Бейли* и мистер Деннис знал, что в сторожке найдет
знакомых тюремщиков, с которыми сможет приятно коротать ночь у огонька за
стаканом вина, обсуждая разные интересующие их и его профессиональные дела,
то он без особого сожаления расстался с мистером Тэппертитом и Хью, которому
сердечно пожал руку и назначил свидание утром в "Сапоге". Хью и Сим пошли
дальше уже вдвоем.
удалявшейся от них шляпой покойного кэбмена. - Не пойму его. Ну, почему он
не шьет себе штаны, как все, у портного? Или хотя бы не носит одежду с живых
людей, а не с покойников!
таких друзей, как у него!
Контровский Владимир
Грабб Джеф
Афанасьев Роман
Херберт Фрэнк
Круз Андрей
Кервуд Оливер Дж.