ангелы еще ходили по земле, оно оставлено нам небесами из милосердия.
будь Барнеби лишен рассудка, он не был бы так беззаботно весел и так
привязан к ней, - и при этой мысли в ее сердце просыпалось чувство
благодарности судьбе. Сколько раз она напоминала себе, что, если бы не его
болезнь, он мог вырасти угрюмым брюзгой, черствым, чуждым ей, а быть может,
даже и порочным и жестоким. Как часто она находила утешение в его силе,
жизнерадостности, в его простодушии! Даже то, что он благодаря своему
слабоумию так быстро забывал пережитое, вспоминая его разве только урывками,
при коротких, как молния, вспышках сознания, служило матери утешением. Ведь
для Барнеби жизнь была полна радостей, каждое дерево, каждая травка, цветок,
каждая птица, животное, крохотное насекомое, сброшенное на землю дуновением
летнего ветерка, приводили его в восторг, - а его радости были ее радостями.
Сколько разумных сыновей приносят только горе своим матерям, а этот бедный,
беспечно-веселый дурачок наполнял ее сердце лишь благодарностью и любовью.
миссис Радж утаила одну гинею. Эта гинея да еще оставшиеся у нее несколько
пенсов составляли целый капитал для двух столь неприхотливых людей, как она
и ее сын. Кроме того, с ними был Грип - и когда гинее уже грозил размен, им
стоило заставить ворона показать свои штуки перед дверью придорожной
харчевни, или на деревенской улице, или в парке какой-нибудь богатой
усадьбы, - и десятки людей, которые из милосердия не дали бы им ни гроша,
охотно платили за развлечение, доставленное говорящей птицей.
подсаживались на попутные фургоны и телеги, были уже целую неделю в пути)
Барнеби, шедший впереди с Грипом на плече, дойдя до чистенькой сторожки у
ворот чьей-то усадьбы, попросил разрешения пройти к большому дому в конце
аллеи и показать господам своего ворона. Привратник хотел уже было впустить
их, но в эту минуту подъехал верхом тучный джентльмен с длинным хлыстом в
руке - его багровая физиономия наводила на мысль, что он уже с утра изрядно
угостился, - и, пересыпая свои слова ругательствами гораздо обильнее, чем
этого требовали обстоятельства, стал кричать, чтобы ему немедленно открыли
ворота.
широко распахнул перед ним ворота и поклонился, сняв шляпу. - Небось
попрошайки? Эй, женщина, вы что тут делаете?
праздношатающиеся. Хотите, видно, познакомиться с тюрьмой, а? Не пробовали
еще тюремных колодок да плетей у позорного столба? Откуда вы взялись?
джентльмена, миссис Радж робко попросила его не гневаться, потому что они -
люди безобидные и сейчас уйдут.
бродягам шляться здесь. Знаю, чего вам надо, - высматриваете небось, где
можно стащить белье, что сушится на заборе, или зазевавшуюся курицу. Что у
тебя в корзинке, бездельник?
Грип, Грип! - закричал вдруг ворон, которого Барнеби упрятал в корзинку,
когда подъехал суровый джентльмен. - Я - дьявол! Дьявол, дьявол!.. Не вешай
носа, не трусь! Ура! Полли, подай чайник, мы все будем пить чай!
джентльмен.
со страхом и трепетом вынул Грина из корзины и пустил его на землю. Ворон
немедленно откупорил по меньшей мере полсотни бутылок и принялся плясать.
При этом он все время удивительно нагло поглядывал на джентльмена, вертя
головой так энергично, как будто задался целью во что бы то ни стало
вывихнуть себе шею.
ворона говорить, - должно быть, эти звуки были особенно знакомы и близки его
сердцу. Он пожелал услышать их еще раз, но, несмотря на его повелительный
окрик и на ласковые уговоры Барнеби, Грип остался глух к этому требованию и
хранил гробовое молчание.
наблюдательный Грип, увидев этот жест, опередил хозяина и побежал вприпрыжку
по аллее, не переставая хлопать крыльями и кричать: "Кухарка! Кухарка!" -
вероятно, он давал этим понять, что идут гости, которые не прочь закусить.
джентльмен время от времени высокомерно и неприязненно поглядывал на них и
громовым голосом задавал вопросы, резкий тон которых так смущал Барнеби, что
он не находил ответа и молчал. Когда джентльмен в раздражении намеревался
уже, кажется, пустить в ход свой хлыст, вдова набралась смелости и со
слезами на глазах шепотом объяснила ему, что сын ее - слабоумный.
всегда...
отговорка, чтобы увильнуть от работы. Самое лучшее средство в таких случаях
- порка. Ручаюсь, что я бы его вылечил в десять минут!
вдова кротко.
денег на эти заведения, черт бы их побрал! Но тебе, конечно, выгоднее
таскать его повсюду за собой, чтобы тебя жалели и подавали больше. Знаю я
вас!
лестные прозвища. Его называли и "славным провинциалом старого закала" и
"образцом джентльмена", а иные твердили, что он - "истый британец",
"подлинный Джон Буль". И все единодушно сходились на том, что, к сожалению,
таких людей теперь мало и потому страна быстро идет к разорению и гибели. Он
занимал должность мирового судьи и умел почти разборчиво подписать свое имя
и фамилию, а главное - обладал целым рядом других, более замечательных
качеств: сурово преследовал браконьеров, был лучший стрелок и самый
неутомимый наездник во всем графстве, держал лучших лошадей и собак, и никто
не мог в один присест столько съесть и столько выпить вина, ложиться каждый
вечер вдрызг пьяным, а наутро вставать трезвым. Лошадей он умел лечить,
пожалуй, не хуже любого коновала, уходу за ними мог бы поучить своего
старшего конюха, и ни одна свинья в его поместье не могла сравняться с ним в
обжорстве. Членом парламента он не был, но, преисполненный высокого
патриотизма, всегда собственными руками тащил своих избирателей к урнам. Он
был горячим приверженцем церкви и государства и в свой приход допускал
только таких священников, которые могли выпить три бутылки, не поморщившись,
и отличались в охоте на лисиц. Он не верил в честность грамотных бедняков и
втайне завидовал собственной жене (на этой молодой леди он, по выражению его
приятелей, "следуя доброй старой английской традиции", женился потому, что
имение ее отца примыкало к его собственному), которая в искусстве читать и
писать далеко превзошла его. Словом, если Барнеби был полоумный, а Грип -
тварь с чисто животными инстинктами, то очень трудно решить, к какой же
категории отнести почтенного судью.
дожидался слуга, чтобы принять его лошадь. Бросив ему поводья, джентльмен
вошел первый в зал, в котором, несмотря на его внушительные размеры, воздух
был спертый и пахло вином после вчерашней попойки. Повсюду валялись плащи,
хлысты для верховой езды, уздечки, сапоги, шпоры и тому подобные предметы.
Они да громадные оленьи рога и несколько портретов собак и лошадей
составляли главное убранство этой комнаты.
храпел всю ночь, когда более обычного заслуживал данной ему почитателями
характеристики "славный провинциал старого закала"), судья послал слугу
доложить госпоже, что он просит ее сойти вниз. Она тотчас же пришла, явно
обеспокоенная столь необычным приглашением. Легко было заметить, что она
гораздо моложе супруга, слаба здоровьем и не очень-то счастлива.
англичанке, так полюбуйся-ка: авось хоть это тебя развлечет, - сказал ей
судья.
Барнеби.
головой. - Но я ей не верю.
карманы. - Разумеется, она скажет, что это ее сын. А вернее всего, она его
просто наняла на время. Эй, ты! Заставь-ка птицу показать свои штуки.
множество фраз из своего репертуара, затем проделал все трюки, имевшие
огромный успех. Откупоривание бутылок и возгласы: "Не вешай носа! Не
трусь!", очень понравились судье, и он требовал повторения этих номеров до
тех пор, пока Грип не удалился в свою корзину и решительно не отказался
вымолвить хотя бы еще одно слово. Молодую хозяйку ворон тоже очень
позабавил, а мужа ее даже упрямство Грипа привело в такой восторг, что он
хохотал до упаду и осведомился, сколько они хотят за птицу.
него требуют. Вероятно, он и в самом деле не понимал этого.
деньгами в кармане. - Сколько ты за него возьмешь?
крышкой и вешая ее на ремне через плечо, - Мама, пойдем!
Акунин Борис
Контровский Владимир
Русанов Владислав
Гюго Виктор
Самойлова Елена
Афанасьев Роман