упреками и грозили ему за то, что он защищает ваши интересы, я, как человек
осторожный, не требовал, чтобы вы что-то сделали. Когда солдаты топтали вас
лошадьми, я не ждал, что вы тут что-нибудь сделаете. Когда один из солдат
был выбит из седла чьей-то дерзкой рукой и я видел смятение и ужас на их
лицах, я не требовал, чтобы вы что-нибудь сделали, - и вы действительно
ничего не делали. Ага, вот он, этот юноша, такой неосторожный и смелый! Как
мне жаль его!
обещают пятьсот фунтов иди другую пустячную сумму, если в этом объявлении то
же самое будет сказано о другом человеке, том, что прыгнул с лестницы в
нижний коридор, - вы по-прежнему не делайте ничего, - сказал Гашфорд
холодно.
разговариваете? Что мы сделали?
если этого молодца, - он пристально взглянул на внимательно слушавшего
Барнеби, - оторвут от нас, его друзей, и от родных, тех, кого он любит и
кого, быть может, убьет его смерть, если его будут гноить в тюрьме, а потом
повесят у них на глазах, - все равно, не делайте ничего. Вы, конечно,
сочтете такое поведение самым правильным.
в окно. Пустите!
на самый добродушный и приятельски-шутливый. - Настоящий порох! Но перед
уходом вы не откажетесь выпить со мной?
рот. - Не сердись, брат Хью! Выпьем с мистером Гашфордом.
громко расхохотался.
дождавшись! - сказал Гашфорд, а мистер Деннис поддержал его, усиленно кивая
и бормоча ругательства. - Когда его расшевелишь, ему удержу нет!
заверяя его, что ему нечего бояться. Они пожали друг другу руки - бедный
Барнеби был совершенно уверен, что он находится среди благороднейших и
бескорыстнейших людей в мире, настоящих героев, - а Гашфорд снова
рассмеялся.
в руках и наполняя стаканы так же быстро и часто, как их ему протягивали. -
Слыхал, но не знаю, правда ли это, будто народ, что шатается сегодня вечером
по улицам, не прочь разнести две-три католические церкви и только ждет,
чтобы кто-нибудь повел его. Мне даже называли эти церкви - на Дьюк-стрит, в
Линкольнс-Инн-Филдс, на Уорвик-стрит, на Голденсквер. Но слухам, вы знаете,
не всегда можно верить... Вы ведь не собираетесь туда идти?
Ну, нет, мы с Барнеби не желаем идти ни в тюрьму, ни на виселицу. Надо их
так пугнуть, чтобы у них пропала охота связываться с нами. Вожаки, говорите,
нужны? Идем, ребята!
бесстрашный, неистовый, горячий парень! Такой человек...
могли ее слышать. Гашфорд сразу перестал смеяться, прислушался... Натянув
перчатки и заложив руки за спину, он долго еще ходил взад и вперед по
опустевшей комнате, потом отправился бродить по шумным улицам.
Те, кому не хотелось выходить из дому, стояли у дверей или окон, и везде
разговор шел о том же. Одни уверяли, что мятеж окончательно подавлен, другие
- что он опять вспыхнул. Рассказывали, что лорд Джордж Гордон под усиленным
конвоем отправлен в Тауэр, что было покушение на жизнь короля, что снова
вызваны войска и откуда-то с окраин города какой-нибудь час назад ясно
слышалась пальба. С наступлением темноты все эти слухи стали казаться еще
страшнее и таинственнее. Стоило пробегавшему мимо перепуганному обывателю
крикнуть, что бунтовщики идут сюда, что они уже близко, как все двери
моментально захлопывались и запирались изнутри, окна в нижних этажах
закрывались ставнями, начиналась такая паника, как будто в город вступила
вражеская армия.
опровергал, а где подтверждал услышанный ложный слух, смотря по тому, что
ему было на руку. Весь поглощенный этим занятием, он уже в двадцатый раз
направился было к Холборну, как вдруг увидел бегущих навстречу женщин и
детей. Они все сильно запыхались, на бегу часто оглядывались назад, и в уши
секретарю хлынул слитный гул множества голосов, доносившийся издали. По этим
признакам и красному зареву, осветившему дома по обе стороны улицы, Гашфорд
понял, что и в самом деле приближаются его союзники; юркнув в первую
приоткрытую дверь, он попросил приюта на несколько минут и вместе с другими
побежал наверх, к окнам, чтобы увидеть надвигавшуюся толпу.
бежавших впереди вожаков. Легко было угадать, что эти люди только что
громили католический храм; об этом свидетельствовали трофеи, награбленная
добыча, которую они несли: облачения священников и дорогая церковная утварь.
Впереди, как бешеные, неслись Барнеби, Хью и Деннис. Вид их был ужасен - с
головы до ног они были в саже, в грязи, в известке и пыли, одежда
превратилась в лохмотья, волосы были всклокочены, руки и лица исцарапаны
ржавыми гвоздями, покрыты кровоточащими ранами. 3я ними, теснясь и толкаясь,
валила густая толпа. Горланили песни, оглашали воздух торжествующими
криками, перебранивались и на бегу грозили зрителям... Те, кто нес какие-то
деревянные обломки, изливали на них свою ярость, как на живые существа:
ломали их на мелкие куски и подбрасывали высоко в воздух. Некоторые в диком
опьянении, казалось, и не замечали ран и ушибов, полученных при падении
кирпичей, балок, камней. Среди толпы несли кого-то на сорванной ставне, -
страшную своей неподвижностью ношу, прикрытую грязной холстиной... Все это -
ряды сатанински свирепых лиц, освещенных кое-где дымным огнем факелов,
безумные глаза, качавшийся в воздухе лес палок и железных прутьев,
ошеломляющий кошмар, открывавший взору так много и вместе так мало,
казавшийся таким длительным, что промелькнувший в один миг, множество
фантастических видений, которые врезались в память на всю жизнь, и вместе с
тем множество подробностей, которые невозможно было охватить за один этот
страшный миг, - все пронеслось мимо и скрылось.
улице раздался вдруг душераздирающий вопль. Несколько человек бросились
туда, откуда он донесся, а с ними и Гашфорд, только что вышедший на улицу.
За спинами других ему было не видно и не слышно, что там случилось, но
кто-то, опередивший его, рассказал, что кричала женщина, вдова, увидевшая в
толпе бунтовщиков своего сына.
молодцы на этот раз принялись за дело как следует!
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
на которые возлагал большие надежды, в ту ночь дальше не пошли. Снова были
вызваны солдаты, снова они арестовали человек пять-шесть, а остальные
разбежались после короткой и бескровной схватки. Как ни были они пьяны, как
ни разыгрались в них страсти, - они еще не решались перейти все границы,
презреть законы и бросить вызов правительству. Их еще сдерживала доля
привычного уважения к власти, установленной обществом для защиты своих
интересов, и если бы эта власть вовремя отстояла свой авторитет, секретарю
лорда Гордона пришлось бы пережить горькое разочарование.
вид, и только в двух частях города, на тех местах, где солнце в час заката
освещало еще красивые и богато украшенные здания, сейчас остались одни
расшатанные стены да груды обломков и мусора. Даже католики, которых много
было среди дворян и купцов в Лондоне и его предместьях, не боялись больше за
свою жизнь и имущество и не очень возмущались тем, что разрушены и
разграблены их церкви. Они верили в правительство, под защитой которого жили
много лет, они с полным основанием рассчитывали на добрые чувства к ним и
справедливость большей части населения, людей, с которыми, несмотря на
разницу вероисповеданий, всегда сохраняли близкие и дружеские отношения, - и
это их поддерживало при всех издевательствах и насилиях, которым они
подверглись. Они были убеждены, что все честные протестанты так же невиновны
в недавних позорных событиях, как невиновны были они, католики, в пытках на
дыбе, сожжении на кострах, казнях на плахе и виселице в царствование
жестокой королевы Марии.
не ложились и ожидали чего-то в маленькой гостиной. Их присутствие здесь в
столь поздний час, и нагар на фитилях тускло горевших свечей, и царившее в
комнате безмолвие, а более всего - ночные чепчики служанки и ее госпожи
свидетельствовали, что какая-то уважительная причина помешала им лечь спать
в обычный час и вынудила засидеться допоздна.
могло служить поведение мисс Миггс: дойдя до того беспокойного я нервного
состояния, которое всегда вызывается долгим бдением, она беспрестанно
потирала и пощипывала нос, вертелась и ерзала на стуле, как будто сидела на
иголках, почесывала брови, кашляла, издыхала или даже тихо стонала, шмыгала
носом, шумно сопела или судорожно вздрагивала - и всем этим до того
Дальский Алекс
Земляной Андрей
Прозоров Александр
Пехов Алексей
Лукьяненко Сергей
Конюшевский Владислав