как подобает доблестному командиру, драпируя правое плечо широким плащом и
выставляя вперед мужественную грудь.
Норрисы столпились вокруг генерала, расспрашивая его, где он побывал после
своего последнего письма, что поделывал в чужих краях, и самое главное - с
кем познакомился из великих герцогов, лордов, виконтов, маркизов, герцогинь
и баронетов, которыми так восхищаются жители этих непросвещенных стран.
среди них все время, и в чемодане у меня лежат газеты, где мое имя, - тут он
понизил голос и произнес очень внушительно, - напечатано в светской хронике.
Но сколько условностей в этой удивительной Европе!
Мартина, словно желая сказать: "Не могу отрицать этого, сэр. Желал бы, но не
могу".
Чувство собственного достоинства у них совершенно отсутствует!
видел своими глазами. Вы, Норрис, наделены сильным воображением, но и вы не
могли бы себе этого представить, если б не видели сами.
восклицал генерал, с каждым повторением все сильнее напирая на словечко
"эта", - все какие-то искусственные преграды между людьми; человечество
делится на фигурные и простые карты всех мастей - на бубны, пики, трефы, на
все что угодно, кроме червей! То есть кроме сердец!
приехали на пакетботе "Винт"?
"Винт" вызвало такую сенсацию; не стало ему дело яснее и после того, как
мистер Норрис, познакомив его с Мартином, сказал:
встретились лицом к лицу, узнал в нем джентльмена, который в конце
путешествия разгуливал по палубе, засунув руки в карманы и широко раздувая
ноздри.
не в одном классе. Мне надо было соблюдать строгую экономию, и я ехал
третьим классом.
выпалить из нее, он не мог бы растеряться больше, чем при этих словах. Чтобы
он - Флэддок, Флэддок в парадной форме американского ополчения, генерал
Флэддок, Флэддок, любимец иностранной знати - стал знакомиться с субъектом,
который ехал на почтовом пароходе третьим классом за четыре фунта десять
шиллингов! Да еще встретить это ничтожество в самом святилище нью-йоркского
света, принятым в лоно нью-йоркской аристократии! Генерал чуть не схватился
за шпагу.
распространится, они будут навеки опозорены из-за неосмотрительности своего
провинциального родственника. Их семейство было созвездием исключительной
яркости в высшей сфере Нью-Йорка. Были там и другие элегантные сферы еще
выше, были сферы и ниже, и ни одна звезда в любой из этих сфер не имела
ничего общего со звездами других сфер. Но теперь во всех этих сферах узнают,
что Норрисы, введенные в заблуждение приличными манерами и внешностью, пали
так низко, что "принимали" у себя никому не известную личность без единого
доллара в кармане. О орел, хранитель непорочной республики *, неужели они
дожили до этого!
чувствую, что вызвал здесь такое же замешательство, в каком нахожусь и сам.
Но прежде чем уйти, я должен сказать несколько слов в оправдание вашего
родственника, который, вводя меня в общество, не знал, что я недостоин этой
чести, могу вас уверить.
внутри.
собравшихся, после того как Мартин закрыл за собой дверь, - молодой человек
наблюдал сегодня вечером утонченность светских манер и изящную простоту
высшего общества, которых никогда не видал у себя на родине. Будем
надеяться, что это пробудит в нем нравственное чувство.
ибо, по утверждению доморощенных деятелей, ораторов и памфлетистов, оно
является монополией Америки, - если нравственное чувство включает
благожелательность и любовь к человечеству, то его действительно не мешало
бы пробудить в Мартине. Он шагал по улице в сопровождении Марка, и все
безнравственные чувства бушевали в нем, подстрекая к довольно кровожадным
замечаниям, которых, к счастью для его репутации, никто не слыхал. Однако
скоро он настолько остыл, что стал даже подсмеиваться над этим событием, и
вдруг услышал позади себя чьи-то шаги и, обернувшись, увидел своего друга
Бивена, который догонял его, совершенно запыхавшись.
молчал. Наконец он сказал:
вряд ли нужно вас об этом спрашивать.
любезность, что узнал цену здешним почтенным гражданам.
только наши не хотят этого признавать и становятся на ходули.
английской комедии, то не нашли бы ее невероятной и неестественной?
его спутник, - но тут уж виноваты наши актеры. О себе лично могу только
сказать, что я с самого начала знал, в каком классе вы ехали; я видел список
пассажиров первого класса, и вас в нем не было.
обратились к нему, как к существу высшего порядка, в качестве просителя на
бедность - он был бы весь доброта и внимание.
таким типом, - сказал Мартин.
по-видимому, достаточно занят собственными мыслями.
кончился, когда они вернулись к майору, но скатерть, разукрашенную
несколькими добавочными мазками и пятнами, все еще не убрали со стола. На
одном его конце пили чай миссис Джефферсон Брик и две другие дамы,
по-видимому не в урочное время, так как все они были в шляпках и шалях и,
должно быть, только что вернулись домой. При свете трех коптящих свечей
неравной длины и в разного фасона подсвечниках комната казалась такой же
неприглядной, как и днем.
увидев джентльменов, сразу замолчали, приняв весьма достойный, чтобы не
сказать замороженный, вид. Пока они переговаривались шепотом, даже вода в
чайнике стала холоднее градусов на двадцать, до такой степени от них веяло
холодом.
Мартина с плутовской искоркой в глазах.
говоря: "Я хожу!" И в самом деле, она туда ходила чуть ли не каждый день.
этой даме.
добротная, крепкая, энергичная проповедь, которая как нельзя лучше
разделывалась со всеми ее приятельницами и знакомыми, бесповоротно решая их
судьбу. Кроме того, ее шляпка затмила шляпки всех остальных прихожанок, так
что эта дама во всех отношениях обрела душевный покой.
Мартина, снова обращаясь к миссис Брик.
заметила третья дама.