морозно и на палубах лежал лед, а во Франции нас встретил глубокий снег; как
мальпост очертя голову продирался сквозь снега, и сильные лошади несли его
резвой рысью на холмистых участках пути; как у Почтового двора в Париже
какие-то оборванные искатели счастья копошились перед рассветом на улицах,
выискивая под снегом всяческие отбросы, с помощью маленьких грабель.
началась оттепель, и наш мальпост скорее перебирался вброд, чем катился по
суше, и так на протяжении почти трехсот миль; как в ночь под воскресенье у
нас неизменно лопались рессоры и в ожидании, пока их починят, двум его
пассажирам приходилось высаживаться и обогреваться и насыщаться в убогих
бильярдных комнатах, где волосатые люди резались в карты, собравшись у
печки, причем эти карты были очень похожи на них самих - до последней
степени измяты и замусолены.
объявляли о предстоящем отплытии, но так и не отплывали; и как в конце
концов отличный паровой пакетбот "Шарлемань" вышел в море и попал в такую
бурю, что ему едва не пришлось зайти отстаиваться в Тулон, а затем в Ниццу,
но ветер несколько стих, и "Шарлемань" благополучно вошел в генуэзскую
гавань, где ставшие для меня родными и близкими колокола обласкали мой слух.
Или о том, как у нас на борту находилась группа туристов, и один из них,
помещавшийся рядом с моею каютой, отчаянно страдал морскою болезнью и оттого
пребывал в дурном настроении и не давал никому из своих спутников лексикона,
храня его у себя под подушкой; и как вследствие этого им приходилось то и
дело спускаться к нему и спрашивать, как будет по-итальянски "кусок сахару",
как "стакан бренди с водой" или "который час" и так далее, на что он всегда
отвечал, заглядывая в словарь своими собственными помутившимися от морской
болезни глазами и решительно отказываясь доверить кому бы то ни было эту
драгоценную книгу.
всем этом и еще кое о чем довольно далеком, впрочем, от моей темы, если б
меня не удерживало сознание, что я взялся писать лишь об Италии. Поэтому,
подобно рассказу Грумьо, и мой рассказ "останется в забвении".
в Специю. С одной стороны - иногда далеко внизу, иногда почти на уровне
дороги, часто за грядою екал самой неожиданной формы, виднеется бескрайнее
синее море с живописной фелукой, то здесь, то там скользящей на нем; с
другой стороны - высокие холмы, усеянные белыми хижинами, овраги, пятна
темных оливковых рощ, сельские церкви с их легкими, открытыми колокольнями и
весело окрашенные Загородные дома. На каждом придорожном бугорке в роскошном
изобилии растут дикие кактусы и алоэ, и вдоль всей дороги тянутся сады
приветливых деревень, рдеющие в летнее время гроздьями белладонны, а осенью
и зимой благоухающие золотыми апельсинами и лимонами.
смотреть на их большие, вытащенные на берег лодки и на отбрасываемые ими
узенькие подоски тени, где спят их хозяева или сидят, перешучиваясь и
поглядывая на море, их жены и дети, пока мужчины заняты на берегу починкой
сетей. В нескольких сотнях футов ниже дороги есть город Камолья с маленькой
морской гаванью; город потомственных моряков, с незапамятных времен
снаряжающих в этом месте суда каботажного плаванья для торговли с Испанией и
другими странами. Сверху, с дороги, он похож на крошечный макет города у
самой воды, сверкающей на солнце множеством бликов. Но если спуститься в
него по извилистым тропкам, протоптанным мулами, он окажется настоящим, хоть
и миниатюрным городом мореходов - самым соленым, самым суровым, самым
пиратским городком, когда-либо существовавшим на свете. Огромные ржавые
железные кольца и причальные цепи, кабестаны и обломки старых мачт и рей
повсюду преграждают дорогу; прочные, приспособленные к плаванию в непогоду
лодки с развевающейся на них одеждою моряков покачиваются в маленькой
бухточке или вытащены для просушки на залитые солнцем прибрежные камни; на
парапете неказистого мола спят какие-то люди-амфибии - их ноги свешиваются
над стенкой, точно им все равно, что земля, что вода, и, соскользнув в воду,
они с тем же удобством поплывут среди рыб, объятые сладкой дремотой; церковь
нарядно убрана трофеями моря и приношеньями по обету в память спасения от
бури и кораблекрушения. К жилищам, не примыкающим непосредственно к гавани,
ведут низкие сводчатые проходы и неровные, выщербленные ступени, где так же
темно и так же трудно передвигаться, как в судовых трюмах иди неудобных
кубриках - и все пропитано запахом рыбы, морских водорослей и старых
канатов.
теплое время года изобилием светляков. Прогуливаясь здесь как-то темною
ночью, я видел над собой целый небесный свод, усыпанный этими чудесными
насекомыми, и в этом полыхании и сиянии, излучаемых каждой оливковой рощей и
каждым склоном холма, далекие звезды на небе казались тусклыми.
не пришло. Январь только-только перешагнул за первую свою половину, и стояла
угрюмая, пасмурная и, к тому же, очень сырая погода. На живописном перевале
Бракко мы попали в такой дождь и туман, что целый день продвигались в густых
облаках. На свете, казалось, не существует никакого Средиземного моря - его
совсем не было видно; только раз, когда внезапным порывом ветра разогнало
туман, где-то глубоко внизу на мгновение показалось бурливое море,
хлеставшее далекие скалы и бешено вскидывавшее вверх белые гребни пены.
Дождь лил непрерывно, все ручьи и потоки отчаянно вздулись, и я никогда в
жизни не слышал такого оглушительного грохота и рева беснующейся воды.
на Пизу и на которой не было моста, поднялась так высоко, что переправляться
через нее на пароме стало небезопасно, и нам пришлось ждать до полудня
следующего дня, когда уровень воды несколько спал. Специя, впрочем,
достаточно интересное место, чтобы застрять в ней на некоторое время,
во-первых, из-за ее очень красивой бухты, во-вторых, гостиницы с
привидениями и, в-третьих, головного убора женщин, носящих набекрень
крошечную, прямо кукольную соломенную шляпку, прикалывая ее к волосам
булавкою - и Это, конечно, самый забавный и плутовской изо всех головных
уборов, какие когда-либо были придуманы.
поток взбух и кипит, никак не назовешь приятным, - мы за несколько часов
добрались до Каррары. На следующий день, наняв пораньше с утра нескольких
пони, мы отправились осматривать мраморные карьеры.
глубь высоких холмов, пока Природа не преграждает им путь и дальше им идти
некуда; карьеры, или "пещеры", как их тут именуют, представляют собой
отвалы, расположенные высоко на холмах по обоим склонам этих лощин; в них
производят взрывы, после которых и выламывают мрамор. Это дело может
обернуться хорошо или плохо, может быстро обогатить или разорить, если
окажется, что доходы не возмещают затрат. Некоторые из этих "пещер" были
вскрыты еще древними римлянами и остаются и посейчас в том же виде, в каком
они их покинули. Разрабатывается много новых; в других разработка будет
начата завтра, на следующей неделе или в следующем месяце; есть и такие,
которых еще никто не купил и о которых никто не думает, но мрамора Здесь
достаточно и его хватит на много больше столетий, чем миновало с тех пор,
как были начаты его разработки; он сокрыт тут повсюду, терпеливо дожидаясь,
пока его обнаружат.
(ваш пони оставлен вами милях в двух пониже, где он размачивает в воде
подпругу), вы по временам слышите меланхолический предостерегающий звук
рожка, подхваченный горным эхом - тихий звук, тише предшествующей тишины;
это - сигнал рабочим скрываться в укрытие.
свист больших обломков скалы, поднятых на воздух; и вы продолжаете
взбираться, пока новый рожок, с другой стороны, не заставит вас
остановиться, чтобы не попасть в зону нового взрыва.
сбрасывающих вниз груды битого камня и землю, чтобы расчистить путь добытым
глыбам мрамора. И когда все это, низвергаемое невидимыми руками, катится на
дно узкой лощины, вам невольно припоминается глубокий овраг (поразительно
схожий с этой лощиной), где птица Рухх покинула Синдбада-морехода и куда
купцы швыряли с окрестных высот большие куски мяса, чтобы на них налипли
алмазы. Тут, правда, не было орлов, которые слетались бы, затемняя солнце, и
уносили мясо в когтях, но все было так дико и мрачно, что они могли бы
водиться здесь целыми сотнями.
величины! В ней воплотился дух страны и се учреждений. Это он мостит ее,
чинит и поддерживает в неприкосновенности. Представьте себе посередине
лощины русло потока, несущегося по скалистому ложу, заваленное грудами камня
всевозможных размеров и форм - это и есть дорога, потому что пятьсот лет
назад она была точно такою же! Вообразите громоздкие, неповоротливые телеги,
бывшие в ходу за пятьсот лет до нас, существующие здесь и поныне и влекомые,
как пятьсот лет назад, упряжками быков, которые, как и их предки пятьсот лет
назад, гибнут в течение года, надорвавшись на непосильной работе. Две пары,
четыре пары, десять пар, двадцать пар, смотря по размеру глыбы; она должна
быть доставлена вниз только этим и никаким другим способом. Продвигаясь по
камням со своим чудовищным грузом, быки часто испускают дух тут же на месте
- и не только они; их неистовые погонщики, оступившись в пылу усердия,
попадают, случается, под колеса, которые давят их насмерть. Но так делалось
пятьсот лет назад, значит так надо делать и ныне, а проложить железную
дорогу по одному из этих склонов (что было бы наилегчайшим делом на свете)
показалось бы прямым святотатством.
тащила лишь одна пара быков (на ней был сравнительно небольшой кусок
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Афанасьев Роман
Флинт Эрик
Шилова Юлия