но который, как истинный рыцарь, пренебрег этим ради любви.
Венецию мсье Бландуа из Парижа сделался почти неразлучен с Гоуэном. Когда
этот бравый господин впервые представился им в Женеве, Гоуэн не знал, как с
ним обойтись: турнуть его или приветить; за целые сутки он так и не пришел
ни к какому решению, и уже готов был положиться на волю судьбы, подбросив
вверх пятифранковую монету: орел - турнуть, решетка - приветить. Но тут
Минни случилось обмолвиться, что обворожительный Бландуа ей не по душе; да и
в гостинице о нем сложилось не слишком благоприятное мнение. Этого
достаточно, чтобы Гоуэн решил вопрос в его пользу. Откуда взялось подобное
упрямство (ибо едва ли можно было предположить тут великодушный порыв)?
Зачем понадобилось Гоуэну, который был не чета мсье Бландуа из Парижа и без
труда мог раскусить этого нагловатого господина, - зачем понадобилось Гоуэну
заводить с ним дружбу? Во-первых, он действовал наперекор первому
самостоятельному побуждению своей жены, потому что ее отец уплатил его
долги, и желательно было как можно скорей доказать свою полную
независимость. Во-вторых, он действовал наперекор общему мнению, потому что,
несмотря на заложенные в нем добрые качества, был человеком злонравным. Ему
доставляло наслаждение утверждать, что в любой стране, где нравы более
утонченны, человек с такими изысканными манерами, как у Бландуа, сделал бы
блестящую придворную карьеру. Ему доставляло наслаждение провозглашать
Бландуа образцом изящества и пользоваться им для высмеивания тех, кто
чересчур много мнил о достоинствах своей особы. Он совершенно всерьез
уверял, что поклоны Бландуа - воплощение грации, что против его
обходительности невозможно устоять, что за непринужденную живописность его
поз не жаль бы отдать и сто тысяч франков - если бы дары природы покупались
на деньги. Отсутствие чувства меры, характерное для Бландуа и ему подобных,
из какого бы круга они ни вышли (не меньше, нежели наличие солнца характерно
для солнечной системы), особенно нравилось Гоуэну; это была карикатура, в
которой были доведены до крайности черты, присущие тем, кто служил предметом
его насмешек. Вот почему он отнесся к этому знакомству благосклонно; а там
уже привычка и какое-то ленивое удовольствие, которое он находил в болтовне
с Бландуа, сделали то, что он мало-помалу втянулся в почти приятельские
отношения с ним. А между тем он нимало не сомневался, что его новый приятель
- попросту шулер и плут; угадывал в нем труса, тогда как сам обладал и
мужеством и дерзкой отвагой; знал, что он неприятен его жене, да и сам не
испытывал к нему никаких теплых чувств, так что, услышь он, например, что
неприязнь Минни вызвана хоть малейшим неуважением со стороны этого
изысканного кавалера, он бы, не задумываясь, вышвырнул его из самого
высокого в Венеции окна в самый глубокий канал.
которая все не могла опомниться после устроенной дядюшкой сцены (хотя прошло
уже больше суток), навязалась ей в спутницы. Сестры сели в одну из гондол,
дожидавшихся под окнами, и с большой помпой, в сопровождении курьера, отбыли
к месту назначения. Впрочем, помпа, по совести говоря, была тут совершенно
излишней, ибо сторона, в которой жили Гоуэны, оказалась, по выражению
возмущенной Фанни, "форменной трущобой", и, чтобы попасть туда, им пришлось
пробираться через бесконечную путаницу узеньких каналов, которые та же мисс
Фанни пренебрежительно назвала "канавами".
оторвался откуда-то, и его случайно прибило сюда вместе с одиноким
виноградным кустом, на вид не менее жалким, чем какие-то потрепанные
личности, растянувшиеся под ним в холодке. Окружающий пейзаж составляли:
церковь, взятая в леса для ремонта, должно быть лет сто, не меньше, тому
назад, поскольку за это время сами леса успели сгнить и частью обвалиться;
белье, развешанное для просушки; дома, которые стояли вразброд, наклонившись
в разные стороны, и были очень похожи на нарезанные кое-как куски сыру
доадамовой поры, заплесневелые и кишащие червями; и фантастическая пестрядь
окон с оторванными или покривившимися ставнями и каким-то грязным тряпьем,
свисавшим отовсюду.
солидного коммерсанта, прибывшего сюда с запасом законов для всего
человечества, изготовленных в Англии; и два сухопарых, бородатых конторщика
в зеленых бархатных шапочках, украшенных золотыми кистями, стояли, похожие
на высушенных кузнечиков, за невысокой стойкой в небольшой комнатке, где не
видно было других предметов, кроме раскрытого несгораемого шкафа, зиявшего
пустотой, графина для воды и обоев с веночками из роз; и где тем не менее,
словно по мановению руки, выкладывались перед предъявителем чека целые горы
пятифранковых монет. Под банком находилось помещение из нескольких комнат с
железными решетками на окнах - ни дать ни взять, тюрьма для проштрафившихся
крыс. Над банком была расположена резиденция миссис Гоуэн.
любознательные жильцы могли бы изучать географию; хотя разнокалиберная
мебель была покрыта пятнами плесени, а обивка ее истрепалась и полиняла;
хотя во всех комнатах стоял особый венецианский запах - запах стоялой воды и
водорослей, - все же эта резиденция оказалась лучше, чем можно было ожидать.
Двери отворил человек с физиономией раскаявшегося убийцы - нанятый на месте
слуга; он приветливо заулыбался, гостьям и проводил их в комнату миссис
Гоуэн, которой доложил, что ее желают видеть две прекрасные английские леди.
рукоделие и встала навстречу сестрам. Мисс Фанни рассыпалась в любезностях,
пустословя с воодушевлением испытанного ветерана светской жизни.
(он совершенно не принадлежит себе, ведь у нас столько знакомых, просто
ужас!); но он наказал, чтобы я непременно передала его карточку мистеру
Гоуэну. Позвольте уж мне, для облегчения своей совести, сразу исполнить это
поручение, которое я выслушала раз двадцать, и положить карточку вон на тот
столик.
Фанни. - Мы надеемся, это даст нам возможность чаще встречать вас в
обществе.
Гоуэн. - Я еще не имела удовольствия лично познакомиться с миссис Мердл, но,
вероятно, буду представлена ей в Риме.
преимущества своего положения. - Я уверена, она вам понравится.
плечиками, - в Лондоне все друг друга знают. Мы с ней недавно повстречались
на пути сюда, и признаться, папа было рассердился на нее, что она заняла
одну из оставленных для нас комнат. Но это миленькое недоразумение быстро
уладилось, и мы расстались лучшими друзьями.
Гоуэн, но, как видно, они отлично понимали друг друга и без слов. Гостья
смотрела на хозяйку с живым и неослабным интересом, взволнованно
вслушивалась в звук ее голоса, не упускала ни одной мелочи в ней самой, в
том, что ее окружало, что так или иначе было связано с нею. Еще никогда
Крошка Доррит не улавливала так чутко малейшую смену чужого настроения -
разве только в одном случае.
благодарю вас.
Гоуэн, отвечая на вопрос, коснулась ее руки и взгляды их встретились.
Какая-то боязливая грусть, увиденная Крошкой Доррит в глубине больших
ласковых глаз, заставила ее на миг осечься.
сказала миссис Гоуэн, - впору мне приревновать!
просто чудо по своему спокойствию и уменью быстро прийти на помощь в беде.
Доррит.
Он мне не простит, если я отпущу вас - вас и мисс Доррит, - не сказав ему об
этом. Вы позволите? Вас не смутит беспорядок мастерской художника?
напротив, она будет в восторге, ведь это так интересно. Миссис Гоуэн на миг
исчезла за дверью, и тотчас же возвратилась.
обрадуется!
Бландуа из Парижа; в широком плаще и надвинутой на глаза шляпе он стоял на
подмостках в углу, совершенно такой же, как в тот день, когда он стоял на
Большом Сен-Бернаре и руки деревянных скелетов, словно предостерегая,
указывали на него. Она с испугом попятилась от этой фигуры, несмотря на
любезную улыбку, которою была встречена.
мольберт. - Это только Бландуа. Он сегодня служит мне моделью. Я пишу с него
этюд. По крайней мере не нужно тратиться на натурщика. Мы, бедные художники,
должны избегать лишних трат.
что я боюсь пошевелиться.
сестры осторожно приблизились к мольберту. - Пусть дамы видят перед собой
оригинал, им тогда легче будет решить, что эта мазня изображает. Вот, прошу
вас. Bravo {Наемный убийца (итал.).}, готовый нанести удар своей жертве,
Афанасьев Роман
Беляев Александр
Лукьяненко Сергей
Херберт Фрэнк
Зыков Виталий
Земляной Андрей