Скажите пожалуйста! Что ж, мы будем очень рады вашему другу. Окажем ему
самый теплый прием, в меру наших скромных средств, и, во всяком случае, я
надеюсь, с голоду он у нас не умрет.
безобидного, но бурного гнева со стороны мистера Миглза, вроде той сцены,
когда он за шиворот тащил Дэниела Дойса из Министерства Волокиты. Но за
добрейшим мистером Миглзом водилась одна маленькая слабость, весьма
распространенная среди рода человеческого, и даже тесное соприкосновение с
Министерством Волокиты не могло надолго исцелить его от этой слабости.
Кленнэм взглянул на Дойса, но Дойсу все это, видимо, было хорошо знакомо, а
потому он сидел, уставясь в свою тарелку, и не ответил ни словом, ни жестом.
Клэренс изрядный осел, но, в общем, добряк и миляга, каких мало.
изрядный осел, либо изрядная бестия, однако в то же время чудеснейший малый,
душа-человек, золотое сердце, добряк и миляга, каких мало. Чтобы при любой
посылке приходить неизменно к подобному выводу, мистер Генри Гоуэн должен
был рассуждать примерно так: "У меня на каждого из людей заведен особый
счет, куда наиаккуратнейшим образом заносится все, что я нахожу в нем
хорошего и дурного. Данные этого добросовестного учета позволяют мне с
удовольствием отметить, что чем никудышнее человек, тем он, как правило,
симпатичней, а также сделать утешительный вывод, что разница между
порядочным человеком и прохвостом значительно меньше, нежели вы склонны
думать". Вдохновленный этим открытием, он, словно бы стараясь всегда
отыскать в человеке хорошее, на самом деле пренебрегал им там, где оно было,
и обнаруживал там, где его не было; впрочем, других неприятных или опасных
последствий описанный метод не имел.
изучение генеалогического древа Полипов. Снова и снова набегала тень на его
лицо, которое Кленнэм всегда привык видеть таким ясным, и всякий раз
настороженность и беспокойство отражались во внимательном взгляде его жены.
Когда Бэби порой тянулась приласкать собаку, Кленнэм не мог отделаться от
впечатления, что мистеру Миглзу это неприятно; а однажды, когда вышло так,
что и Гоуэн склонился над собакой в одно время с нею, мистер Миглз поспешно
вышел из комнаты, и Артуру показалось, что на глазах у него блеснули слезы.
И еще ему показалось - а может быть, и не показалось, - что все эти мелочи
не укрылись и от самой Бэби; что она нынче особенно старалась всячески
выказывать отцу свою горячую любовь; что для того именно она по дороге в
церковь и обратно брала его под руку и шла с ним вместе, поотстав от других.
И положительно Артур мог бы поклясться, что поздней, гуляя один по саду, он
ненароком видел в окно кабинета, как она нежно обнимала обоих родителей и
плакала, уткнувшись в отцовское плечо.
рассматриванием коллекций мистера Миглза и за дружеской беседой. Этот Гоуэн
был бойким собеседником: говорил он главным образом о себе, весьма
непринужденно и остроумно. По роду занятий он, видимо, был художник и
некоторое время жил в Риме; что-то, однако, было в нем несерьезное,
поверхностное, любительское, какой-то изъян чувствовался в его отношении к
искусству и к собственной работе - но в чем тут именно дело, Кленнэм не мог
понять.
в окно.
став рядом.
дома.
сказал Дойс, - а искусство, мне кажется, не парк для прогулок.
собой отдаленную ветвь рода Полипов и что родитель мистера Генри Гоуэна
некогда состоял при одном из наших посольств за границей, а впоследствии был
возвращен за ненадобностью на родину и пристроен где-то в качестве
инспектора чего-то, на каковом посту и умер, зажав в руке только что
полученное жалованье, право на которое он доблестно отстаивал до последнего
вздоха. За столь выдающиеся государственные заслуги вдове его по
представлению очередного властвующего Полипа определена была пенсия в
размере двухсот или трехсот фунтов в год; а преемник этого Полипа
присоединил к пенсии тихую и уютную квартирку в Хэмптонкортском дворце, где
старушка и доживала свой век, сообща с другими старушками обоего пола, сетуя
на дурные времена и порчу нравов. Сына ее, мистера Генри Гоуэна, не имевшего
иного подспорья в жизни, кроме весьма скромных средств, доставшихся ему по
наследству от папаши-инспектора, оказалось нелегко пристроить к месту - тем
более что свободных государственных синекур становилось все меньше, а ни к
каким мастерствам молодой человек не проявлял склонности, кроме того, что
был великим мастером мотать деньги. В конце концов он объявил о своем
намерении стать художником, отчасти потому, что издавна баловался живописью,
отчасти же, чтобы насолить главным Полипам, не позаботившимся о его судьбе.
Дальше события разворачивались следующим образом: сперва был нанесен
жестокий удар щепетильности некоторых дам из высшего круга; затем рисунки
мистера Генри Гоуэна стали ходить по рукам в великосветских гостиных,
вызывая восторженные восклицания: "Настоящий Клод! Настоящий Кейп! *
Настоящий шедевр!" Наконец лорд Децимус купил одну из его картин, и во время
званого обеда, на который приглашен был весь Совет с Президентом во главе,
изрек с высоты своего величия:
Короче говоря, видные особы не щадили усилий, чтобы ввести молодого
художника в моду. Однако из этого так ничего и не вышло. Помешали
предрассудки, господствовавшие в публике. Люди с непонятным упорством
отказывались восхищаться приобретением лорда Децимуса, с непонятным
упорством считали, что на любом поприще (кроме того, на котором они сами
подвизались) успех может быть достигнут лишь неустанным трудом, неуклонным
рвением и непоколебимой преданностью делу. И теперь мистер Гоуэн, подобно
тому ветхому ящику, который называют гробом Магомета * (хоть в нем никогда
не было ни останков пророка, ни чьих-либо еще), оказался подвешенным в
пространстве между двумя сферами, со злобой и завистью взирая и на землю, от
которой он оторвался, и на небо, которого так и не достиг.
дождливое воскресенье и в последующие дни.
своим моноклем. Из уважения к родственным связям гостя мистер Миглз дал на
этот вечер отставку розовощеким служанкам и поручил их обязанности двум
мрачного вида лакеям. При виде Артура молодой Полип до того оторопел и
растерялся, что долго не мог прийти в себя и только бормотал в
замешательстве: "Э-э... послушайте! Э-э... знаете ли, доложу я вам!"
отвести своего друга в сторону и пропищать тем тонким голоском, который еще
усиливал создаваемое им впечатление беспомощности:
субъект?
приставать ко всем самым нахальным образом. Потом пошел к нам домой и
приставал к моему отцу до тех пор, пока его не выставили за дверь. Потом
опять пришел в министерство и стал приставать ко мне. Послушайте, вы не
представляете себе, что это за человек.
узнать! Ворвался в министерство - хотя ему даже не был назначен прием - и
заявил, что хотел бы узнать!
ослепнуть, но тут весьма кстати явился лакей с докладом, что кушать подано.
Мистер Миглз, проявив живейший интерес к состоянию здоровья его двоюродного
дедушки и двоюродной бабушки, просил его вести к столу миссис Миглз. И глядя
на гостя, восседающего по правую руку хозяйки дома, мистер Миглз сиял так,
словно все семейство Полипов собралось за его обеденным столом.
обед, но и сами обедающие казались остывшими, безвкусными, пересушенными - и
во всем был виноват этот жалкий, скудоумный маленький Полип. Он вообще не
отличался красноречием, но сейчас, от присутствия Кленнэма, на него словно
столбняк нашел. Повинуясь какой-то настойчивой и непреодолимой потребности,
он беспрестанно поглядывал на упомянутого джентльмена, вследствие чего его
монокль попадал то к нему в суп, то в бокал с вином, то в тарелку миссис
Миглз, то свешивался у него через плечо на манер шнурка от сонетки, так что
одному из мрачных лакеев несколько раз пришлось водворять его на грудь
посрамленного владельца. Расстройство чувств, порождаемое в молодом Полипе
частым исчезновением этого оптического прибора, упорно не желавшего
держаться в глазу, еще усиливалось при каждом взгляде на загадочного
Кленнэма. В своей растерянности он хватал и подносил к глазу ложки, вилки и
другие предметы обеденной сервировки, а обнаружив ошибку, смущался еще
больше, но все-таки не мог заставить себя не смотреть на Кленнэма. А стоило
Кленнэму заговорить, как злополучный юнец весь замирал от страха, что он так
или иначе непременно договорится до того, что, знаете, хотел бы узнать.