говорите, а моя матушка нагнала на вас смертельную скуку.
пустяки.
ГЛАВА ХХVII - Двадцать пять
что неожиданный интерес мистера Панкса к семейству Доррит может иметь
какое-то отношение к тем смутным догадкам, о которых шел разговор у Артура с
матерью в первый вечер его возвращения под отчий кров. Что знает мистер
Панкс об этом семействе, что еще хотел бы он узнать, и зачем вообще ему
понадобилось ломать над всем этим свою забитую делами голову - вот вопросы,
которые снова и снова задавал себе Кленнэм. Такой человек, как мистер Панкс,
не стал бы из одного лишь праздного любопытства тратить на розыски время и
труд. И если его усердие поможет ему достигнуть цели, неужели попутно
вскроются тайные причины, побудившие миссис Кленнэм взять под свое
покровительство Крошку Доррит?
решимости исправить зло, совершенное при жизни отца - если это зло откроется
и если оно исправимо. Слишком смутной и зыбкой была тень возможной
несправедливости, нависшая над ним после смерти отца, и легко могло
оказаться, что истина весьма и весьма далека от его предположений. Но когда
бы его опасения в самом деле подтвердились, он готов был в любую минуту
отдать все, что имел, и начать жизнь сначала. Его душа так и не приняла
жестокого и мрачного учения, которое ему навязывали в детстве, и его личный
нравственный кодекс начинался с того, что, когда ходишь по земле, нужно
глядеть под ноги и что нельзя вознестись на небо на крыльях слов. Земной
долг, земное воздаяние, земные дела - вот первые крутые ступени подъема.
Узки врата, и тесен путь; куда тесней и уже, нежели столбовая дорога,
вымощенная пустыми повторениями пустых заученных прописей, поисками сучков в
чужом глазу и угрозами божьего суда, щедро расточаемыми ближним - даровым
материалом, который не жаль тратить.
беспокойство, как бы Панкс не пренебрег их взаимным уговором и, доискавшись
до чего-нибудь, не стал действовать сам, не посоветовавшись с ним. С другой
стороны, перебирая в памяти подробности своего разговора с Панксом, он не
находил среди них доказательств, что этот странный маленький человечек на
верном следу, и подчас даже удивлялся, зачем он сам придает этому такое
значение. Волны сомнений бросали его туда и сюда, как бросают волны лодку в
бурном море, и причала нигде не было видно.
дома, то она сидела у себя в комнате и не показывалась, и мало-помалу он
обнаружил, что ему без нее словно чего-то недостает. Он ей написал,
справляясь о ее здоровье, и получил ответ, в котором она горячо благодарила
его и просила не беспокоиться, так как она чувствует себя совсем хорошо; но
он не видел ее уже несколько недель - срок, который с непривычки показался
ему очень долгим.
ушла в гости - обычная его отговорка, когда она трудилась где-то, чтобы
заработать ему на ужин, - Кленнэм вернулся домой и застал у себя мистера
Миглза, в большом волнении расхаживавшего взад и вперед по комнате. Услышав
скрип отворяющейся двери, мистер Миглз круто повернулся на ходу и
воскликнул:
сказать?
восьми сосчитала, бросила и ушла.
головой. - Вы не знаете, сэр, до чего эта девушка горда и упряма. Все замки
и запоры Бастилии * не удержали бы ее, раз она решила уйти; упряжка лошадей
не приволокла бы ее обратно.
нравом этой несчастной девушки, чтобы понять, как это произошло. Началось
вот с чего. Нам за последнее время часто приходилось беседовать втроем,
мамочке, Бэби и мне. Не скрою от вас, Кленнэм, что эти беседы были не
слишком приятного свойства. Речь шла о новом путешествии, которое я
предложил, имея в виду, признаться, особую цель.
словах.
также от вас не скрою, Кленнэм. У моей дорогой дочурки есть сердечная
привязанность, которая очень огорчает меня. Вы, верно, догадываетесь, о ком
я говорю. Генри Гоуэн.
Миглз, тяжело вздохнув. - Но от правды не уйдешь. Мы с мамочкой делали все,
чтобы это переломить, Кленнэм. Уговоры, время, разлука - все пробовали и
ничего не помогло. И вот у нас явилась мысль отправиться в долгое
путешествие, на год, не меньше; может быть, если они так долго не будут
видеться, то окончательно отвыкнут друг от друга. Но Бэби очень огорчена, а
стало быть, и мы с мамочкой тоже.
человек практический, признаю, и мамочка, как женщина практическая, тоже
признала бы, что мы, семейные люди, склонны преувеличивать свои огорчения и
делать слонов из наших домашних мух, и это может раздражать посторонних -
тех, кого это не касается близко. Но ведь счастье или несчастье Бэби, это
для нас вопрос жизни и смерти, Кленнэм, и я думаю, нам простительно, если мы
принимаем близко к сердцу все, что с ним связано. Уж кто-кто, а Тэттикорэм
могла бы простить нам это. Как, по-вашему, прав я или нет?
справедливость этого скромного требования.
захотела прощать. Видно было, как она беснуется, эта девушка, как все в ней
кипит и клокочет. Желая ей добра, я не раз говорил вполголоса, проходя мимо
нее: "Двадцать пять, Тэттикорэм; двадцать пять!" Надо было ей день и ночь
считать до двадцати пяти, тогда ничего бы и не случилось.
сокрушенным видом, который говорил о его доброте красноречивей, чем самые
ласковые и приветливые улыбки.
же): мы с тобой люди практические, душа моя, и мы знаем историю этой бедной
девушки. Ведь это в ней бушуют те самые страсти, которые бушевали в ее
матери еще до того, как она, бедняжка, на свет родилась. Будем же к ней
снисходительны, мамочка, не станем сейчас ничего замечать, душа моя; мы ей
сделаем внушение когда-нибудь потом, когда она успокоится. И мы молчали. Но,
видно, суждено было стрястись беде: вот она и стряслась вчера вечером.
смущенный этим вопросом, ибо он больше заботился о смягчении вины
Тэттикорэм, нежели об интересах своего семейства, - я лишь могу повторить
еще раз то, что я говорил мамочке и что вы уже слышали. Если вы хотите
знать, как - попробую рассказать: мы простились с Бэби на ночь (очень нежно
простились, не отрицаю), и Тэттикорэм, которая была при этом, отправилась за
ней наверх - вы ведь помните, что она приставлена к Бэби для услуг. Может
быть, Бэби, у которой сейчас нелегко на душе, была чуть более обычного
требовательна к ней; впрочем, не знаю даже, вправе ли я предполагать это -
она всегда так деликатна, так добра.
самом деле: ведь вы часто видели их вместе. Но вернусь к рассказу. Итак,
вдруг мы слышим голос этой несчастной Тэттикорэм, очень громкий и сердитый.
Мы уже хотели пойти посмотреть, в чем дело, но тут прибегает Бэби, вся
дрожа, и жалуется, что Тэттикорэм ее напугала. А следом за ней в комнату
врывается Тэттикорэм, сама не своя от бешенства. "Я вас всех ненавижу! -
кричит она, топая ногами. - Весь ваш проклятый дом ненавижу!"
могла бы сокрушить недоверие самой миссис Гоуэн. - Я ей сказал: "Тэттикорэм,
сосчитай до двадцати пяти!"
глубоко огорченный.
находясь в совершенном исступлении (вы даже вообразить себе не можете, что с
ней было), она сразу умолкла, посмотрела на меня широко раскрытыми глазами и
начала считать. Досчитала до восьми (я слышал), но на большее ее не хватило.
Ярость снова захлестнула бедняжку и потопила остальные семнадцать. И уж тут
пошло! Она нас ненавидит, она у нас несчастна, она так больше не может, она
решила уйти и уйдет! Она моложе своей барышни, и ей надоело слушать, как все
ахают и охают вокруг той, как будто на свете нет больше молодых и
привлекательных девушек, которые заслуживают ласки и любви! Довольно с нее,
да, да, да, довольно! Уж не воображаем ли мы, что, если бы с нею, с
Влодавец Леонид
Пехов Алексей
Посняков Андрей
Ильин Андрей
Шилова Юлия
Контровский Владимир