утрам в воскресенье мы его часто встречали, если шли гулять в ту сторону,
и... вот, право, и все.
перевернутый стакан на носу, деликатно намекнул этим, что он все выпил и что
со стороны миссис Уилфер было бы чистейшим милосердием налить ему еще. Но
вместо того героическая женщина кратко напомнила, что пора спать, убрала
бутылки, и все семейство отправилось ко сну - миссис Уилфер в сопровождении
херувима, подобно суровой святой на картине, или просто почтенной матроне,
изображенной аллегорически.
Лавиния, когда девушки остались одни у себя в комнате, - и того и жди, что
перережет нам горло.
Вот еще одно последствие бедности. Подумать только, что девушке с такими
чудными волосами приходится убирать их при одной тусклой свечке, перед
маленьким зеркальцем!
ни плохо их причесывать!
разговаривать, мисс, погодите, пока придет ваше время кого-нибудь поймать,
как вы выражаетесь.
расчесывая волосы, постепенно перешла на монолог о том, какое это несчастье
родиться в бедности, когда девушке нечего надеть, не в чем выйти на улицу,
негде даже причесаться, потому что вместо туалетного столика торчит какой-то
дрянной ящик, да еще приходится пускать в дом подозрительных жильцов. Дойдя
до предела, она сделала особенно сильное ударение на этой последней жалобе,
а могла бы сделать и еще сильнее, если бы знала, что у мистера Джулиуса
Хэнфорда имеется двойник и что этого двойника зовут мистер Джон Роксмит.
Кэвендиш-сквера, несколько лет подряд сидел человек с деревянной ногой, в
зимнее время грея другую ногу в корзинке, и добывал себе пропитание
следующим образом: ежедневно, в восемь часов утра, он ковылял к своему углу,
неся вешалку, стул, козлы, доску, корзину и зонтик, связанные вместе.
Разобрав все это, он устраивал из козел и доски прилавок, доставал из
корзины десяток яблок и горсточку-другую конфет и пряников, после чего
обращал корзину в грелку для ноги, развешивал на вешалке полный набор
грошовых романсов, ставил за ней стул, словно за ширмой, и усаживался там на
весь день. В любую погоду он неизменно был на своем посту и неизменно
прислонял спинку стула к одному и тому же фонарному столбу. В дождливую
погоду он раскрывал зонтик над своим товаром, - не над собой; в сухую погоду
он свертывал полинялый зонтик, обвязывал его веревочкой и клал под козлы,
словно переросший кочан салата, который, утратив сочность и цвет, увеличился
зато в размере.
давности. С самого начала, еще будучи не уверен в себе, он занял тот угол,
куда выходила эта сторона дома, и за все время не сдвинулся с него ни на
дюйм. Ветреный угол в зимнее время, пыльный угол в летнее время, неудобный
угол в самое лучшее время года.
крутились на углу вихрем, а когда везде было сухо - бочка с водой, словно
пьяная, толкалась и плескалась, разводя на этом углу сырость и грязь.
которой было мелко написано его собственной рукой:
должности посыльного при угловом доме (хотя за весь год его посылали не
больше пяти раз, и то по поручению кого-нибудь из прислуги), но также и в
том, что он и сам старый слуга в этом доме, находится от него в вассальной
зависимости и связан с ним узами преданности и чести. Поэтому он называл
угловой дом не иначе как "наш дом", и хотя только воображал, будто знает,
что там делается, и то шиворот-навыворот, все же настаивал, будто пользуется
там доверенностью. Из тех же соображений, завидев в окне кого-нибудь из
жильцов, он никогда не упускал случая поклониться. Однако он так мало знал
обитателей дома, что даже имена для них придумал сам, как, например: "Мисс
Элизабет", "маленький Джордж", "тетушка Джейн", "дядюшка Паркер", - не имея
на то решительно никаких оснований, особенно в последнем случае, - и потому,
весьма естественно, настаивал на своем с большим упорством.
со всеми их делами. Он никогда не бывал в доме, не заходил даже во двор хотя
бы на длину толстой черной водопроводной трубы, которая тянулась от кухонной
двери по сырым каменным плитам и больше походила на прочно присосавшуюся к
дому пиявку. Но это не мешало Веггу расположить все в доме по собственному
плану. Дом был большой, грязный, со множеством мутных боковых окон и
пустующих надворных построек, и Вегг немало ломал голову, придумывая, чем
объяснить каждую деталь его внешности. Однако он отлично справился с этой
задачей н пришел к убеждению, что знает дом как свои пять пальцев, так что
не заблудится в нем даже с закрытыми глазами, - от наглухо заколоченных
мансард под высокой кровлей, до двух чугунных гасильников перед парадной
дверью, которые словно приглашали весело настроенных гостей сначала угасить
в себе все живое, а потом уже войти.
лондонских ларьков, торгующих пустяками. При виде яблок лицо у покупателя
сводило судорогой, при виде апельсинов начинались колики в желудке, при виде
орехов ломило зубы. Вегг всегда держал на прилавке малопривлекательную кучку
этого товара, прикрытую деревянной меркой, которая не имела видимой
внутренности и которой полагалось вмещать товара на пенни, в количестве,
установленном Великой Хартией вольностей. От восточного ли ветра или от иной
причины, - угол был восточный, - и ларек, и товар, и сам продавец казались
высохшими, словно пустыня Сахара. Вегг был человек угловатый, жесткий, с
лицом словно вырубленным из очень твердого дерева и столь же выразительным,
как трещотка ночного сторожа. Когда он смеялся, что-то дергалось у него в
лице, и трещотка приходила в действие. Сказать по правде, это был до такой
степени деревянный человек, что деревянная нога выросла у него как бы сама
собою, и наблюдателю, не лишенному фантазии, могло прийти в голову, что еще
полгода - и обе ноги у Вегга станут деревянными, если за это время ничто не
воспрепятствует естественному развитию его организма.
"глаз у него был довольно-таки примечательный". Сидя на стуле, прислоненном
к фонарному столбу, он ежедневно раскланивался с постоянными прохожими и
немало кичился соответственными оттенками своих поклонов. Так, пастора он
встречал поклоном, составленным из мирской почтительности с самым легким
намеком на благоговейные размышления в храме божием; доктору кланялся
дружески, как человеку близко знакомому с состоянием его организма, что со
всем уважением и подтверждал поклон; перед знатными господами он рад был
пресмыкаться, а для дядюшки Паркера, который служил в армии (по крайней мере
так решил Вегг), он по-военному прикладывал руку к шляпе, чего застегнутый
на все пуговицы краснолицый старик с сердитыми глазами, по-видимому, не
желал замечать.
пряник. Однажды днем, продав какому-то несчастному мальчику размокшую
пряничную лошадку (едва ли годную для употребления) и липкую птичью клетку,
стоявшую на прилавке, он достал из-под стула жестянку, чтобы заменить эти
ужасающие образцы своего товара, и уже собирался снять с нее крышку, как
вдруг остановился и сказал про себя: "Ага! Опять ты здесь!"
с креповой нашивкой на рукаве, с толстой тростью и в сюртуке горохового
цвета, который, смешно подпрыгивая, словно иноходью подбегал к углу. На нем
были башмаки на толстой подошве, толстые кожаные гетры и толстые перчатки,
как у садовника. И по костюму и по сложению он смахивал на носорога - и вся
кожа у него была в складках - складки на щеках, на лбу, на веках, около рта,
на ушах; зато из-под кустистых бровей и широкополой шляпы смотрели очень
живые, зоркие и детски любопытные серые глаза. В общем, какой-то чудак с
виду.
такой будешь? Живешь процентами с капитала или еще чем-нибудь? Недавно
поселился в наших местах или же зашел из другого околотка? Да еще есть ли у
тебя средства, стоит ли гнуть спину и тратить на тебя поклон? Так и быть,
рискну! Не пожалею поклона!
пряничную приманку для других доверчивых мальчиков. Его поклон был замечен.
подумал про себя мистер Вегг. - Нет, куда он годится. Пропал мой поклон!")
общительный старикашка", - так же про себя подумал мистер Вегг.)
Махров Алексей
Посняков Андрей
Корнев Павел
Адамов Григорий
Володихин Дмитрий
Бажанов Олег