нарочно, чтобы измотать их! Разве я не читала, как для них всего жалеют, во
всем им отказывают и отказывают - в приюте, в докторе, в капле лекарства, в
куске хлеба? Разве я не читала, как они падают духом, перестают бороться,
опустившись так низко, и как они, наконец, умирают оттого, что им никто не
помог? Так вот, я надеюсь, что сумею умереть не хуже всякого другого, и
умру, не опозорив себя домом призрения.
советов, научить этих людей рассуждать правильно, сколько бы ни трудилась
над этим законодательная мудрость!
столько говоря с ним, сколько горюя над ним, - твоей старой бабушке Бетти
недалеко уж до восьмидесяти. Никогда в жизни она не просила, гроша милостыни
не брала у прихода. Она платила налоги, платила сколько могла, когда бывали
у нее деньги; работала, когда могла, и голодала, если приходилось. Моли
бога, чтобы у твоей бабки хватило сил (а она еще сильна для своих лет,
Джонни) встать с постели в свой последний час, убежать и забиться в
какой-нибудь угол, да и умереть там. Только бы не попасть в руки этих
палачей; читаешь ведь, как они обманывают и гоняют частных бедняков,
изматывают и мучают, и презирают и позорят их.
попечительных советов: вот что думают о вас лучшие из бедняков!
Позволительно спросить, разве не стоит поразмыслить над этим?
лице уже не было страха и отвращения, свидетельствовавших о том, как
серьезно она говорила.
на мистера Хлюпа.
еще как помогает.
лучше подкидыша и сначала попал ко мне на воспитание. Я уговорила
надзирателя, мистера Блогга, отдать его мне; увидела его как-то в церкви и
подумала, что, может быть, и смогу ему помочь. Он ведь тогда слабенький был,
золотушный.
должно быть, прозвали Хлюпом потому, что он был найден в дождливую погоду; я
всегда так думала.
Сами можете судить, сколько в нем доброты при таком росте.
ширину, слишком угловат везде, где полагается быть углам. Один из тех
неуклюжих представителей мужской породы, у которых отовсюду выглядывают
пуговицы: каждая пуговица глазела на публику с самым откровенным и наивным
видом. Колени, локти, запястья и лодыжки составляли у него целый капитал,
причем он понятия не имел, как разместить этот капитал самым наивыгодным
образом, и, поместив не туда, куда следует, вечно оказывался в стесненных
обстоятельствах. Правофланговый Нескладной роты среди новобранцев нашей
жизни - вот кто был Хлюп, - и все же он имел свои, хоть и туманные, понятия
о том, что значит быть верным знамени.
надув губки, и внимательно смотрел на гостей, закрываясь от них пухлым
локотком, а Бетти держала его нежную ручку в своей морщинистой правой руке,
ласково похлопывая ею по морщинистой левой.
внушало доверие, - то у него будет самый лучший дом, самый лучший уход,
самое лучшее воспитание, самые лучшие друзья. Дай бог, чтобы я стала ему
настоящей матерью!
если б мог понимать. - Она все еще похлопывала маленькой ручкой по своей
руке. - Я бы не стала ему поперек дороги, даже если б передо мной была еще
вся жизнь, а не самый конец ее. Не обижайтесь на меня, но я к нему
привязалась так, что и сказать не могу: ведь он у меня один остался на
свете.
его, что взяли к себе.
слегка похлопывая ручкой ребенка по своей жесткой, загрубелой руке. - И все
они умерли, кроме этого одного! Мне совестно, что я как будто все о себе, но
ведь это только так кажется... Он будет счастлив и богат, станет
джентльменом, когда я умру. Я... я не знаю, что это на меня нашло. Я... с
этим справлюсь. Не обращайте на меня внимания!
суровое, прекрасное своей энергией старое лицо облилось слезами.
таком расстройстве, тут же откинул голову и, разинув рот, заревел во весь
голос. Этот сигнал тревоги напугал мальчика и девочку, и не успели они
поднять оглушительный рев, как Джонни тоже впал в отчаяние и, весь
изогнувшись дугой, нацелился в миссис Боффин, дрыгая ножками в плохоньких
башмачках. Все это было так нелепо, что уже не трогало. Бетти Хигден
мгновенно пришла в себя и с такой быстротой призвала всех к порядку, что
Хлюп оборвал разноголосый рев в самом начале и переключил всю свою энергию
на каток, и даже успел сделать несколько движений взад и вперед, прежде чем
его остановили.
самой безжалостной из женщин. - Ничего такого еще не случилось. Незачем и
пугаться. Мы все успокоились, правда, миссис Хигден?
понизив голос. - Не спешите, подумайте хорошенько, голубушка моя!
это обдумала раз навсегда. Не знаю, что это на меня нынче нашло, только оно
уже не повторится.
миссис Боффин, - у милого ребенка будет время к этому привыкнуть. И вы тоже
поможете ему привыкнуть, если вы это одобряете, не правда ли?
вокруг, - ведь мы хотим сделать всех счастливыми, а не несчастными! И,
может, вы дадите мне знать, начинаете ли вы привыкать к этому и как вообще у
вас идут дела!
труд, - сказала миссис Боффин. - Вы же, мистер Хлюп, когда бы ни пришли ко
мне в дом, смотрите не уходите, пока вам не подадут хороший обед: мясо,
овощи, пудинг и пиво.
Хлюп сперва вытаращил глаза и широко ухмыльнулся, а потом разразился громким
хохотом, Тодлз и Подлз последовали его примеру, а Джонни развеселился больше
всех. Тодлз и Подлз, воспользовавшись удобным случаем возобновить
драматическое нападение на Джонни, отправились рука об руку в разбойничий
набег; нападение состоялось в углу за стулом миссис Хигден, и с обеих сторон
была проявлена большая доблесть, после чего отчаянные разбойники, взявшись
за ручки, возвратились к своим скамеечкам по сухому ложу горного ручья.
теперь, так в следующий раз, - по секрету шепнула миссис Боффин.
работать, я еще крепкая. Я и двадцать миль пройду, если понадобится.
ярче.
возразила миссис Боффин. - Господь с вами, я и сама не из благородных, а
такая же, как вы.
благородная дама, по-настоящему благородная, иначе и быть не может. Но
только я ничего от вас взять не могу, дорогая моя. Никогда ни у кого не
брала. Не то чтоб я была неблагодарная, а только мне больше нравится самой
заработать.
не позволила бы себе этого.
такой деликатный ответ. Держалась она удивительно прямо, и удивительно
твердый был у нее взгляд, когда, глядя в лицо гостье, она продолжала свое
объяснение:
боюсь, что его постигнет та судьба, о которой я вам говорила, я бы никогда с
ним не рассталась, даже вам не отдала бы! Ведь я люблю его, люблю, люблю! В
нем я люблю мужа, давным-давно умершего; в нем я люблю моих давно умерших
детей; в нем я люблю давно прошедшие дни юности и надежды. Я не могла бы
продать эту любовь, а потом глядеть вам в глаза, в ваше доброе, милое лицо.
Это я дарю по доброй воле. Мне ничего не надо. Когда силы мне изменят, я
буду рада умереть спокойно и скоро. Я стояла между моими умершими и тем
позором, о котором я вам говорила, и все они были от него избавлены. В моем
платье, - тут она положила руку на грудь, - зашито ровно столько, сколько
нужно на похороны. Приглядите только, чтобы деньги были истрачены, как я
велю, чтобы я могла отдохнуть спокойно, избавившись навеки от этого мучения