я что-то запамятовал.
Лорри, - мои предположения подтвердились, и я могу только еще раз повторить
то, что я вам уже советовал.
отвечал мистер Страйвер. - Я знаю, как это должно быть неприятно для семьи.
Давайте не будем больше говорить об этом!
успокаивая его, энергично закивал головой. - Но это не имеет значения, не
имеет значения.
здравый смысл и похвальное честолюбие там, где их нет и в помине, но вовремя
спохватился и счастливо избежал ошибки, так что все обошлось как нельзя
лучше. Молодые женщины нередко совершали подобные безрассудства, а потом
каялись, когда им приходилось влачить жалкое существование в беспросветной
нужде. Говоря совершенно бескорыстно, я жалею, что завел об этом речь,
потому что для меня лично, если смотреть на дело практически, ничего
хорошего не получилось бы. А с эгоистической точки зрения, я, конечно, рад,
что ничего не вышло, потому что в противном случае я от этого только
пострадал бы. Это настолько ясно, что и говорить не стоит. Словом, все
обошлось как нельзя лучше. Я предложения молодой особе не делал, да между
нами говоря, вряд ли, по здравому рассуждению, и рискнул бы сделать... Нет,
мистер Лорри, нельзя доверяться глупой суетности и легкомыслию пустоголовых
молодых девиц; нечего и пытаться, только себя обманывать. И давайте не будем
больше говорить об этом. Я вам уж сказал: что касается их, - мне их просто
жаль, ну, а за себя я, конечно, доволен. И я чрезвычайно признателен вам за
то, что вы помогли мне все это выяснить и дали добрый совет. Вы лучше меня
знаете молодую особу, и вы были совершенно правы, - ничего путного из этого
не могло получиться!
мистера Страйвера с тупым изумлением, а тот продолжал разглагольствовать все
с тем же великодушным, благожелательным и всепрощающим видом, словно
милостиво выговаривая провинившемуся, и потихоньку подталкивал его к двери.
этому. Еще раз приношу вам свою благодарность за то, что вы дали мне
возможность прощупать почву. Спокойной ночи!
мистер Страйвер, оставшись один, растянулся па диване, уставился в потолок
и, припоминал беседу, подмигивал сам себе и довольно ухмылялся.
доктора Манетта. Вот уже целый год как он бывал там, и довольно часто, но
держался все так же замкнуто и угрюмо. Когда его иной раз удавалось вовлечь
в разговор, он говорил интересно, занимательно. Но его, казалось, ничто не
занимало, и сквозь, этот губительный мрак полного безразличия ко всему редко
прорывался свет, сиявший в его душе.
примыкающие к тупику, и эти бесчувственные плиты тротуара под окнами тихого
дома. Как часто, не находя себе места, когда и вино не помогало ему забыться
хотя бы на время, он точно потерянный бродил здесь целыми ночами. Как часто
в первых проблесках серого рассвета смутно выступал во мгле печальный силуэт
одинокого человека, медлившего расстаться с этими улочками, медлившего
покинуть их до тех пор, пока первые солнечные лучи, брызнув на шпили
церквей, на крыши высоких зданий, внезапно не открывали взору чудесную
строгую красоту четко обозначившихся стройных архитектурных линий и
контуров; быть может, и его душе открывалось в этот тихий час нечто
прекрасное, невозвратимое, утраченное, недостижимое. В последнее время его
убогое ложе в Тэмпл-Корте пустовало чаще обычного; случалось, вернувшись к
себе, он бросался на кровать, но, полежав несколько минут, вскакивал и опять
уходил бродить возле того тупичка.
шакала, что он "оставил мысли насчет женитьбы") переместил свою изысканную
особу в Девоншир, когда благоуханье цветов, разносившееся по улицам города,
веяло чем-то добрым даже на самых злых, возвращало немножко здоровья
безнадежно больным и немножко юности даже самым дряхлым, Сидни незаметно для
себя снова очутился на той же мостовой; ноги как-то сами собой привели его
сюда; некоторое время он блуждал без всякой цели, а потом вдруг, словно
повинуясь какому-то неодолимому стремлению, решительно направился к крыльцу
докторского дома.
никогда не чувствовала себя с ним вполне свободно и сейчас немножко
смутилась, когда он сел против нее за ее столик. Но когда он заговорил и
Люси, отвечая ему на какой-то вопрос, подняла на него глаза, она заметила,
что он сильно изменился.
хорошему самочувствию, мисс Манетт. Да и что хорошего могут ждать для себя
беспутные люди вроде меня, да и от них чего можно ждать?
грустно, что вы так живете?
слезы у него на глазах. И в голосе его тоже слышались слезы, когда он сказал
тихо:
опускаться и меняться к худшему.
слышно было, как поскрипывает стол.
глядя на нее, чувствовал это.
собирался вам сказать, и не совладал с собой. Вы способны меня выслушать?
легче и вы почувствуете себя хоть немножко счастливее.
спокойно:
равно что умер, давно когда-то, в юности. Вся моя жизнь - это только то, что
могло бы быть.
впереди, я уверена, что вы можете стать гораздо, гораздо достойнее себя
самого!
хотя в тайниках моего горемычного сердца я знаю, что этого не может быть, -
я никогда, никогда этого не забуду!
с таким самоуничижением, отрекаясь ото всяких надежд, что весь их разговор
принял какой-то странный и даже невероятный характер.
ответить на чувство такого беспутного, погибшего, ни на что не годного,
спившегося забулдыги, как я, - а вы ведь знаете, что я такой и есть, - то
каким бы счастливцем он ни почувствовал себя, он в тот же час, в тот же миг
сказал бы себе, что он не может принести вам ничего, кроме горя и нужды, что
он обречет вас на страдания, заставит вас горько каяться, погубит вас,
опозорит, потащит за собой на дно. Я очень хорошо понимаю, что вы не можете
питать ко мне никаких нежных чувств, я этого и не прошу. Я даже благодарен
судьбе, что этого не может быть.
Не могла бы заставить вас - простите, что я так говорю, - изменить вашу
жизнь к лучшему? Неужели я ничем, ничем не могу отплатить вам за ваше
доверие? Ведь я понимаю, что вы доверились мне, - промолвила она робко и со
слезами на глазах. - Я же знаю, что вы не открылись бы так никому другому.
Не могу ли я что-то сделать, чтобы помочь вам, мистер Картой?
потерпите и выслушаете меня, вы сделаете для меня все, все, что только в
ваших силах. Я хочу, чтобы вы знали, что вы останетесь для меня последней
мечтой моей души. Как бы низко я ни пал, душа моя еще не совсем огрубела, -
всякий раз, как я приходил к вам в этот дом, который вы сделали таким
отрадным приютом, и видел вас рядом с вашим отцом, я чувствовал, как в душе
моей оживает что-то давно забытое, что, казалось, уже давным-давно умерло в
ней. С тех пор как я увидел вас, меня снова начали мучить укоры совести, - а
я думал, она уже никогда больше не проснется во мне, - и голос, который
когда-то звучал в моей душе и смолк, как мне казалось, навеки, снова начал
увещевать меня, призывая подняться. И опять во мне забродили смутные желанья
начать все сызнова, стряхнуть с себя этот смрад и угар, собраться с силами и
еще раз вступить в борьбу, от которой я уже давно отказался. Мечты, сон!
Проснешься - и ничего не остается! Проснешься - и опять та же яма, но я
хочу, чтобы вы знали, что вы пробудили во мне эти мечты.
еще раз!