зубоскалы, ткнул пальцем в написанное им слово. Но на этот раз он
просчитался, шутка его не имела успеха, впрочем это нередко бывает с
шутниками.
через улицу, зачерпнул с земли пригоршню жидкой грязи и замазал надпись. -
Что это тебе вздумалось писать этакое на улице? Или у тебя другого места
нет, где ты мог бы записать для себя это слово?
ему на грудь. Шутник хлопнул себя рукой по тому же месту и, сдернув с ноги
измазанный вином башмак, подкинул его высоко в воздух, подпрыгнул, поймал и,
держа над головой, застыл в какой-то замысловатой фигуре танца. Видно, это
был прирожденный шутник, но сейчас его ухмыляющаяся физиономия, измазанная
винной гущей, сильно напоминала оскаленную волчью пасть.
иначе, как вином! - С этими словами он спокойно вытер свою грязную ладонь о
лохмотья шутника, ибо из-за него же он и выпачкал руку, а затем пошел через
улицу к себе в погребок.
лишним, с солдатской выправкой и, по-видимому, горячий человек, потому что
даже в такой холод носил камзол внакидку через одно плечо и ходил с
засученными до локтей рукавами и с непокрытой головой, если не считать
густой шапки черных вьющихся, коротко подстриженных волос. Лицо у него было
смуглое, с большими, широко расставленными глазами, а взгляд довольно
приветливый; видно было, что это человек решительный, и если уж он что
задумал, так доведет до конца; не приведи бог никому столкнуться с таким на
узкой дорожке над пропастью, - ничто не заставит его ни отступить, ни
свернуть.
Мадам Дефарж была дородная женщина, примерно тех же лет что и ее супруг, с
внимательно настороженным взглядом, который редко на чем-нибудь
задерживался: у нее были большие руки, унизанные кольцами, спокойное лицо с
твердыми чертами и удивительно невозмутимая манера держаться. Глядя на нее,
сразу можно было сказать, что мадам Дефарж, с какими бы сложными расчетами
ей не пришлось иметь дело, - вряд ли позволит себя обсчитать. Мадам Дефарж
была особа зябкая и куталась в меховую душегрейку, а голова ее была обмотана
яркой шалью, которая, однако, не закрывала крупных серег, болтавшихся у нее
в ушах. Перед ней лежало вязанье, она только что отложила его и, опершись
правым локтем на левую руку, ковыряла зубочисткой во рту. Когда вошел ее
супруг, мадам Дефарж не произнесла ни слова, а только слегка кашлянула. Не
вынимая зубочистку изо рта, она чуть-чуть приподняла свои тонко очерченные
темные брови, и этого, по-видимому, было достаточно, чтобы заставить хозяина
оглядеться по сторонам и обратить внимание на новых посетителей, появившихся
здесь, пока его не было.
господине и молодой девушке, сидевших в углу. Кроме них, в зале сидели двое
за карточной игрой, двое за домино, а еще трое стояли у стойки и потягивали,
не торопясь, скудные порции вина. Проходя к своему месту за стойкой, хозяин
заметил, как пожилой господин показал на него глазами юной девушке, словно
говоря: "Это он самый!"
знаю".
триумвиратом, выпивавшим у стойки.
вино вылакали?
зубочистки, снова тихонько кашлянула, и брови ее поднялись чуть повыше.
той же троицы, - случается когда глотнуть винца или чего другого, кроме
черствого хлеба да смерти! Верно я говорю, Жак?
ковыряя во рту зубочисткой, кашлянула еще раз и еще чуть-чуть приподняла
брови.
губы, сказал:
горького, и жжет у них во рту. Тяжко им приходится, правда, Жак?
зубочистку, повела приподнятыми бровями и слегка задвигалась на стуле.
господа, - моя жена!
ответила на их поклон легким кивком и быстро окинула взглядом всех троих.
Затем мельком посмотрела по сторонам и все с тем же невозмутимым видом
спокойно принялась вязать.
наблюдавший за своей супругой. - А насчет той меблированной комнаты для
одинокого, о которой вы тут справлялись, когда я выходил, - если вам угодно
ее посмотреть, так она на пятом этаже. Вход на лестницу вон с того двора,
налево, - и он показал рукой в окно. - Но, насколько мне помнится, один из
вас уже был там, он вам и покажет дорогу. Всего доброго, господа!
когда пожилой господин, сидевший за столиком в углу, поднялся с места и,
подойдя к хозяину, попросил уделить ему несколько минут для разговора.
направился с ним к выходу.
первого же слова мосье Дефарж вздрогнул и весь обратился в слух. Они
поговорили несколько секунд, затем он кивнул и вышел. Пожилой господин в
свою очередь шепнул что-то молодой девушке, и они тоже вышли. Мадам Дефарж
проворно шевелила спицами и на этот раз даже бровью не повела - она ничего
не видела.
Дефаржа во дворе, куда он только что направил тех троих. Маленький, грязный,
запущенный, вонючий двор вел к сгрудившимся тесной кучей высоким, уродливым,
густо заселенным домам. Они вошли в темный подъезд с выложенным плитками
полом, где у темной каменной лестницы мосье Дефарж опустился на одно колено
перед дочерью своего бывшего хозяина и, приложился губами к ее руке.
Казалось бы - какая почтительность! - однако вид у него был далеко не
почтительный. Напротив, какая-то удивительная перемена произошла с ним за
эти несколько секунд; всю его приветливость как рукой сняло, ни следа не
осталось от прежнего открытого выражения. Он производил теперь впечатление
скрытного, озлобленного, опасного человека.
обронил мосье Дефарж мистеру Лорри, когда они начали подниматься по
лестнице.
ответил мосье Дефарж.
когда они меня разыскали и спросили, не возьму ли я его, да только чтоб
никто не знал, а то головой отвечу, - такой и остался, и сейчас все такой
же.
выругался. Вряд ли любой другой ответ прозвучал бы убедительнее. По мере
того как они все трое поднимались все выше и выше, на душе у мистера Лорри
становилось все тяжелей.
дома со всем тем, что ей неизменно сопутствует, представляет собой весьма
непривлекательное зрелище. Но в те времена для человека непривычного у
которого чувства еще не успели притупиться, это было нечто совершенно
омерзительное. Из каждого жилого угла этого огромного, набитого битком
смрадного лежбища, разместившегося внутри многоэтажного дома, другими
словами, из каждой квартиры или каморки, дверь которых открывалась на общую
лестницу, весь мусор, если не считан, того, что швыряли прямо в окно,
выбрасывали на площадку. Эти слежавшиеся кучи никем не убиравшегося гниющего
мусора сами по себе достаточно отравляли воздух, а нищета и нужда привносили
в них свой непередаваемый смрад. В результате получалось нечто совершенно
непереносимое. Сквозь вонь, висевшую в темной, узкой, как колодец,
насыщенной миазмами лестничной клетке, надо было подняться на самый верх по
каменной крутой грязной лестнице. Охваченный чувством тревоги и невольно
заражаясь все усиливающимся смятением своей спутницы, мистер Лорри уже два
раза останавливался перевести дух; и оба раза у мрачного, заделанного
железной решеткой оконного пролета, через который едва ощутимые токи
случайно задержавшегося свежего, неиспорченного воздуха словно стремились
ускользнуть, а все тошнотворные зловонные испарения, точно стекаясь
отовсюду, так и норовили ворваться внутрь. Через заржавленные прутья решетки
можно было не столько созерцать, сколько обонять скученные громады домов. И
вплоть до величественных башен собора Парижской богоматери, видневшихся
вдали, все, что ни громоздилось кругом, было так же неприглядно, невзрачно и