сна. В комнате никого не было, кроме старого еврея, который варил в
кастрюльке кофе к завтраку и тихонько насвистывал, помешивая его желез-
ной ложкой. Он то и дело останавливался и прислушивался к малейшему шу-
му, доносившемуся снизу, а затем, удовлетворив свое любопытство, снова
принимался насвистывать и помешивать ложкой.
дремотное состояние между сном и бодрствованием, когда вы лежите с полу-
закрытыми глазами и наполовину сознаете все, что происходит вокруг, и,
однако, вам за пять минут может пригрезиться больше, чем за пять ночей,
хотя бы вы их провели с плотно закрытыми глазами и ваши чувства были
погружены в глубокий сон. В такие минуты смертный знает о своем духе
ровно столько, чтобы составить себе смутное представление о его великом
могуществе, о том, как он отрывается от земли и отметает время и прост-
ранство, освободившись от уз, налагаемых на него телесной его оболочкой.
дел еврея, слышал его тихое посвистывание и догадывался по звуку, что
ложка скребет края кастрюли, и, однако, в то же самое время мысли его
были заняты чуть ли не всеми, кого он когда-либо знал.
она нагревалась. Постояв несколько минут в раздумье, словно не зная, чем
заняться, он обернулся, посмотрел на Оливера и окликнул его по имени.
Тот не отозвался - по-видимому, он спал.
ее. Затем он вытащил - из какого-то тайника под полом, как показалось
Оливеру, - небольшую шкатулку, которую осторожно поставил на стол. Глаза
его блеснули, когда он, приподняв крышку, заглянул туда. Придвинув к
столу старый стул, он сел и вынул из шкатулки великолепные золотые часы,
сверкавшие драгоценными камнями.
улыбку. - Умные собаки! Умные собаки! Верные до конца! Так и не сказали
старому священнику, где они были. Не донесли на старого Феджина! Да и к
чему было доносить? Все равно это не развязало бы узла и ни на минуту не
отсрочило бы конца. Да! Молодцы! Молодцы!
дежное место. По крайней мере еще с полдюжины часов он извлек по очереди
из шкатулки и рассматривал их с не меньшим удовольствием, так же как и
кольца, брошки, браслеты и другие драгоценные украшения, столь же искус-
но сделанные, о которых Оливер не имел ни малейшего представления и даже
не знал, как они называются.
умещавшуюся у него на ладони. Очевидно, на ней было что-то написано
очень мелкими буквами, потому что он положил ее на стол и, заслонясь ру-
кой от света, разглядывал очень долго и внимательно. Наконец, он спрятал
ее, словно отчаявшись в - успехе, и, откинувшись на спинку стула, про-
бормотал:
Мертвые никогда не выбалтывают неприятных вещей. Ах, и славная это штука
для такого ремесла! Пятерых вздернули, и ни одного не осталось, чтобы
заманить в ловушку сообщников или отпраздновать труса!
смотревшие в пространство, остановились на лице Оливера. Глаза мальчика
с безмолвным любопытством были прикованы к нему, и, хотя их взгляды
встретились на одно мгновение - на кратчайшую долю секунды, - этого было
достаточно, чтобы старик понял, что за ним следят. Он с треском захлоп-
нул шкатулку и, схватив хлебный нож, лежавший на столе, в бешенстве
вскочил. Но он трясся всем телом, и Оливер, несмотря на ужасный испуг,
заметил, как дрожит в воздухе нож.
Почему не спишь? Что ты видел? Говори! Живей, живей, если тебе дорога
жизнь!
ли я вам помешал, сэр.
няв угрожающую позу.
спал.
прежней своей манере обращения, и поиграл ножом, прежде чем положить его
на стол, словно желая показать, что нож он схватил просто для забавы. -
Конечно, я это знаю, мой милый. Я хотел только напугать тебя. Ты храбрый
мальчик. Ха-ха! Ты храбрый мальчик, Оливер!
на шкатулку.
еврей, положив на шкатулку РУКУ.
Мое маленькое имущество. Все, что у меня есть, чтобы прожить на старости
лет. Меня называют скрягой, мой милый. Скрягой, только и всего.
настоящий скряга, если, имея столько часов, живет в такой грязной дыре;
но, решив, что его заботы о Плуте и других мальчиках связаны с большими
расходами, он бросил почтительный взгляд на еврея и попросил разрешения
встать.
Вон там в углу, у двери, стоит кувшин с водой. Принеси его сюда, а я дам
тебе таз, и ты, милый мой, умоешься.
кувшин. Когда он обернулся, шкатулка уже исчезла.
выплеснуть воду из таза за окно, как вернулся Плут в сопровождении свое-
го бойкого молодого друга, которого накануне вечером Оливер видел с
трубкой; теперь он был официально ему представлен как Чарли Бейтс. Вчет-
вером они сели за завтрак, состоявший из кофе, ветчины и горячих було-
чек, принесенных Плутом в шляпе.
ту, - надеюсь, мои милые, вы поработали сегодня утром?
Плут?
леный, другой красный.
с их содержимым, - но сделаны очень мило и аккуратно... Он искусный ра-
ботник, правда, Оливер?
Оливера, который не видел ровно ничего смешного в том, что происходило.
совсем недурны. Но ты плохо их пометил, Чарли, - придется спороть метки
иголкой. Мы научим Оливера, как это делается... Научить тебя, Оливер?
Ха-ха-ха!
Бейтс, мой милый?
разился хохотом; и этот хохот едва не привел к преждевременной смерти от
удушения, так как он пил кофе, которое и попало в дыхательное горло.
нение за свою неучтивость.
ему на глаза, а потом сказал, что со временем он поумнеет. Тут старый
джентльмен, заметив, как покраснел Оливер, переменил тему разговора и
спросил, много ли народу глазело утром на казнь. Оливер удивился еще
больше, так как из ответа мальчиков выяснилось, что они оба там были, и
он, разумеется, не понимал, когда же они успели так усердно поработать.
оба мальчика затеяли любопытную и необычайную игру: веселый старый
джентльмен, положив в один карман брюк табакерку, в другой - записную
книжку, а в жилетный карман - часы с цепочкой, обвивавшей его шею, и
приколов к рубашке булавку с фальшивым бриллиантом, наглухо застегнул
сюртук, сунул в карманы футляр от очков и носовой платок и с палкой в
руке принялся расхаживать по комнате, подражая тем пожилым джентльменам,
которых можно увидеть в любой час дня прогуливающимися по улице. Он ос-
танавливался то перед очагом, то у двери, делая вид, будто с величайшим
вниманием рассматривает витрины. При этом он то и дело озирался, опаса-
ясь воров и, желая убедиться, что ничего не потерял, похлопывал себя по-
очередно по всем карманам так забавно и натурально, что Оливер смеялся
до слез. Все время оба мальчика следовали за ним по пятам, а когда он
оборачивался, так ловко скрывались из поля его зрения, что невозможно