поцелуй меня.
себе на колени, и мне было очень неловко, потому что, даже когда я была
маленькой, папа никогда меня так не ласкал.
Ей-богу, я готов обещать тебе все что угодно.
мне стало страшно, но потом я собралась с духом, как царица Эсфирь *, и
рассказала, какая нужда привела меня к нем", и даже заплакала, когда
объяснила, что моему отцу грозит тюрьма, если никто ему не поможет.
и твоему отцу один договор. Он украл у меня мою любимую сестру, и я больше
никогда ее не видел. Детей у меня нет, и я богат. Если твой отец отдаст тебя
мне и откажется от всех своих прав - даже обещает никогда с тобой не
видеться, если я того не пожелаю, - тогда я заплачу все его долги, а тебя
удочерю.
в жизни я не испытывала такого гнева.
никогда его не покину!
другие дочери. Даю тебе час на размышление.
было твердо с самого начала. Но пока я сидела перед жарким огнем, мне
показалось, что все холодные унылые дни надвигающейся зимы собрались вокруг
меня, наполняя леденящим холодом теплую комнату, прикасаясь ко мне ледяными
пальцами, и я задрожала словно от испуга. Тогда я отрыла книжечку со
жребиями, которую подарил мне наш пастор, и с тревогой поглядела на
множество билетиков, которые в ней хранились. Я нередко прибегала к ней, но
не получала ни ясных советов, ни утешения. Я все таки решила вынуть билетик,
и на этот раз он гласил: "Не падай духом!" И я почувствовала, что решимость
моя укрепилась.
мирские соблазны с угрозами, пока я, наконец, не осмелела и не ответила на
его хитрую речь.
Провидение дало вам силу облегчать печали ваших ближних, а вы стремитесь
лишь увеличить их бремя. Лучше я буду жить с отцом в тюрьме, чем с вами во
дворце.
улицу, оказалось, что уже совсем стемнело. До деревни, где останавливался
дилижанс, было больше мили, а живые изгороди по обеим сторонам проселочной
дороги были густые и высокие. Хотя я шла очень быстро, ночь настигла меня
совсем неподалеку от дома дяди; поднялся туман, и мрак был настолько густ,
что мне казалось, будто я могу потрогать его рукой.
завладел бы моей душой, если бы я хоть чуть-чуть поддалась ему, громко
запела наш вечерний псалом.
похожий на голос брата, который в колонии обучал нас музыке. Я остановилась,
охваченная страхом и какой-то странной радостью, и голос впереди меня сразу
перестал петь.
прямодушие и мягкость, что я сразу почувствовала к нему доверие.
тороплюсь в Лонгвилл.
секундой, и вскоре я различила сквозь туман высокую темную фигуру.
до Лонгвилла?
приободрилась, - обопритесь на мою руку, и мы скоро будем там.
твердую опору и надежного защитника. Поравнявшись с освещенными окнами
деревенской гостиницы, мы поглядели друг на друга. Лицо его было добрым и
прекрасным, словно на самых лучших картинах, какие мне только доводилось
видеть. Не знаю почему, но мне вспомнился архангел Гавриил.
братом), - я еду в Вудбери.
несколько минут должен подойти дилижанс, с которым я собирался отправиться в
Вудбери. Разрешите служить вам провожатым?
совсем близко в тумане не блеснули фонари дилижанса. Незнакомец открыл
дверцу, но я отступила, глупо устыдившись своей бедности - недостойное
чувство, которое следовало побороть.
поспешила присоединиться к ней. Мое место было самым крайним и выступало над
колесами. Кругом по-прежнему стояла такая темнота, что ничего нельзя было
рассмотреть, и лишь тусклые пятна света от фонарей дилижанса скользили по
лишенным листвы живым изгородям. Все остальное тонуло в непроглядном мраке.
Я думала только о моем отце и о разверзнувшихся перед ним дверях тюрьмы. Но
тут на мой локоть легла чья-то сильная рука, и я услышала голос Гавриила:
сбросить на землю.
мужества.
облегчили горечь моей печали.
лишь несколько дней назад вернулась домой из школы, и мне незнакомы обычаи и
горести мира.
голову на руки. Не могу ли я помочь вам?
ограждает меня от темного провала рядом. И так в ночном мраке мы ехали в
Вудбери.
даже оглянуться на Гавриила, который стоял и смотрел мне вслед. Брату Мору
не терпелось услышать рассказ о моем разговоре с дядей. Когда я сообщила ему
о своей неудаче, он о чем-то задумался и ничего не говорил, пока я не вошла
в вагон поезда, а тогда наклонился ко мне и прошептал:
быть, ради Присциллы он спасет моего отца.
произносит: "Я пришел говорить с тобою и благовестить тебе сие...", но когда
я напрягла слух, он вздохнул и исчез.
обмолвился о том, что хочет помочь моему отцу. А если помощь промедлит, то
его заключат в тюрьму. Может быть, дядя смягчится и предложит нам более
легкие условия; ну, хотя бы проводить половину года в его доме. Тогда я
согласилась бы жить в его доме - ведь жили же благочестиво Даниил и три
отрока при дворе вавилонского царя *. Я хочу написать ему об этом.
Присциллой - у нее было дело к пастору тамошней церкви, и они беседовали
около часа, а я тем временем отправилась искать тюрьму и обошла кругом ее
угрюмые крепкие стены. Я думала о своем бедном отце, и мне было очень
грустно и страшно. Наконец, утомившись, я села на приступку тюремных ворот и
снова заглянула в мою книжечку со жребиями. И опять мне выпало: "Не падай
духом!" В эту минуту ко мне подошли брат Мор и Присцилла. На его лице было
выражение, которое мне показалось очень неприятным, но я помнила, что он
должен стать мужем моей сестры, и, встав, протянула ему руку, а он просунул
ее себе под локоть и прикрыл своей жирной ладонью. Мы стали все втроем
прогуливаться у тюремных стен. И тут в саду, который тянулся по склону ниже
нас, я заметила того, кого называю Гавриилом (я ведь не знаю его имени), а с
ним прекрасную девушку. Я вдруг заплакала, а почему - сама не знаю:
наверное, из-за беды, которая грозит отцу. Брат Мор проводил нас домой и
отослал Джона Робинса. Джон Робинс попросил, чтобы я его не забывала, и я не
забуду его до конца жизни.
садились обедать, за ним явились два человека самого злодейского вида. Да
простит мне бог, что я пожелала им смерти! А мой отец говорил с ними очень
мягко и терпеливо.
Присцилла полагает, что теперь брат Мор ускорит их свадьбу, а у Сусанны
предчувствие, что ей выпадет жребий стать женой брата Шмидта. Она очень
рассудительно говорила о долге миссионеров и о почиющей на них благодати,