Чтение 3–й страницы книги ~Рождественские повести~

удержу с вас за это полкроны, вы ведь будете считать себя обиженным, не так
ли?

Клерк выдавил некоторое подобие улыбки.

- Однако, - продолжал Скрудж, - вам не приходит в голову, что я могу
считать себя обиженным, когда плачу вам жалование даром.

Клерк заметил, что это бывает один раз в году.

- Довольно слабое оправдание для того, чтобы каждый год, двадцать
пятого декабря, запускать руку в мой карман, - произнес Скрудж, застегивая
пальто на все пуговицы. - Но, как видно, вы во что бы то ни стало хотите
прогулять завтра целый день. Так извольте послезавтра явиться как можно
раньше.

Клерк пообещал явиться как можно раньше, и Скрудж, продолжая ворчать,
шагнул за порог. Во мгновение ока контора была заперта, а клерк, скатившись
раз двадцать - дабы воздать дань сочельнику - по ледяному склону Корнхилла
вместе с оравой мальчишек (концы его белого шарфа так и развевались у него
за спиной, ведь он не мог позволить себе роскошь иметь пальто), припустился
со всех ног домой в Кемден-Таун - играть со своими ребятишками в жмурки.

Скрудж съел свой унылый обед в унылом трактире, где он имел обыкновение
обедать, просмотрел все имевшиеся там газеты и, скоротав остаток вечера над
приходно-расходной книгой, отправился домой спать. Он проживал в квартире,
принадлежавшей когда-то его покойному компаньону. Это была мрачная анфилада
комнат, занимавшая часть невысокого угрюмого здания в глубине двора. Дом
этот был построен явно не на месте, и невольно приходило на ум, что когда-то
на заре своей юности он случайно забежал сюда, играя с другими домами в
прятки, да так и застрял, не найдя пути обратно. Теперь уж это был весьма
старый дом и весьма мрачный, и, кроме Скруджа, в нем никто не жил, а все
остальные помещения сдавались внаем под конторы. Во дворе была такая темень,
что даже Скрудж, знавший там каждый булыжник, принужден был пробираться
ощупью, а в черной подворотне дома клубился такой густой туман и лежал такой
толстый слой инея, словно сам злой дух непогоды сидел там, погруженный в
тяжелое раздумье.

И вот. Достоверно известно, что в дверном молотке, висевшем у входных
дверей, не было ничего примечательного, если не считать его непомерно
больших размеров. Неоспоримым остается и тот факт, что Скрудж видел этот
молоток ежеутренне и ежевечерне с того самого дня, как поселился в этом
доме. Не подлежит сомнению и то, что Скрудж отнюдь не мог похвалиться
особенно живой фантазией. Она у него работала не лучше, а пожалуй, даже и
хуже, чем у любого лондонца, не исключая даже (а это сильно сказано!)
городских советников, олдерменов и членов гильдии. Необходимо заметить еще,
что Скрудж, упомянув днем о своем компаньоне, скончавшемся семь лет назад,
больше ни разу не вспомнил о покойном. А теперь пусть мне кто-нибудь
объяснит, как могло случиться, что Скрудж, вставив ключ в замочную скважину,
внезапно увидел перед собой не колотушку, которая, кстати сказать, не
подверглась за это время решительно никаким изменениям, а лицо Марли.

Лицо Марли, оно не утопало в непроницаемом мраке, как все остальные
предметы во дворе, а напротив того - излучало призрачный свет, совсем как
гнилой омар в темном погребе. Оно не выражало ни ярости, ни гнева, а взирало
на Скруджа совершенно так же, как смотрел на него покойный Марли при жизни,
сдвинув свои бесцветные очки на бледный, как у мертвеца, лоб. Только волосы
как-то странно шевелились, словно на них веяло жаром из горячей печи, а
широко раскрытые глаза смотрели совершенно неподвижно, и это в сочетании с
трупным цветом лица внушало ужас. И все же не столько самый вид или
выражение этого лица было ужасно, сколько что-то другое, что было как бы вне
его.

Скрудж во все глаза уставился на это диво, и лицо Марли тут же
превратилось в дверной молоток.

Мы бы покривили душой, сказав, что Скрудж не был поражен и по жилам у
него не пробежал тот холодок, которого он не ощущал с малолетства. Но после
минутного колебания он снова решительно взялся за ключ, повернул его в
замке, вошел в дом и зажег свечу.

Правда, он помедлил немного, прежде чем захлопнуть за собой дверь, и
даже с опаской заглянул за нее, словно боясь увидеть косицу Марли, торчащую
сквозь дверь на лестницу. Но на двери не было ничего, кроме винтов и гаек,
на которых держался молоток, и, пробормотав: "Тьфу ты, пропасть!", Скрудж с
треском захлопнул дверь.

Стук двери прокатился по дому, подобно раскату грома, и каждая комната
верхнего этажа и каждая бочка внизу, в погребе виноторговца, отозвалась на
него разноголосым эхом. Но Скрудж был не из тех, кого это может запугать. Он
запер дверь на задвижку и начал не спеша подниматься по лестнице, оправляя
по дороге свечу.

Вам знакомы эти просторные старые лестницы? Так и кажется, что по ним
можно проехаться в карете шестерней и протащить что угодно. И разве в этом
отношении они не напоминают слегка наш новый парламент? Ну, а по той
лестнице могло бы пройти целое погребальное шествие, и если бы даже кому-то
пришла охота поставить катафалк поперек, оглоблями - к стене, дверцами - к
перилам, и тогда на лестнице осталось бы еще достаточно свободного места.

Не это ли послужило причиной того, что Скруджу почудилось, будто
впереди него по лестнице сами собой движутся в полумраке похоронные дроги?
Чтобы как следует осветить такую лестницу, не хватило бы и полдюжины газовых
фонарей, так что вам нетрудно себе представить, в какой мере одинокая свеча
Скруджа могла рассеять мрак.

Но Скрудж на это плевать хотел и двинулся дальше вверх по лестнице. За
темноту денег не платят, и потому Скрудж ничего не имел против темноты. Все
же, прежде чем захлопнуть за собой тяжелую дверь своей квартиры, Скрудж
прошелся по комнатам, чтобы удостовериться, что все в порядке. И не
удивительно - лицо покойного Марли все еще стояло у него перед глазами.

Гостиная, спальня, кладовая. Везде все как следует быть. Под столом -
никого, под диваном - никого, в камине тлеет скупой огонек, миска и ложка
ждут на столе, кастрюлька с жидкой овсянкой (коей Скрудж пользовал себя на
ночь от простуды) - на полочке в очаге. Под кроватью - никого, в шкафу -
никого, в халате, висевшем на стене и имевшем какой-то подозрительный вид, -
тоже никого. В кладовой все на месте: ржавые каминные решетки, пара старых
башмаков, две корзины для рыбы, трехногий умывальник и кочерга.

Удовлетворившись осмотром, Скрудж запер дверь в квартиру - запер,
заметьте, на два оборота ключа, что вовсе не входило в его привычки. Оградив
себя таким образом от всяких неожиданностей, он снял галстук, надел халат,
ночной колпак и домашние туфли и сел у камина похлебать овсянки.

Огонь в очаге еле теплился - мало проку было от него в такую холодную
ночь. Скруджу пришлось придвинуться вплотную к решетке и низко нагнуться над
огнем, чтобы ощутить слабое дыхание тепла от этой жалкой горстки углей.
Камин был старый-престарый, сложенный в незапамятные времена каким-то
голландским купцом и облицованный диковинными голландскими изразцами,
изображавшими сцены из священного писания. Здесь были Каины и Авели, дочери
фараона и царицы Савские, Авраамы и Валтасары, ангелы, сходящие на землю на
облаках, похожих на перины, и апостолы, пускающиеся в морское плавание на
посудинах, напоминающих соусники, - словом, сотни фигур, которые могли бы
занять мысли Скруджа. Однако нет - лицо Марли, умершего семь лет назад,
возникло вдруг перед ним, ожившее вновь, как некогда жезл пророка *, и
заслонило все остальное. И на какой бы изразец Скрудж ни глянул, на каждом
тотчас отчетливо выступала голова Марли - так, словно на гладкой поверхности
изразцов не было вовсе никаких изображений, во зато она обладала
способностью воссоздавать образы из обрывков мыслей, беспорядочно мелькавших
в его мозгу.

- Чепуха! - проворчал Скрудж и принялся шагать по комнате. Пройдясь
несколько раз из угла в угол, он снова сел на стул и откинул голову на
спинку. Тут взгляд его случайно упал на колокольчик. Этот старый,
давным-давно ставший ненужным колокольчик был, с какой-то никому неведомой
целью, повешен когда-то в комнате и соединен с одним из помещений верхнего
этажа. С безграничным изумлением и чувством неизъяснимого страха Скрудж
заметил вдруг, что колокольчик начинает раскачиваться. Сначала он
раскачивался еде заметно, и звона почти не было слышно, но вскоре он
зазвонил громко, и ему начали вторить все колокольчики в доме.

Звон длился, вероятно, не больше минуты, но Скруджу эта минута
показалась вечностью. Потом колокольчики смолкли так же внезапно, как и
зазвонили, - все разом. И тотчас откуда-то снизу донеслось бряцание железа -
словно в погребе кто-то волочил по бочкам тяжелую цепь. Невольно Скруджу
припомнились рассказы о том, что, когда в домах появляются привидения, они
обычно влачат за собой цепи.

Тут дверь погреба распахнулась с таким грохотом, словно выстрелили из
пушки, и звон цепей стал доноситься еще явственнее. Вот он послышался уже на
лестнице и начал приближаться к квартире Скруджа.

- Все равно вздор! - молвил Скрудж. - Не верю я в привидения.

Однако он изменился в лице, когда увидел одно из них прямо перед собой.
Без малейшей задержки привидение проникло в комнату через запертую дверь и
остановилось перед Скруджем. И в ту же секунду пламя, совсем было угасшее в
очаге, вдруг ярко вспыхнуло, словно хотело воскликнуть: "Я узнаю его! Это -
Дух Марли!" - и снова померкло.

Да, это было его лицо. Лицо Марли. Да, это был Марли, со своей косицей,
в своей неизменной жилетке, панталонах в обтяжку и сапогах. Кисточки на
сапогах торчали, волосы на голове торчали, косица торчала, полы сюртука
оттопыривались. Длинная цепь опоясывала его и волочилась за ним по полу на
манер хвоста. Она была составлена (Скрудж отлично ее рассмотрел) из ключей,
висячих, замков, копилок, документов, гроссбухов и тяжелых кошельков с
железными застежками. Тело призрака было совершенно прозрачно, и Скрудж,
разглядывая его спереди, отчетливо видел сквозь жилетку две пуговицы сзади
на сюртуке.

Скруджу не раз приходилось слышать, что у Марли нет сердца, но до той
минуты он никогда этому не верил.

Да он и теперь не мог этому поверить, хотя снова и снова сверлил
глазами призрак и ясно видел, что он стоит перед ним, и отчетливо ощущал на