Чтение 27–й страницы книги ~Рождественские повести~

этого не могло быть ничего.

- Да отец же! - вдруг воскликнула Мэг.

- Раз-два-три, вот и мы, голубка! - отозвался Тоби.

- Господи помилуй! - вскричала Мэг. - Он в самом деле сошел с ума!
Капором нашей малютки накрыл чайник, а крышку повесил за дверью!

- Это я нечаянно, милая, - сказал Тоби, поспешно исправляя свою ошибку.
- Мэг, послушай-ка!

Мэг подняла голову и увидела, что он, предусмотрительно заняв позицию
за стулом гостя, держит в руке заработанный шестипенсовик и делает ей
таинственные знаки.

- Когда я входил в дом, милая, - сказал Тоби, - я приметил где-то на
лестнице пакетик чаю; и сдается мне, там еще был кусочек грудинки. Не помню
точно, где именно он лежал, но я сейчас выйду и попробую его разыскать.

Показав себя столь хитроумным политиком, Тоби отправился купить
упомяннутые им яства за наличный расчет в лавочке у миссис Чикенстокер; и
вскоре вернулся, притворяясь, будто не сразу нашел их в темноте.

- Но теперь все тут, - сказал Тоби, ставя на стол чашки. - Все
правильно. Мне так и показалось, что это чай и грудинка. Значит, я не
ошибся. Мэг, душенька, если ты заваришь чай, пока твой недостойный отец
поджаривает сало, все у нас будет готово в одну минуту. Странное это
обстоятельство, - продолжал Тоби, вооружившись вилкой и приступая к стряпне,
- странное, хотя и известное всем моим знакомым: я лично не жалую грудинку,
да и чай тоже. Я люблю смотреть, как другие ими балуются, а сам просто не
нахожу в них вкуса.

Между тем Тоби принюхивался к шипящему салу так, будто этот запах ему
очень даже нравился; а заваривая чай в маленьком чайнике, он любовно
заглянул в глубь этого уютного сосуда и не поморщился от ароматного пара,
который ударил ему в нос и густым облаком окутал его лицо и голову. И однако
же он не стал ни пить, ни есть, только попробовал кусочек для порядка и как
будто бы даже облизнулся, тут же, впрочем, заявив, что ничего хорошего в
грудинке не видит.

Нет. Дело Тоби было смотреть, как едят и пьют Уилл Ферн и Лилиен; и Мэг
была занята тем же. И никогда еще зрители на банкете у лорд-мэра или на
придворном обеде не испытывали такого наслаждения, глядя, как пируют другие,
будь то хоть монарх или папа римский. Мэг улыбалась отцу, Тоби ухмылялся
дочери. Мэг покачивала головой и складывала ладони, делая вид, что
аплодирует Тоби; Тоби мимикой и знаками совершенно непонятно рассказывал
Мэг, как, где и когда он повстречал этих гостей; и оба они были счастливы.
Очень счастливы.

"Хоть я и вижу, - с огорчением думал Тоби, поглядывая на лицо дочери, -
что свадьба-то расстроилась".

- А теперь вот что, - сказал Тоби после чая. - Малютка, ясное дело,
будет спать с Мэг.

- С доброй Мэг! - воскликнула Лилиен, ластясь к девушке. - С Мэг.

- Правильно, - сказал Трухти. - И скорей всего она поцелует отца Мэг,
верно? Отец Мэг - это я.

И как же доволен был Тоби, когда девочка робко подошла к нему и,
поцеловав его, опять отступила под защиту Мэг.

- Какая умница, ну прямо царь Соломон, - сказал Тоби. - Раз-два-три,
прочь пошли... да нет, не то. Я... Мэг, голубка, что это я хотел сказать?

Мэг взглядом указала на Ферна, который сидел рядом с ней и,
отвернувшись от нее, ласкал детскую головку, уткнувшуюся ей в колени.

- Ну конечно, - сказал Тоби. - Конечно. Сам не знаю, с чего это я
сегодня заговариваюсь. Не иначе как у меня ум за разум зашел, право. Уилл
Ферн, идемте со мной. Вы устали до смерти, совсем разбиты, вам надо
отдохнуть. Идемте со мной.

Ферн по-прежнему играл кудрями девочки, по-прежнему сидел рядом с Мэг,
отвернувшись от нее. Он молчал, но движения его огрубелых пальцев, то
сжимавших, то отпускавших светлые пряди, были красноречивее всяких слов.

- Да, да, - сказал Тоби, бессознательно отвечая на мысль, которую он
прочел в лице дочери. - Бери ее к себе, Мэг. Уложи ее. Вот так! А теперь,
Уилл, идемте, я вам покажу, где вы будете спать. Хоромы не бог весть какие -
просто чердак; но я всегда говорю, что чердак - это одно из великих удобств
для тех, кто живет при каретнике с конюшнями; и квартира здесь дешевая,
благо хозяин пока не сдал ее повыгоднее. На чердаке сколько угодно душистого
сена, соседского, а уж чисто так, как только у Мэг бывает. Ну, веселей! Не
вешайте голову. Дай бог вам нового мужества в новом году.

Дрожащая рука, перед тем ласкавшая ребенка, покорно легла на ладонь
Тоби. И Тоби, ни на минуту не умолкая, отвел своего гостя спать так нежно,
словно тот и сам был малым ребенком.

Воротившись в комнату раньше дочери, Тоби подошел к двери ее каморки и
прислушался. Девочка читала молитву на сон грядущий; она помянула "милую
Мэг", а потом спросила, как зовут его, отца.

Не сразу этот старый чудак успокоился настолько, что собрался помешать
угли и пододвинуть стул к огню. Проделав все это и сняв нагар со свечи, он
достал из кармана газету и стал читать. Сперва только бегло проглядывая
столбец за столбцом, потом - с большим вниманием и хмуро сдвинув брови.

Ибо злосчастная эта газета вновь направила его мысли в то русло, по
которому они шли весь день, и в особенности после всего, чему он за этот
день был свидетелем. Заботы о двух бездомных отвлекли его на время и дали
более приятную пищу для ума; но теперь, когда он остался один и читал о
преступлениях и бесчинствах, совершенных бедняками, мрачные мысли опять его
одолели.

И тут ему (уже не впервые) попалось на глаза сообщение о том, как
какая-то женщина в отчаянии наложила руки не только на себя, но и на своего
младенца. Это преступление так возмутило его душу, переполненную любовью к
Мэг, что он выронил газету и, потрясенный, откинулся на спинку стула.

- Как жестоко и противоестественно! - вскричал Тоби. - На такое
способны только в корне дурные люди, люди, которые так и родились дурными,
которым не должно быть места на земле. Все, что я слышал сегодня, - чистая
правда; все это верно, и доказательств хоть отбавляй. Дурные мы люди!

Колокола подхватили его слова так неожиданно, зазвонили так явственно и
громко, что казалось, они ворвались прямо в дом.

И что же они говорили?

"Тоби Вэк, Тоби Вэк, ждем тебя, Тоби! Тоби Вэк, Тоби Вэк, ждем тебя,
Тоби! Навести нас, навести нас! Поднимись к нам, поднимись к нам! Мы тебя
разыщем, мы тебя разыщем! Полно спать, полно спать! Тоби Тоби Вэк, дверь
отворена, Тоби! Тоби Вэк, Тоби дверь отворена, Тоби!.."

И опять сначала, еще яростней, так что гудел уже кирпич и штукатурка
стен.

Тоби слушал. Наверно, ему померещилось. Просто это говорит его
раскаяние, что он убежал от них нынче перед вечером. Да нет, это в самом
деле их голоса! Снова и снова, и еще десять раз то же самое: "Мы тебя
разыщем, мы тебя разыщем! Поднимись к нам, поднимись к нам!" - оглушительно
громко, на весь город.

- Мэг, - тихо сказал Тоби, постучав в ее дверь. - Ты что-нибудь
слышишь?

- Слышу колокола, отец. Они сегодня вовсю раззвонились.

- Спит? - спросил Тоби, придумав себе повод, чтобы заглянуть в комнату.

- Сладким сном. Только я еще не могу отойти от нее. Видишь, как она
крепко держит мою руку?

- Мэг, - прошептал Тоби. - Ты послушай как следует.

Она прислушалась. Тоби было видно ее лицо, ничего на нем не отразилось.
Она их не понимала.

Тоби вернулся к огню, сел и опять стал слушать в одиночестве. Так
прошло некоторое время.

Но выдержать это не хватало сил. Неистовство колоколов было страшно.

"Если дверь на колокольню и вправду отворена, - сказал себе Тоби,
поспешно снимая фартук, но забыв прихватить шляпу, - почему бы мне не
слазить туда, чтобы самому убедиться? Если она заперта, никаких других
доказательств мне не нужно. Хватит и этого".

Он крадучись вышел на улицу, почти уверенный в том, что дверь на
колокольню окажется закрытой и запертой, - ведь он хорошо ее знал, а
отворенной видел за все время раза три, не больше. Это была низкая дверь в
темном углу за выступом, и висела она на таких больших железных петлях, а
запиралась таким огромным замком, что замка и петель было больше, чем самой
двери.

Велико же было удивление Тоби, когда он, подойдя с непокрытой головой к
церкви, протянул руку в этот темный угол, шибко побаиваясь, что ее вот-вот
кто-то схватит, и борясь с желанием тут же ее отдернуть, - и вдруг
оказалось, что дверь, отворявшаяся наружу, не только не заперта, но даже
приотворена!

Растерявшись от неожиданности, он сперва думал было вернуться, или
сходить за фонарем, или позвать кого-нибудь с собой; но тотчас в нем
заговорило природное мужество, и он решил идти один.

- Чего мне бояться? - сказал Трухти. - Ведь это же церковь! Может,
просто звонари, входя, забыли затворить дверь.

И он пошел, нащупывая дорогу, как слепой, потому что было очень темно.
И было очень тихо, потому что колокола молчали.

За порог намело с улицы кучи пыли, нога ступала по ней как по мягкому
бархату, и от одного этого замирало сердце. Узкая лестница начиналась от
самой двери, так что Тоби с первого же шагу споткнулся и при этом нечаянно
толкнул дверь ногой; ударившись снаружи о стену, дверь с размаху
захлопнулась, да так крепко, что он уже не мог отворить ее.

Однако это было лишним основанием для того, чтобы идти вперед. Тоби
нащупал витую лестницу и пошел. Вверх, вверх, вверх, кругом и кругом; все
выше, выше, выше!

Нельзя сказать, чтобы подниматься ощупью по этой лестнице было приятно:
она была такая узкая и крутая, что рука его все время на что-то натыкалась;
и то и дело ему мерещился впереди человек или, может быть, призрак, бесшумно