тогда она не откажется их взять, не будет так жестока!"
очнулся и встал.
дрожавшей в ее голосе. То было быстрое, живое движение, мгновенная вспышка
прежнего огня. В следующую минуту он ушел, И навряд ли эта вспышка помогла
ему яснее увидеть, до какого бесчестия он докатился.
телесную, а работать все равно было нужно. Она взялась за иглу. Наступила
полночь, она все работала.
подбросить немножко угля. Тут прозвонили колокола - половина первого; а
когда они смолкли, кто-то тихо постучал в дверь. И только она подумала, кто
бы это мог быть в такое неурочное время, как дверь отворилась.
молодость, благословенные и все вокруг себя благословляющие, вы, через кого
совершается воля всеблагого творца вашего, смотрите!
чувствовать на лице твое дыхание!
сильнее, - дай мне обнять тебя!
на коленях. Дай мне умереть на коленях перед тобой. Не поднимай меня!
работать, надеяться, вместе умрем!
бывало. Но не поднимай меня. Дай наглядеться на тебя напоследок вот так, на
коленях!
молодость, вы, через кого совершается воля всеблагого творца вашего,
смотрите!
но ты скажи это, Мэг!
сердце - теперь она это знала - вот-вот перестанет биться.
сидеть у его ног и отирать их волосами головы своей *. Ах, Мэг, какое
милосердие!
девочки, невинной и радостной, и, легко до него дотронувшись, поманил его за
собой.
ЧЕТВЕРТАЯ ЧЕТВЕРТЬ
слуха слабый колокольный звон; закружился в глазах и в мозгу рой эльфов, и
множился, множился, пока самое воспоминание о нем не затерялось в его
несметности; снова мелькнула мысль, неведомо кем внушенная, что прошло еще
сколько-то лет, и теперь Тоби, стоя рядом с призраком девочки, видел перед
собой простых смертных.
раскраснелись они за десятерых. Они сидели у весело пылающего огня, по обе
стороны низкого столика; и аромат горячего чая и пышек, - если только он не
застаивался здесь дольше, чем во всякой другой комнате, - свидетельствовал о
том, что столиком этим совсем недавно пользовались. Но поскольку посуда была
вымыта и расставлена по местам в буфете, а длинная вилка для поджаривания
хлеба висела в отведенном ей уголке, растопырив свои четыре пальца и словно
требуя, чтобы с нес сняли мерку для перчатки, - видимых следов только что
закончившейся трапезы не осталось, если не считать довольного мурлыканья
разомлевшей, умывающейся лапкой кошки да ублаготворенных, чтобы не сказать
лоснящихся физиономий ее хозяев.
ни ему, ни ей не было обидно, и глядя на искры, падающие в решетку, то
задремывали, то снова просыпались, когда горячая головешка покрупнее со
стуком скатывалась вниз, словно увлекая за собой остальные.
в комнатке, и на стеклах двери, и на занавеске, до половины скрывавшей их,
но и в лавочке за этой дверью. А лавочка была битком набита товаром -
обжора, а не лавочка, с пастью жадной и вместительной, что у акулы. Сыр,
масло, дрова, мыло, соленья, спички, сало, пиво, волчки, сласти, бумажные
змеи, конопляное семя, ветчина, веники, плиты для очага, соль, уксус, вакса,
копченые селедки, бумага и перья, шпиг, грибной соус, шнурки для корсетов,
хлеб, воланы, яйца и грифели - все годилось в пищу этой прожорливой лавчонке
и все она заглатывала без разбора. Сколько еще было в ней всякого другого
добра - сказать невозможно; но с потолка, подобно гроздьям диковинных
фруктов, свисали мотки бечевки, связки лука, пачки свечей, сита и щетки; а
жестяные ящички, издававшие разнообразные приятные запахи, подтверждали
слова вывески над входной дверью, оповещавшей публику, что владелец этой
лавочки имеет разрешение на торговлю чаем, кофе, перцем и табаком, как
курительным так и нюхательным.
при ярком пламени очага и не столь веселом свете двух закопченных ламп,
тускло горевших в самой лавке, словно задыхаясь от ее изобилия; а затем
взглянув на одно из лиц, обращенных к огню, Трухти тотчас узнал в
раздобревшей пожилой особе миссис Чикенстокер: она всегда была склонна к
полноте, даже в те дни, когда он знавал ее лично и за ним числился в ее
лавке небольшой должок.
складками, что в них можно засунуть целый палец; удивленные глаза, точно
пытающиеся убедить сами себя, что нельзя же так беспардонно заплывать жиром;
нос, подверженный малоприятному расстройству, в просторечии именуемом
сопеньем; короткая, толстая шея; грудь, вздымаемая одышкой, и другие
подобные прелести хоть и были рассчитаны на то, чтобы запечатлеться в
памяти, но сначала не вызвали у Трухти воспоминания ни о ком из его прежних
знакомых. А между тем ему помнилось, что где-то он их уже видел. В конце
концов в компаньоне миссис Чикенстокер по торговой линии, а также по кривой
и капризной линии жизни, Tpyхти узнал бывшего швейцара сэра Джозефа Баули,
который много лет назад прочно связался в его сознании с миссис Чикенстокер,
ибо именно он, сей апоплексический младенец, впустил его в богатый особняк,
где он покаялся в своих обязательствах перед этой леди и тем навлек па свою
горемычную голову столь тяжкий укор.
его поразила; но сила ассоциации порою бывает очень велика, и он невольно
заглянул в лавку, на косяк двери, где когда-то записывали мелом долги
покупателей. Своей фамилии он не увидел. Те фамилии, что значились там, были
ему незнакомы, да и число их заметно сократилось против прежнего, из чего он
заключил, что бывший швейцар предпочитает торговать за наличные и, войдя в
дело, подтянул поводья чикенстокеровским неплательщикам.
несчастной дочери, что и тут не на шутку опечалился - даже в списке
должников миссис Чикенстокер ему не нашлось места!
Баули и, протянув ноги к огню, потер их, насколько позволяли его короткие
руки, словно говоря: "Если плохая - хорошо, что я дома, если хорошая - все
равно никуда не пойду".
И холодно очень.
человека, успокоившего свою совесть. - Вечер нынче как раз подходящий для
пышек. А также для сладких лепешек. И для сдобных булочек.
подсчитывая свои добрые дела. Затем он опять потер толстые свои ноги и,
согнув их в коленях, чтобы подставить огню еще не поджарившиеся места,
рассмеялся как от щекотки.
кстати пришлись пышки.
свою окраску, стал выделывать ногами в воздухе замысловатые фигуры, причем
жирные эти ноги согласились вести себя сколько-нибудь прилично лишь после
того, как миссис Тагби изо всей мочи постукала его по спине и встряхнула,
точно большущую бутыль.
же это делается с человеком!
навеселе.
умру со страху, если вы будете так лягаться и биться.
сплошною битвой, в которой он, если судить по усиливающейся с годами одышке
и густеющей багровости лица, терпел поражение за поражением.
Эриксон Стивен
Каменистый Артем
Мережковский Дмитрий
Василенко Иван
Шилова Юлия
Маккарти Кормак