Чтение 43–й страницы книги ~Рождественские повести~

песня - что-то насчет "пенного кубка". Старик пел ее с напускной лихостью, и
от этого лицо его казалось еще более изнуренным и озабоченным.

- Как! Да вы, оказывается, поете? - проговорил Теклтон, просовывая
голову в дверь. - Валяйте дальше! А вот я петь не умею.

Никто и не заподозрил бы этого. Лицо у него было, что называется,
отнюдь не лицом певца.

- Я не могу позволить себе петь, - сказал Теклтон, - но очень рад, что
вы можете. Надеюсь, вы можете также позволить себе работать. Но вряд ли
хватит времени на то и на другое, сдается мне.

- Если бы ты только видела, Берта, как он мне подмигивает! - прошептал
Калеб. - Ну и шутник! Кто его не знает, подумает, что он это всерьез... ведь
правда?

Слепая девушка улыбнулась и кивнула.

- Говорят, если птица может петь, но не хочет, ее надо заставить петь,
- проворчал Теклтон. - А что прикажете делать с совой, которая не умеет петь
- да и незачем ей петь, - а все-таки поет? Может, заставить ее делать
что-нибудь другое?

- С каким видом он мне сейчас подмигивает! - шепнул Калеб дочери. - Сил
нет!

- Он всегда весел и оживлен, когда он с нами! - воскликнула Берта,
улыбаясь.

- Ах, и вы здесь, вот как? - отозвался Теклтон. - Несчастная идиотка!

Он в самом деле считал ее идиоткой, основываясь на том - не знаю
только, сознательно или бессознательно, - что она его любила.

- Так! Ну, раз уж вы здесь, как поживаете? - буркнул Теклтон.

- Ах, отлично; очень хорошо! Я так счастлива, что даже вы не могли бы
пожелать мне большего счастья. Я ведь знаю - вы бы весь мир сделали
счастливым, будь это в вашей власти.

- Несчастная идиотка, - пробормотал Теклтон. - Ни проблеска разума! Ни
малейшего!

Слепая девушка взяла его руку и поцеловала; задержала ее на мгновение в
своих руках и, прежде чем выпустить, нежно прикоснулась к ней щекой. В этом
движении было столько невыразимой любви, столько горячей благодарности, что
даже Теклтон был слегка тронут, и проворчал чуть мягче, чем обычно:

- Что еще такое?

- Вчера я поставила его у своего изголовья, когда ложилась спать, и я
видела его во сне. А когда рассвело и великолепное красное солнце... Оно
красное, отец?

- Оно красное по утрам и по вечерам, Берта, - промолвил бедный Калеб,
бросив скорбный взгляд на хозяина.

- Когда солнце взошло и яркий свет - я почти боюсь наткнуться на него,
когда хожу, - проник в мою комнату, я повернула горшочек с цветком в
сторону, откуда шел свет, и возблагодарила небо за то, что оно создает такие
чудесные цветы, и благословила вас за то, что вы посылаете их мне, чтобы
подбодрить меня!

- Сумасшедшие прямехонько из Бедлама! - пробурчал себе под нос Теклтон.
- Скоро придется надевать на них смирительную рубашку и завязывать им рот
полотенцем. Чем дальше, тем хуже!

Слушая слова дочери, Калеб с отсутствующим видом смотрел перед собой,
как будто сомневался (мне кажется, он действительно сомневался) в том, что
Теклтон заслужил подобную благодарность. Если бы в эту минуту от него
потребовали под страхом смерти либо пнуть ногой фабриканта игрушек, либо
пасть ему в ноги - соответственно его заслугам, - и предоставили бы ему
свободу выбора, - неизвестно, на что решился бы Калеб, и мне кажется, шансы
разделились бы поровну. А ведь Калеб сам, своими руками и так осторожно,
принес вчера домой кустик роз для дочери и своими устами произнес слова
невинного обмана, чтобы она не могла даже заподозрить, как самоотверженно, с
каким самоотречением он изо дня в день во всем отказывал себе ради того,
чтобы ее порадовать.

- Берта, - сказал Теклтон, стараясь на этот раз говорить несколько
более сердечным тоном, - подойдите поближе. Вот сюда.

- Ах! Я могу сама подойти к вам. Вам не нужно указывать мне путь! -
откликнулась она.

- Открыть вам один секрет, Берта?

- Пожалуйста! - с любопытством воскликнула она. Как просветлело ее
незрячее лицо! Как внутренний свет озарял ее, когда она вслушивалась в его
слова!

- Сегодня тот день, когда эта маленькая... как ее там зовут... эта
балованная девчонка, жена Пирибингла, обычно приходит к вам в гости -
устраивает здесь какую-то нелепую пирушку. Сегодня, так или нет? - спросил
фабрикант игрушек тоном, выражавшим глубокое отвращение к подобным затеям.

- Да, - ответила Берта, - сегодня.

- Так я и думал, - сказал Теклтон. - Я сам не прочь зайти к вам.

- Ты слышишь, отец? - воскликнула слепая девушка в полном восторге.

- Да, да, слышу, - пробормотал про себя Калеб, устремив в пространство
недвижный взгляд лунатика, - но не верю. Конечно, это обман, вроде тех, что
я всегда сочиняю.

- Видите ли, я... я хочу несколько ближе познакомить Пирибинглов с Мэй
Филдинг, - объяснил Теклтон. - Я собираюсь жениться на Мэй.

- Жениться! - вскричала слепая девушка, отшатываясь от него.

- Фор-мен-ная идиотка! - пробормотал Теклтон. - Она, чего доброго, не
поймет меня. Да, Берта! Жениться! Церковь, священник, причетник, карета с
зеркальными стеклами, колокольный звон, завтрак, свадебный пирог, бантики,
бутоньерки, трещотки, колокольцы и прочая чепуховина. Свадьба, понимаете?
Свадьба. Неужели вы не знаете, что такое свадьба?

- Знаю, - кротко ответила слепая девушка. - Понимаю!

- В самом деле? - буркнул Теклтон. - Это превосходит мои ожидания.
Прекрасно! По этому случаю я хочу прийти к вам в гости и привести Мэй с ее
матерью. Я вам кое-чего пришлю. Холодную баранью ногу или там еще
что-нибудь, посытнее. Вы будете ждать меня?

- Да, - отозвалась она.

Она опустила голову, отвернулась и стояла так, сложив руки и
задумавшись.

- Вряд ли будете, - пробормотал Теклтон, взглянув на нее, - вы, должно
быть, уже успели все перезабыть. Калеб!

"Вероятно, мне нужно сказать, что я здесь", - подумал Калеб.

- Да, сэр?

- Смотрите, чтобы она не забыла того, что я говорил ей.

- Она ничего не забывает, - ответил Калеб. - Это, пожалуй,
единственное, чего она не умеет.

- Всяк, своих гусей принимает за лебедей, - заметил фабрикант игрушек,
пожав плечами. - Жалкий старик!

Высказав это замечание чрезвычайно презрительным тоном, старый Грубб и
Теклтон удалился.

Берта так задумалась, что не тронулась с места, когда он ушел. Радость
покинула ее поникшее лицо, и оно сделалось очень печальным. Раза три-четыре
она качнула головой, как бы оплакивая какое-то воспоминание или утрату, но
скорбные мысли ее не находили выхода в словах.

Калеб начал потихоньку запрягать пару лошадей в фургон самым несложным
способом, то есть попросту приколачивая сбрую к различным частям их тела;
только тогда девушка подошла к его рабочей скамейке и, присев рядом с ним,
промолвила:

- Отец, мне так грустно во мраке. Мне нужны мои глаза, мои терпеливые,
послушные глаза.

- Они тут, - сказал Калеб. - Всегда готовы служить. Они больше твои,
чем мои, Берта, и готовы служить тебе в любой час суток, хотя часов этих
целых двадцать четыре! Что им сделать для тебя, милая?

- Осмотри комнату, отец.

- Хорошо, - промолвил Калеб. - Сказано - сделано, Берта.

- Расскажи мне о ней.

- Она - такая же, как и всегда, - начал Калеб. - Простенькая, но очень
уютная. Стены окрашены в светлую краску, на тарелках и блюдах яркие цветы;
дерево на балках и стенной обшивке блестит; комната веселая и чистенькая,
как и весь дом; это ее очень украшает.

Веселой и чистенькой она была лишь там, куда Берта могла приложить свои
руки. Но во всех прочих углах старой покосившейся конуры, которую Калеб так
преображал своей фантазией, не было ни веселых красок, ни чистоты.

- Ты в своем рабочем платье и не такой нарядный, как в красивом пальто?
- спросила Берта, дотрагиваясь до него.

- Не такой нарядный, - ответил Калеб, - но все-таки недурен.

- Отец, - сказала слепая девушка, придвигаясь к нему и обвивая рукой
его шею, - расскажи мне о Мэй. Она очень красивая?

- Очень, - ответил Калеб.

Мэй и правда была очень красива. Редкий случай в жизни Калеба - ему не
пришлось ничего выдумывать.

- Волосы у нее темные, - задумчиво проговорила Берта, - темнее моих.
Голос нежный и звонкий, это я знаю. Я часто с наслаждением слушала ее. Ее
фигура...

- Ни одна кукла в этой комнате не сравнится с нею, - сказал Калеб. - А
глаза у нее!..

Он умолк, потому что рука Берты крепче обняла его за шею, и он со
скорбью понял, что значит это предостерегающее движение.

Он кашлянул, постучал молотком, потом снова принялся напевать песню о
пенном кубке - верное средство, к которому он неизменно прибегал в подобных
затруднениях.

- Теперь о нашем друге, отец, о нашем благодетеле... Ты знаешь, мне
никогда не надоедает слушать твои рассказы о нем... Ведь правда ? -торопливо
проговорила она.

- Ну, конечно, - ответил Калеб. - И это понятно.

- Ах! Да еще как понятно-то! - воскликнула слепая девушка с таким