извозчик держал совет с отправителями о том, как укладывать и размещать эти
посылки; а Боксер, который обычно присутствовал на подобных, совещаниях, то
прислушивался к ним в коротком приступе глубочайшего внимания, то носился
вокруг собравшихся мудрецов в длительном приступе энергии и лаял до хрипоты.
Крошка, свидетельница всех этих маленьких происшествий, с интересом
наблюдала за ними со своего места, широко раскрыв глаза и напоминая
очаровательный портрет, обрамленный верхом повозки, а молодые люди частенько
заглядывались на нее, подталкивая друг друга локтем, шептались и завидовали
возчику. Джону это доставляло безмерное удовольствие. Ведь он гордился тем,
что его маленькой женушкой так восхищаются, и знал, что сама она не против
этого; пожалуй, это ей даже нравится.
месяце, а погода стояла холодная и сырая. Но кого могли смутить подобные
пустяки? Конечно, не Крошку. И не Тилли Слоубой, считавшую, что ехать в
повозке в любую погоду - это предел доступной людям радости и венец всех
земных желаний. И не малыша, ручаюсь головой - никакой малыш не мог бы всю
дорогу оставаться таким тепленьким и спать так крепко (хотя все младенцы -
мастера на то и на другое), как спал этот блаженный юный Пирибингл.
удавалось все-таки видеть очень многое! Поразительно, чего только не увидишь
и в более густом тумане, если получше присмотреться к окружающему! Да что
там - приятно было просто сидеть в повозке и смотреть на "кольца фей" * в
полях и на иней, еще не растаявший в тени изгородей и деревьев, не говоря уж
о том, какие неожиданно причудливые формы принимали деревья, когда выступали
из тумана и потом снова скрывались в нем. Живые изгороди с перепутавшимися
сучьями растеряли все свои листья, и промерзшие ветви качались на ветру; но
они не вызывали уныния. На них было приятно смотреть, потому что при виде их
желанный огонь домашнего очага казался еще более горячим, чем он был на
самом деле, а зелень будущего лета - еще более яркой. Речка как будто
застыла, но она все-таки текла, текла довольно быстро, и то уже было хорошо.
Вода в канале скорее ползла, чем текла, и казалась стоячей - это надо
признать. Но ничего! Тем скорее она замерзнет, думали все, когда морозная
погода установится окончательно, и можно будет кататься по льду на коньках и
на санках, а грузные старые баржи, вмерзшие в лед где-нибудь в затоне, будут
целыми днями дымить своими заржавленными железными трубами, отдыхая на
досуге.
смотрели на огонь, такой бледный при дневном свете и лишь кое-где
прорывающийся вспышками красного пламени; но в конце концов мисс Слоубой
заявила, что дым "забивается ей в нос", поперхнулась - что случалось с нею
по малейшему поводу - и разбудила малыша, который уже больше не мог заснуть.
Теперь Боксер, бежавший на четверть мили впереди, миновал окраину городка и
достиг поворота на ту улицу, где жили Калеб с дочерью, так что слепая
девушка вышла с отцом из дому навстречу путникам задолго до того, как они
подъехали.
тонкими оттенками, которые неопровержимо убеждают меня в том, что он знал о
ее слепоте. Он никогда не старался привлечь ее внимание, глядя ей в лицо,
как делал с другими, но непременно прикасался к ней. Не знаю, кто мог
рассказать ему о слепых людях и слепых собаках. Он никогда не жил у слепого
хозяина, и, насколько мне известно, ни мистер Боксер-старший, ни миссис
Боксер, ни кто-либо другой из почтенных родственников Боксера-младшего с
отцовской и материнской стороны не страдал слепотой. Быть может, он сам
догадался о том, что Берта слепая; во всяком случае, он как-то чувствовал
это и потому теперь поймал ее за юбку и держал в зубах эту юбку до тех пор,
пока миссис Пирибингл, малыш, мисс Слоубой и корзина не были благополучно
переправлены в дом.
с недовольным лицом, которая слыла необычайно важной дамой - по той простой
причине, что сохранила талию, тонкую, как кроватный столбик, - и держалась
очень по-светски и покровительственно, потому что некогда была богатой или
воображала, что могла бы разбогатеть, если бы случилось что-то, чего не
случилось и, очевидно, не могло случиться. Грубб и Теклтон тоже находился
здесь и занимал общество, явно чувствуя себя так же уютно и в своей стихии,
как чувствовал бы себя молодой лосось на вершине Большой египетской
пирамиды.
девушке. - Как я рада тебя видеть!
поверить, что, когда они обнялись, на них было очень приятно смотреть.
Теклтон несомненно обладал тонким вкусом - Мэй была прехорошенькая.
личику и вам случится увидеть его рядом с другим хорошеньким личиком; и
первое лицо в сравнении со вторым покажется вам тогда некрасивым, увядшим и,
пожалуй, не заслуживающим вашего высокого мнения о нем. Но тут этого не
случилось, потому что красота Мэй только подчеркивала красоту Крошки, а
красота Крошки - красоту Мэй; и это казалось естественным и приятным, и жаль
было - чуть не сказал Джон Пирибингл, входя в комнату, - что они не родные
сестры, - только этого и оставалось еще пожелать.
маленькая расточительность - не беда, когда дело идет о нашей невесте: ведь
женимся мы не каждый день), а вдобавок к этим лакомствам появились паштет из
телятины с ветчиной и "прочая снедь", как выражалась миссис Пирибингл, а
именно: орехи, апельсины, пирожные и тому подобная мелочь. Когда на стол
было поставлено угощение, в том числе и доля участия самого Калеба -
огромная деревянная миска с дымящимся картофелем (с Калеба взяли
торжественное обещание никогда не подавать никаких других яств), Теклтон
отвел свою будущую тещу на почетное место. Стремясь к вящему украшению
высокоторжественного пиршества, величавая старушка нацепила на себя чепец,
долженствовавший внушать благоговейный ужас легкомысленной молодежи. Кроме
того, на руках у нее были перчатки. Хоть умри, но соблюдай приличия!
а славный возчик сел в конце стола. Мисс Слоубой поместили вдали от всякой
мебели - кроме того стула, на котором она сидела, - чтоб она ни обо что не
могла ушибить голову малыша.
глаза на нее и всех гостей. Почтенные пожилые джентльмены у подъездов (все
они проявляли кипучую деятельность), горячо интересовались собравшимся
обществом и потому иногда приостанавливались перед прыжком, как бы
прислушиваясь к беседе, а потом лихо перескакивали через палку все вновь и
вновь, великое множество раз, не задерживаясь, чтобы перевести дыхание, и,
видимо, бурно наслаждаясь всем происходящим.
разочарования Теклтона, они на этот раз получили бы полное удовлетворение.
Теклтону было очень не по себе, и чем больше оживлялась его будущая жена в
обществе Крошки, тем меньше ему это нравилось, хотя именно для этого он
устроил их встречу. Он был настоящей собакой на сене, этот Теклтон, и когда
женщины смеялись, а он не знал - чему, он тотчас забирал себе в голову, что
они, наверное, смеются над ним.
изменилось! Вот поболтаешь о веселых школьных временах и сразу помолодеешь.
Крошка. - Он меня старит лет на двадцать, не меньше. Ведь правда, Джон?
Крошка. - Пожалуй, в следующий день ее рождения ей стукнет сто лет.
лицо у него было такое, как будто он с удовольствием свернул бы шею Крошке.
в школе о том, каких мужей мы себе выберем? Своего мужа я воображала таким
молодым, таким красивым, таким веселым, таким пылким! А мужа Мэй!.. Подумать
только! Прямо не знаешь, плакать или смеяться, когда вспомнишь, какими мы
были глупыми девчонками.
у нее на глазах.
выдуманных молодых людей, - сказала Крошка, - но нам и во сне не снилось,
как все выйдет на самом деле. Я никогда не прочила себе Джона, ну нет, я о
нем и не думала! А скажи я тебе, что ты выйдешь замуж за мистера Теклтона,
да ты бы, конечно, меня побила! Ведь побила бы, а, Мэй?
да и никаким иным способом не дала отрицательного ответа.
тоже рассмеялся, по обыкновению добродушно, с довольным видом, но смех его
казался шепотом по сравнению с хохотом Теклтона.
устоять против нас, да! - сказал Теклтон. - Мы здесь! Мы здесь! А где теперь
ваши молодые женихи?
здесь в эту минуту, не поверили бы, что мы - это мы. Не поверили бы своим
ушам и глазам, не поверили бы, что мы могли их забыть. Нет, скажи им об этом
кто-нибудь, они не поверили бы ни одному слову!
призвать к порядку. Муж остановил ее очень мягко, ведь ему только хотелось
заступиться за старика Теклтона, - так по крайней мере казалось ему самому,
- но его замечание подействовало, и Крошка, умолкнув, не сказала ни слова
больше. Но даже в ее молчании чувствовалось необычное беспокойство, и
проницательный Теклтон, покосившись на нее своим полузакрытым глазом,