снова закрыла руками лицо, но совсем не так, как в первый раз.
Вот сюда. Говори тише. Ты правдива, я знаю. Ты не станешь теперь обманывать
меня, нет?
то место, где мы только что стояли, где теперь стоит мой отец, мой отец,
который так жалеет и любит меня, и скажи, что ты видишь.
сидит, согнувшись, в кресле, удрученный, опустив голову на руки, - как бы
ожидая, что дочь утешит его.
озабоченный седой старик. Я вижу - сейчас он унылый и подавленный, он
сдался, он больше не борется. Но, Берта, раньше я много раз видела, как
упорно он боролся, чтобы достигнуть одной заветной цели. И я чту его седины
и благословляю его.
к груди его седую голову.
глаза у меня открылись. Я никогда не знала его! Подумать только, ведь я
могла бы умереть, не зная своего отца, а он так любит меня!
могла бы я так горячо любить и лелеять, как тебя! Чем ты седее, чем дряхлее,
тем дороже ты мне, отец! И пусть никто больше не говорит, что я слепая. Ни
морщинки на его лице, ни волоса на его голове я не позабуду в своих
благодарственных молитвах!
слезами глубокой любви, - и я считала, что он совсем другой! И, живя с ним,
с тем, кто всегда так заботился обо мне, живя с ним бок о бок день за днем,
я и не подозревала об этом!
он исчез, Берта!
в тебе. Отец, которого я так любила, отец, которого я любила недостаточно и
никогда не знала, благодетель, которого я привыкла почитать и любить за
участие его ко мне, - все они здесь, все слились в тебе. Ничто для меня не
умерло. Душа того, что мне было дороже всего, - здесь, здесь, и у нее
дряхлое лицо и седые волосы. А я уже не слепая, отец!
на маленького косца на мавританском лугу, она увидела, что через несколько
минут часы начнут бить и тотчас же стала какой-то нервной и возбужденной.
изобразить ее лучше, чем она есть. Но если я менял ее, то, наверно, лишь к
худшему. Ничем ее нельзя украсить, Берта.
приятно было смотреть на ее восторг и торжество, когда она снова обняла
Крошку.
сказала Крошка. - Я хочу сказать, перемены к лучшему, перемены, которые
принесут много радости кое-кому из нас. И если это случится, ты не будешь
слишком поражена и потрясена? Кажется, слышен стук колес на дороге? У тебя
хороший слух, Берта. Это едут по дороге?
руку к сердцу и говоря как можно быстрее, чтобы скрыть от всех, как оно
трепещет, - я часто это замечала. А вчера вечером ты так быстро распознала
чужие шаги! Но почему ты сказала, - я это очень хорошо помню, Берта, -
почему ты сказала: "Чьи это шаги?", и почему ты обратила на них особое
внимание - я не знаю. Впрочем, как я уже говорила, произошли большие
перемены, и лучше тебе подготовиться ко всяким неожиданностям.
только к его дочери, но и к нему. Он с удивлением увидел, как она
заволновалась и забеспокоилась так, что у нее перехватило дыхание и даже
схватилась за стул, чтобы не упасть.
вот уже совсем близко! А теперь, слышишь, остановились у садовой калитки! А
теперь, слышишь - шаги за дверью, те же самые шаги, Берта, ведь правда? А
теперь...
закрыла ему глаза руками, а в это время какой-то молодой человек ворвался в
комнату и, подбросив в воздух свою шляпу, кинулся к ним.
Крошка.
весь дрожа.
хлопнув в ладоши. - Взгляните на него! Видите, он стоит перед вами, здоровый
и сильный! Ваш милый, родной сын! Твой милый живой, любящий брат, Берта!
слезы и смех, с которыми она смотрела на всех троих, когда они заключили
друг друга в объятия! Честь и хвала той сердечности, с какой она бросилась
навстречу загорелому моряку с темными волосами, падающими на плечи и не
отвернулась от него, а непринужденно позволила ему поцеловать ее в розовые
губки и прижать к бьющемуся сердцу!
выскочила из-за дверцы мавританского дворца, словно какой-нибудь громила, и
двенадцать раз икнула перед всей компанией, как будто опьянела от радости.
нежданно-негаданно попал в такое веселое общество!
родной мальчик из золотой Южной Америки! Мой родной сын! Тот, кого вы сами
снарядили в путь и проводили! Тот, кому вы всегда были таким другом!
назад, потому что некоторые черты его лица напоминали глухого старика в
повозке.
щади меня в его глазах, потому что я сама никогда не буду щадить себя.
продолжал возчик. - Когда-то я знал одного чистосердечного юношу - как
давно, Калеб, мы услышали о его смерти и уверились в том, что он погиб? - Но
тот никогда бы не сделал этого.
сказал Эдуард, - но он не стал бы, не выслушав, судить меня, да и всякого
другого человека. Это был ты. И я уверен, что теперь ты меня выслушаешь.
вдали от него, и ответил:
Эдуард, - я был влюблен и мне отвечали взаимностью. Она была совсем
молоденькая девушка, и, быть может, скажешь ты, она не разбиралась в своих
чувствах. Но я-то в своих разбирался, и я страстно любил ее.
а теперь я в этом убедился.
надеждами, после многих трудов и опасностей, чтобы снова обручиться с ней, я
за двадцать миль отсюда услышал о том, что она изменила мне, забыла меня и
отдала себя другому, более богатому человеку. Я не собирался ее упрекать, но
мне хотелось увидеть ее и узнать наверное, правда ли это. Я надеялся, что,
может, ее принудили к этому, против ее воли и наперекор ее чувству. Это было
бы плохим утешением, но все-таки некоторым утешением. Так я полагал, и вот я
приехал. Я хотел узнать правду, чистую правду, увидеть все своими глазами,
чтобы судить обо всем беспристрастно, не оказывая влияния на свою любимую
(если только я мог иметь на нее влияние) своим присутствием. Поэтому я
изменил свою наружность - ты знаешь как, и стал ждать на дороге - ты знаешь
где. Ты не узнал меня и она тоже, - он кивнул на Крошку, - пока я не шепнул
ей кое-чего на ухо здесь, у этого очага, и тогда она чуть не выдала меня.
которой во время этого рассказа не терпелось высказать все, что было у нее
на душе, - когда она узнала о том, что он собирается делать, она
посоветовала ему непременно сохранить тайну, потому что его старый друг,
Джон Пирибингл, слишком откровенный человек и слишком неуклюжий, когда
приходится изворачиваться, да он и во всем-то неуклюжий, - добавила Крошка,
смеясь и плача, - и потому не сумеет держать язык за зубами. И когда она, то
есть я, Джон, - всхлипывая, проговорила маленькая женщина, - сообщила ему
все и рассказала о том, что его любимая считала его умершим, а мать в конце