безмятежность и улыбалась преступному полю битвы, как она улыбалась ему,
когда оно было еще невинным. Жаворонки пели над ним в высоте; ласточки
носились взад и вперед, камнем падали вниз, скользили по воздуху; тени
летящих облаков быстро гнались друг за дружкой по лугам и нивам, по лесу и
брюквенному полю, но крышам и колокольне городка, утонувшего в садах, и
уплывали в яркую даль, на грань земли и неба, где гасли алые закаты. На
полях сеяли хлеб, и он поспевал, и его убирали в житницы; река, некогда
багровая от крови, теперь вертела колесо водяной мельницы; пахари,
посвистывая, шагали за плугом; косцы и сборщики колосьев спокойно занимались
своей работой; овцы и волы паслись на пастбище; мальчишки кричали и
перекликались в полях, отпугивая птиц; дым поднимался из деревенских труб;
воскресные колокола мирно позванивали; старики жили и умирали; робкие
полевые животные и скромные цветы в кустарниках и садах вырастали и гибли в
положенные для них сроки; и все это - на страшном, обагренном кровью поле
битвы, где тысячи людей пали в великом сражении.
пятна, и люди смотрели на них с ужасом. Год за годом появлялись они на тех
же местах, и было известно, что на этих плодородных участках множество людей
и коней, погребенных вместе, лежат в удобренной их телами земле. Фермеры,
пахавшие эти места, отшатывались при виде кишевших там огромных червей, а
снопы, сжатые здесь, много лет называли "снопами битвы" и складывали
отдельно, и никто не запомнит, чтобы хоть один такой "сноп битвы" положили
вместе с последними собранными с полей снопами и принесли на "Праздник
урожая". Долго еще из каждой проведенной здесь борозды появлялись на свет
божий осколки оружия. Долго еще стояли на поле битвы израненные деревья;
долго валялись на местах ожесточенных схваток обломки срубленных изгородей и
разрушенных стен; а на вытоптанных участках не росло ни травинки. Долго еще
ни одна деревенская девушка не решалась приколоть к волосам или корсажу
цветок с этого поля смерти, - даже самый красивый, - и спустя многие годы
люди все еще верили, что ягоды, растущие там, оставляют неестественно темные
пятна на срывающей их руке.
летние облака по небу, с течением времени уничтожили даже эти следы давнего
побоища и стерли в памяти окрестных жителей предания о нем, пока не стали
они как старая сказка, которую смутно вспоминают зимним вечером у камелька,
но с каждым годом забывают все более. Там, где полевые цветы и ягоды столько
лет росли нетронутыми, теперь были разбиты сады, выстроены дома, и дети
играли в войну на лужайках. Израненные деревья давным-давно пошли на дрова,
что пылали и трещали в каминах, и наконец сгорели. Темно-зеленые пятна в
хлебах были теперь не ярче, чем память о тех, кто лежал под ними в земле.
Время от времени лемех плуга все еще выворачивал наружу куски заржавленного
металла, но никто уже не мог догадаться, чем были когда-то эти обломки, и
нашедшие их недоумевали и спорили об этом между собой. Старый, помятый
панцирь и шлем уже так давно висели в церкви над выбеленной аркой, что
дряхлый, полуслепой старик, тщетно стараясь рассмотреть их теперь в вышине,
вспоминал, как дивился на них еще ребенком. Если б убитые здесь могли ожить
на мгновение - каждый в прежнем своем облике и каждый на том месте, где
застигла его безвременная смерть, то сотни страшных изувеченных воинов
заглянули бы в окна и двери домов; возникли бы у очага мирных жилищ;
наполнили бы, как зерном, амбары и житницы; встали бы между младенцем в
колыбели и его няней; поплыли бы по реке, закружились бы вокруг мельничных
колес, вторглись бы в плодовый сад, завалили бы весь луг и залегли бы
грудами среди стогов сена. Так изменилось поле битвы, где тысячи и тысячи
людей пали в великом сражении.
нашего времени, рос небольшой плодовый садик, примыкавший к старому
каменному дому с крыльцом, обвитым жимолостью, - садик, где в одно ясное
осеннее утро звучали музыка и смех и где две девушки весело танцевали друг с
дружкой на траве, а несколько деревенских женщин, стоя на приставных
лестницах, собирали яблоки с яблонь, порой отрываясь от работы, чтобы
полюбоваться на девушек. Какое это было приятное, веселое, простое зрелище:
погожий день, уединенный уголок и две девушки, непосредственные и беспечные,
танцующие радостно и беззаботно.
старался выставлять себя напоказ, мы и сами жили бы лучше, и общение с нами
было бы несравненно приятнее для других. Как хорошо было смотреть на этих
танцующих девушек! У них не было зрителей, если не считать сборщиц яблок на
лестницах. Им было приятно доставлять удовольствие сборщицам, но танцевали
они, чтобы доставить удовольствие себе (по крайней так казалось со стороны),
и так же невозможно было не восхищаться ими, как им - не танцевать. И как
они танцевали!
курс ученицы мадам Такой-то. Ни в какой степени. Это была не кадриль, но и
не менуэт даже не крестьянская пляска. Они танцевали не в старом стиле и не
в новом, не во французском стиле и не в английском, но, пожалуй, чуть-чуть в
испанском стиле, - хоть сами того не ведали, - а это, как мне говорили,
свободный и радостный стиль, и его прелесть - в том, стук маленьких
кастаньет придает ему характер обаятельной и вольной импровизации. Легко
кружась друг за дружкой, девушки танцевали то под деревьями сада, то
опускаясь в рощицу, то возвращаясь на прежнее место, казалось, что их
воздушный танец разливается по солнечному простору, словно круги,
расходящиеся по воде. Их распущенные волосы и развевающиеся юбки, упругая
трава под их ногами, ветви, шелестящие в утреннем возне, яркая листва, и
пятнистые тени от нее на мягкой юной земле, ароматный ветер, веющий над
полями и охотно вращающий крылья отдаленной ветряной мельницы, - словом,
все, начиная с обеих девушек и кончая далеким пахарем, который пахал на паре
коней, так отчетливо выделяясь на фоне неба, точно им кончалось все в мире,
- все, казалось, танцевало.
бросилась на скамью передохнуть. Другая прислонилась к ближнему дереву.
Бродячие музыканты - арфист и скрипач - умолкли, закончив игру блестящим
пассажем, - так они, вероятно, желали показать, что ничуть не устали, хотя,
сказать правду, играли они в столь быстром темпе и столь усердствовали,
соревнуясь с танцорками, что не выдержали бы и полминуты дольше. С лестниц
пчелиным жужжанием донесся гул одобрения, и сборщицы яблок, как пчелы, снова
взялись за работу.
как сам доктор Джедлер (надо вам знать, что и дом и сад принадлежали доктору
Джедлеру, а девушки были его дочерьми), поспешно вышел из дому узнать, что
случилось и кто, черт возьми, так расшумелся в его усадьбе, да еще до
завтрака. Он был великий философ, этот доктор Джедлер, и недолюбливал
музыку.
думал, девочки со страхом ждут нынешнего дня. Впрочем, наша жизнь полна
противоречий... Эй, Грейс! Эй, Мэрьон! - добавил он громко. - Что вы тут,
все с ума посошли?
Мэрьон, подбежав к нему и заглядывая ему в лицо, - ведь сегодня чей-то день
рождения.
что каждый день - это чей-то день рождения? Или ты не слыхала, сколько новых
участников ежеминутно вступает в эту - ха-ха-ха! невозможно серьезно
говорить о таких вещах, - в эту нелепую и смехотворную игру, называемую
Жизнью?
- Кстати, - тут он взглянул на хорошенькое личико, все еще прижимавшееся к
нему, - сдается мне, что это твой день рождения?
алые губки для поцелуя.
ее в губы, - и дай тебе бог еще много-много раз - какая все это чепуха! -
встретить день!
подумал доктор, - ну и глупость! Ха-ха-ха!"
сущность его философии заключалась в том, что он смотрел на мир как на
грандиозную шутку, чудовищную нелепость, не заслуживающую внимания разумного
человека. Поле битвы, на котором он жил, глубоко на него повлияло, как вы
вскоре поймете.
гляди, курицу стащат! Откуда они взялись?
волосах Мэрьон, растрепавшихся во время танца, скромные полевые цветы,
которыми сама украсила их полчаса назад, любуясь юной красавицей сестрой.
выходили оттуда. Они странствуют пешком и провели в городе прошлую ночь, а
так как сегодня день рождения Мэрьон, то Элфред захотел сделать ей
удовольствие и прислал их сюда с запиской на мое имя, в которой пишет, что,
если я ничего не имею против, музыканты сыграют Мэрьон серенаду. - Вот-вот!
- небрежно бросил доктор. - Он всегда спрашивает твоего согласия.
умолкнув и откинув назад голову, чтобы полюбоваться хорошенькой головкой,
которую украшала, - а Мэрьон и без того была в чудесном настроении, то она
пустилась в пляс, и я с нею. Так вот мы и танцевали под музыку Элфред, пока
не запыхались. И мы решили, что музыка потому такая веселая, что музыкантов
прислал Элфред. - Правда, Мэрьон?
Березин Федор
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Смит Кордвейнер
Юрьев Сергей
Ибсен Генрик