На этой шахматной доске иные ходы очень хитроумны. Смейтесь, только когда вы
выигрываете, доктор Джедлер, да и то не слишком громко. Да-да-да! И то не
слишком громко, - повторил Сничи, качая головой и подмигивая с таким видом,
словно хотел сказать: "Лучше не смейтесь, а тоже качайте головой и
подмигивайте!"
себе самому величайшее благодеяние, если постараетесь иногда забывать об
этом поле битвы и ему подобных ради более обширного поля битвы Жизни, на
которое каждый день взирает солнце.
сказал Сничи. - Ведь в этой "битве жизни" противники сражаются очень яростно
и очень ожесточенно. То и дело рубят, режут и стреляют людям в затылок.
Топчут друг друга и попирают ногами. Прескверное занятие.
кажущееся легкомыслие людей и противоречивость их характера, бывают в битве
жизни бесшумные победы и схватки, встречаются великое самопожертвование и
благородное геройство, которые ничуть не становятся легче от того, что о них
не говорят и не пишут; эти подвиги совершаются каждый день в глухих углах и
закоулках, в скромных домиках и в сердцах мужчин и женщин; и любой из таких
подвигов мог бы примирить с жизнью самого сурового человека и внушить ему
веру и надежду, хотя бы две четверти человечества воевали между собой, а
третья четверть судилась с ними; и это важный вывод.
убеждения даже под влиянием присутствующего здесь моего друга Сничи или моей
доброй незамужней сестры Марты Джедлер, которая когда-то давно пережила
всякие, как она это называет, семейные злоключения и с тех пор всегда
сочувствует всем и каждому; а взгляды ее настолько совпадают с вашими (хотя,
будучи женщиной, она менее благоразумна и более упряма), что мы с нею никак
не можем поладить и редко встречаемся. Я родился на этом поле битвы. Когда я
был мальчиком, мысли мои были заняты подлинной историей этого поля битвы.
Шестьдесят лет промчались над моей головой, и я видел, что весь христианский
мир, в том числе множество любящих матерей и добрых девушек, вроде моих
дочек, прямо-таки увлекаются полями битвы. И во всем такие же противоречия.
Остается только либо смеяться, либо плакать над столь изумительной
непоследовательностью, и я предпочитаю смеяться.
каждого из говоривших, должно быть внезапно решил последовать совету
доктора, если только можно было назвать смехом тот глухой, замогильный звук,
что вырвался из его груди. Впрочем, и до и после этого лицо его оставалось
неподвижным, и хотя кое-кто из сидевших за завтраком оглянулся, удивленный
загадочным звуком, но никто не понял, откуда этот звук исходит. Никто -
кроме Клеменси Ньюком, служившей вместе с Бритеном за столом, а та,
расшевелив его одним из своих излюбленных суставов - локтем, - спросила
укоризненным шепотом, над кем он смеется.
вскричала Клеменси, ткнув Бритена другим локтем для возбуждения его
умственной деятельности. - Да знаешь ты или нет, где ты сейчас находишься?
Хочешь, чтобы тебя уволили?
неподвижным лицом. - Ничем не интересуюсь. Ничего не понимаю. Ничему не
верю. И ничего не желаю.
была несколько преувеличена им самим в припадке уныния, однако Бенджамин
Бритен, которого иногда в шутку называли "Мало-Бритеном", намекая на
сходство его фамилии с названием "Великобритания", но желая отметить
различие между ними (ведь мы иногда говорим "Молодая Англия" *, одновременно
подчеркивая и ее связь со "Старой Англией" и их различие) - Бенджамин Бритен
обрисовал свое умонастроение, в общем, довольно точно. Ведь для доктора он
был примерно тем, чем Майлс был для монаха Бэкона *, и, слушая изо дня в
день, как доктор разглагольствует перед разными людьми, стремясь доказать,
что самое существование человека в лучшем случае только ошибка и нелепость,
несчастный слуга постепенно погряз в такой бездне путаных и противоречивых
размышлений, что Истина, которая, как говорится, "обитает на дне колодца",
показалась бы плавающей по поверхности в сравнении с Бритеном, погруженным в
бездонные глубины своих заблуждений. Одно он понимал вполне: новые мысли,
обычно привносимые в эти дискуссии Сничи и Крегсом, не способствовали
разъяснению его недоумений, но почему-то всегда давали доктору преимущество
н подтверждали его взгляды. Поэтому Бритен ненавидел владельцев юридической
конторы, усматривая в них одну из ближайших причин своего душевного
состояния.
же словам) выходишь из-под моей опеки и покидаешь нас, вооруженный до зубов
теми знаниями, которые получил в здешней школе и затем в Лондоне, а также
той практической мудростью, которую мог тебе привить такой скромный старый
деревенский врач, как я. Сегодня ты вступаешь в жизнь. Кончился первый
испытательный срок, назначенный твоим покойным отцом, и ты - теперь уже сам
себе хозяин - уезжаешь, чтобы исполнить его второе желание. Три года ты
проведешь за границей, знакомясь с тамошними медицинскими школами, и уж
конечно еще задолго до возвращения ты забудешь нас. Да что там! и полугода
не пройдет, как ты нас позабудешь!
со смехом сказал Элфред.
но не сказала, - что Элфред волен забыть их, если сможет. Грейс прижала к
щеке цветущее личико сестры и улыбнулась.
но, во всяком случае, сегодня утром меня должны формально уволить,
освободить - и как это еще называется? - от моих опекунских обязанностей.
Наши друзья Сничи и Крегс явились сюда с целым мешком всяких бумаг, счетов и
документов, чтобы ввести тебя во владение состоявшим под моей опекой
имуществом (жаль, невелико оно, так что распоряжаться им было нетрудно,
Элфред, но ты станешь большим человеком и увеличишь его); иначе говоря,
придется составить какие-то смехотворные бумажонки, а потом подписать,
припечатать и вручить их тебе.
сказал Сничи, отодвинув свою тарелку и вынимая из мешка бумаги, которые его
компаньон принялся раскладывать на столе. - Но так как я и Крегс
распоряжались наследством вместе с вами, доктор, мы попросим обоих ваших
слуг засвидетельствовать подписи. Вы умеете читать, миссис Ньюком?
бросая взгляд на необычайную фигуру Клеменси. - Вы умеете читать?
венчания, - а? - в шутку спросил поверенный.
наперсток.
милейшая?
Сничи, воззрившись на нее.
выгравировано по изречению, и они, таким образом, составляют карманную
библиотеку Клеменси, ибо она не охотница читать книги.
эту особу за слабоумную. Уж очень похоже на то, - пробормотал он, поглядев
на Клеменси. - Что же говорит наперсток, миссис Ньюком?
говорит наперсток, Ньюком?
один из своих карманов и заглянула в его зияющие глубины, ища наперсток,
которого там не оказалось, и как она потом раздвинула другой карман, и,
должно быть, усмотрев там искомый наперсток, словно драгоценную жемчужину,
на самом дне, принялась устранять все мешающие ей препятствия, а именно:
носовой платок, огарок восковой свечки, румяное яблоко, апельсин, монетку,
которую хранила на счастье, баранью косточку, висячий замок, большие ножницы
в футляре (точнее было бы назвать их недоросшими ножницами для стрижки
овец), целую горсть неснизанных бус, несколько клубков бумажных ниток,
игольник, коллекцию папильоток для завивки волос и сухарь, и как она вручала
Бритену все эти предметы, один за другим, чтобы тот подержал их.
за горло и держать его в плену (ибо он норовил вывернуться и зацепиться за
ближайший угол) она вся изогнулась и невозмутимо стояла в позе, казалось бы,
несовместимой с человеческим телосложением и законами тяготения. Достаточно
сказать, что она в конце концов торжествующе напялила наперсток на палец и
забренчала теркой для мускатных орехов, причем оказалось, что запечатленные
на них литературные произведения были уже почти неразборчивы - так часто эти
предметы чистили и натирали.
посмеиваясь над Клеменси. - Что же говорит наперсток?