смотрели, как их клиент спускается по ступенькам. Когда он ушел, они
переглянулись.
прощании было что-то странное, - сказал Сничи.
запирая на замок несгораемый ящик и убирая его, - а если нет, что ж, ведь
легкомыслие и коварство довольно обычные человеческие свойства, мистер
Крегс. А мне то казалось, что ее хорошенькое личико дышит правдой. Мне
казалось, - продолжал мистер Сничи, надевая теплое пальто (погода была очень
холодная), натягивая перчатки и задувая одну из свечей, - что в последнее
время она стала более сильной и решительной, более похожей на сестру.
Сничи, человек добросердечный, - лишь бы поверить, что мистер Уордн
просчитался; но хоть он и беспечен, и капризен, и неустойчив, он кое-что
понимает в жизни и людях (еще бы! ведь он недешево купил свои знания),
поэтому особенно надеяться не на что. Лучше нам не вмешиваться; мы должны
сидеть смирно, только это нам и остается, мистер Крегс.
качая головой, - хочу верить, что ему не придется искать утешения в своей
философии. Наш друг Элфред разглагольствует о битве жизни, - он снова
покачал головой, - хочу верить, что ему не придется потерпеть поражение в
ближайшее же время. Вы уже взяли свою шляпу, мистер Крегс? Я сейчас погашу
вторую свечу.
ощупью выбрались из комнаты для совещаний, столь же темной теперь, как
занимавшее их дело да и все судебные дела вообще.
этот самый вечер обе сестры сидели вместе с постаревшим, но еще крепким
доктором у весело пылавшего камина. Грейс шила. Мэрьон читала вслух книгу,
лежавшую перед нею. Доктор, в халате и туфлях, сидел, - откинувшись на
спинку кресла и протянув ноги на теплый коврик, слушал чтение и смотрел на
своих дочерей.
еще более ярким и священным оттого, что он озарял такие чудесные лица. 3а
три года различие между обеими сестрами несколько сгладилось, и серьезность,
давно уже свойственная старшей сестре, которая провела юность без матери,
отражалась теперь на светлом личике младшей, светилась в ее глазах и звучала
в ее голосе. Но по-прежнему младшая казалась и прелестнее и слабее старшей;
по-прежнему она как бы склоняла голову на грудь сестры, ища совета и
поддержки, по-прежнему доверялась ей во всем и смотрела ей в глаза. В эти
любящие глаза, по-прежнему такие радостные, спокойные и ясные.
ставшем таким дорогим для нее благодаря этим воспоминаниям, она начала
понимать, что великое испытание, предстоящее ее сердцу, скоро должно
наступить, и отсрочить его нельзя. О родной дом, наш утешитель и друг, не
покидающий нас и когда остальные друзья уходят - расставаться с ним в любой
день жизни между колыбелью и могилой..."
и хотя голос ее по-прежнему срывался и дрожал, она сделала усилие и овладела
собой.
всегда мучительно. О родной дом, столь верный нам, столь часто
пренебрегаемый, будь снисходителен к тем, кто отвертывается от тебя, и не
преследуй их упреками совести в их заблуждениях! Пусть ни добрые взгляды, ни
памятные улыбки не сопутствуют твоему призрачному образу. Пусть ни один луч
привязанности, радушия, мягкости, снисходительности, сердечности не изойдет
от твоих седин. Пусть ни одно слово былой любви не зазвучит как приговор
покинувшему тебя, но если ты можешь принять жесткое и суровое обличье,
сделай это из сострадания к кающемуся!"
Мэрьон расплакалась.
Слова эти будто жгут меня.
голове.
Джедлер. - Да ведь это всего только шрифт и бумага! Все это, право же, не
стоит внимания. Принимать всерьез шрифт и бумагу так же не умно, как
принимать всерьез все прочее. Вытри же глазки, милая, вытри глазки. Героиня,
конечно, давным-давно вернулась домой и все обошлось, а если нет, что ж, -
ведь настоящий дом - это всего лишь четыре стены, а книжный - просто тряпье
и чернила... Ну, что там еще?
правда, если судить по ее начисто промытому лицу, как всегда сиявшему
неподдельным добродушием, которое придавало ей, как она ни была неуклюжа,
очень привлекательный вид. Правда, царапины на локтях, не в пример родинкам,
обычно не считаются украшением женщины, но, проходя через жизнь, лучше
повредить себе в этом узком проходе локти, чем испортить характер, а
характер у Клеменси был прекрасный, без единой царапинки, не хуже, чем у
любой красавицы в Англии.
комнату, - но... Подойдите немножко поближе, мистер.
проговорила Клеменси.
или экстаз пришли ее локти (казалось, она обнимала самое себя), новичок в
этой семье мог бы подумать что упомянутое ею "это" - по меньшей мере
целомудренный поцелуй. В самом деле, доктор и тот на мгновение встревожился,
но быстро успокоился, когда Клеменси, порывшись в обоих своих
вынула письмо, полученное по почте.
письмо, - увидел, что привезли почту, и подождал. В уголку стоят буквы Э. X.
Держу пари, что мистер Элфред едет домой. Быть у нас в доме свадьбе! -
недаром нынче утром на моем блюдце оказались две чайные ложечки. Ох,
господи, да когда же он, наконец, откроет письмо!
выпалила, постепенно поднимаясь на цыпочках все выше и выше, скручивая
штопором свой передник и засовывая его в рот, как в бутылку. Наконец, не
выдержав ожидания, - доктор все еще не кончил читать письмо, - она снова
стала на всю ступню и в немом отчаянии, не в силах дольше терпеть, накинула
передник на голову, как покрывало.
умел хранить тайны. Впрочем, много ли найдется таких тайн, которые стоило бы
хранить в этой... Ну, ладно, не о том речь! ЭлфреД едет домой, мои милые, на
днях приедет!
Так я и знал, что эта новость осушит твои глазки. Да. "Пусть это будет
сюрпризом", говорит он в письме. Но нет, никаких сюрпризов! Элфреду надо
устроить великолепную встречу.
доктор, - но все же очень скоро. Посмотрим. Посмотрим. Сегодня четверг,
правда? Так вот, Элфред обещает приехать ровно через месяц.
Грейс, целуя ее. - Мы долго ждали его, Дорогая, и, наконец, он наступил.
любви. Она смотрела в лицо сестры, слушала ее спокойный голос, когда та
говорила о том, как счастливы они будут после возвращения Элфреда, и у самой
Мэрьон лицо светилось надеждой и радостью.
затмевая все другие душевные движения, и чего я не умею определить. То было
не ликование, не торжество, не пылкий восторг. Все это не проявляется так
спокойно. То были не только любовь и благодарность, хотя любовь и
благодарность примешивались к этому чувству. И возникло оно не из
своекорыстных мыслей, ибо такие мысли не освещают чело мерцающим светом, не
дрожат на устах, не потрясают души трепетом сострадания, пробегающим по
всему телу.
кстати сказать, никогда не применял на практике (но так поступали и более
знаменитые философы), проявлял такой живой интерес к возвращению своего
бывшего подопечного и ученика, как будто в этом событии и впрямь было нечто
серьезное. И вот он снова уселся в кресло, снова протянул на коврик ноги в
туфлях, снова принялся читать и перечитывать письмо и обсуждать его на все
лады.