что ее посредничество увенчалось успехом; тогда он подошел ближе и, не
поднимая глаз, обратился к Редлоу.
вижу, сейчас, глядя на меня, вы стараетесь отогнать от себя мысль о том, что
я наказан по заслугам. Но я не гоню этой мысли, Редлоу. Поверьте мне, если
можете.
в лицо, словно искал в нем разгадки, объяснения тому, что слышал.
слишком хорошо помню, какой путь мною пройден, чтобы рядиться перед вами в
слова. Но первый шаг по краю пропасти я сделал в тот день, когда обманул
вас, - и с тех пор я шел к своей гибели неуклонно, безнадежно, безвозвратно.
Это я должен вам сказать.
его была скорбь. А может быть, и нечто подобное печальному воспоминанию.
сделай я того первого рокового шага. Но, может быть, это и не так, и я не
пытаюсь оправдать себя. Ваша сестра покоится вечным сном, и это, вероятно,
лучше для нее, чем если бы она была со мною, даже если б я оставался таким,
каким вы считали меня когда-то; даже если б я был таков, каким в ту пору сам
себе казался.
говорить.
сошел бы вчера в могилу, если бы меня не удержала вот эта благословенная
рука.
Еще один!
корку хлеба. Но сегодня, уж не знаю почему, мне так ясно вспомнилось все,
что было между нами, так все всколыхнулось в душе, что я осмелился прийти,
как она мне советовала, и принять ваш щедрый дар, и поблагодарить вас, и
умолять вас, Редлоу: в ваш последний час будьте так же милосердны ко мне в
мыслях, как были вы милосердны в делах.
надеюсь, он будет этого достоин. Я же никогда больше его не увижу, разве что
мне дано будет прожить еще долгие годы и я буду уверен, что не обманул вас,
приняв вашу помощь.
пристально глядя на него, точно во сне, протянул руку. Лэнгфорд вернулся и
тихо, едва касаясь, взял ее в свои; потом, понурив голову, медленно вышел из
комнаты.
и закрыл лицо руками. Через несколько минут она вернулась вместе с мужем и
свекром (оба очень тревожились о Редлоу), но, увидев его в такой позе, сама
не стала и им не позволила его беспокоить; она опустилась на колени подле
его кресла и стала укрывать пледом уснувшего мальчика.
воскликнул ее супруг. - Есть в груди миссис Уильям материнские чувства,
которые уж непременно найдут выход!
нежностью сказал Уильям. - А все-таки мне иной раз грустно, что у тебя нет
ребеночка, которого ты бы любила и лелеяла. Бедное наше дитя, ты так ждала
его, такие надежды на него возлагала, а ему не суждено было жить на свете...
от этого ты и стала такая тихая, Милли.
Милли. - Я каждый день о нем думаю.
столько говорит моему сердцу. Невинное дитя, никогда не знавшее земной жизни
- оно для меня все равно что ангел, Уильям.
хорошо знаю.
представляла себе, как он будет улыбаться, лежа у моей груди, а ему не
пришлось тут лежать, и как он поглядит на меня, а его глазки не увидели
света, - молвила Милли, - так еще больше сочувствую всем, кто надеялся на
хорошее, а мечты их не сбылись. Как увижу хорошенького ребеночка на руках у
любящей матери - все бы для него сделала, потому что думаю: может, и мой был
бы на него похож, и я была бы такая же гордая и счастливая.
мною, - продолжала Милли. - Он просит меня за бедных брошенных детей, как
будто он живой. Он говорит - и я узнаю его голос. Когда я слышу, что
какой-нибудь молодой человек несчастлив, попал в беду или сделал что дурное,
я думаю: а вдруг это случилось бы с моим сыном и господь отнял его у меня из
милосердия. Даже в седых старцах, вот как батюшка, я вижу свое дитя: ведь и
наш сын мог бы дожить до преклонных лет, когда нас с тобой давно уже не было
бы на свете, и тоже нуждался бы в любви и уважении тех, кто помоложе.
прислонилась головою к его плечу.
глупо, Уильям, - будто они, уж не знаю как и почему, сочувствуют мне и моему
маленькому и понимают, что их любовь мне дороже всех сокровищ. Может, с тех
пор я и стала тихая, Уильям, но только во многом я стала счастливее. И
знаешь, почему еще я счастлива? Потому, что даже в те дни, когда мой сыночек
родился неживой, и его только что схоронили, и я была так слаба, и мне было
так грустно, и я не могла не горевать о нем, мне пришло на ум: надо вести
праведную жизнь, и, может быть, когда я умру, на небесах светлый ангелочек
назовет меня мамой!
мне память - память о распятом Христе и обо всех праведниках, погибших во
имя его, благодарю тебя и молю: благослови ее!
ее лицу - и, плача и смеясь, она воскликнула:
господи, и этот тоже!
робела и не решалась войти. И Редлоу, совсем к нему переменившийся, кинулся
Эдмонду на шею и умолял их обоих стать ему детьми. Ибо в этом молодом
человеке и его избраннице он увидел как бы свое собственное суровое прошлое,
но умиротворенное и смягченное, и к ним устремилось его сердце, словно
голубка, долго томившаяся в одиноком ковчеге, - под сень раскидистого древа.
года, говорит в нас память обо всех горестях, обидах и страданиях в
окружающем нас мире, которым можно помочь, и, так же как и все, что мы сами
испытали на своем веку, побуждает нас делать добро, - он положил руку на
голову спящего мальчика и, безмолвно призвав во свидетели того, кто в
старину возлагал руку на детей и во всеведении своем предрекал горе тем, кто
отвратит от него хоть одного из малых сих, поклялся взять этого ребенка под
свою защиту, наставлять его и возродить в нем душу живую.
праздничный обед должен состояться в большой зале, где прежде, до того, как
десять незабвенных джентльменов порешили по-иному, была трапезная; и надо
созвать на обед всех тех членов семейства Свиджер, - ведь оно, по словам
Уильяма, столь многочисленно, что, взявшись за руки, Свиджеры окружили бы
хороводом всю Англию, - всех тех, которые успеют собраться сюда за такой
короткий срок.
столько Свиджеров, взрослых и детей, что попытка сосчитать их лишь посеяла
бы в умах недоверчивых читателей сомнение в правдивости этой истории.
Поэтому мы не сделаем подобной попытки. И, однако, они собрались, их было
много, очень много, и их ждали добрые вести, ибо появилась надежда на
выздоровление Джорджа, который, после того как его еще раз навестили отец,
брат и Милли, вновь уснул спокойным сном. На праздничном обеде
присутствовало и семейство Тетерби, включая юного Адольфа, который явился,
закутанный в свой разноцветный шарф, как раз в ту самую минуту, когда подали
жаркое. Джонни с сестричкой прибыли, разумеется, с опозданием, валясь, по
обыкновению, на бок; он едва дышал от усталости, у нее, как предполагали,
резались сразу два зуба, - но все это было в порядке вещей и никого не
тревожило.
других детей, не умея с ними говорить и не зная, как с ними резвиться, более
чуждый детским забавам, чем одичавший пес. Грустно, хоть и по-иному, было
видеть, как даже самые маленькие дети чутьем понимали, что этот мальчик - не
такой, как они, и робко подходили к нему, заговаривали с ним, ласково брали
за руку, отдавали ему кто конфету, кто игрушку, старались утешить и развлечь
его. Но он не отходил от Милли и уже начинал смотреть на нее с любовью - и
этот тоже, как она выражалась! - и так как все дети нежно любили ее, то им
это было приятно, и, видя, как он посматривает на них из-за ее кресла, они
радовались, что он с нею рядом.
его невесты, со стариком Филиппом и остальными.
почудилось Ученому; другие - что однажды в зимние сумерки он прочитал все
это в пламени камина; третьи - что Призрак был лишь воплощеньем его мрачных